Аннотация

Статья посвящена клиническому применению результатов оценки идентификаций в психоаналитической психотерапии.

Ключевые слова: идентификации, оценка, психоаналитическая психотерапия

Описание идентификаций, в особенности в духе абсолютно хороших или абсолютно плохих, имеет гораздо большее значение для психотерапии, чем просто выбор того, какой должна быть терапия — поддерживающей, экспрессивной или раскрывающей. Во-первых, это подсказывают интервьюеру, как устанавливать контакт с пациентом в самом начале. В рамках обычной профессиональной практики полезным общим правилом для терапевта будет демонстрация на своем примере, как он отличается от патогенных интернализованных объектов пациента. Если человек сказал, что его родитель был законченным эгоцентриком, то терапевту следует продемонстрировать бескорыстную способность сопереживать. Если интернализованный родитель критикующий, то в терапевтических отношениях следует обратить особое внимание на принятие. Если у интроекта соблазняющий характер, то терапевт должен быть особенно осторожен в отношении профессиональных границ. Эта чуткая реакция в какой-то момент не сможет защитить пациента от восприятия терапевта как интернализованного объекта, но она повышает вероятность, что когда этот перенос возникнет, клиент увидит разницу между своими спроецированным содержанием и реальными качествами терапевта.

Во-вторых, как следует из предыдущего параграфа, эта информация предупреждает специалиста о характере основных переносов, которые возникнут в процессе лечения. Идентификация — это мощная и активная психическая сила. Как бы ни старался терапевт быть доброжелательным, он не защитит жертву детского насилия от ощущения, что он собирается использовать ее (или уже сделал это). Невозможно проявить столько принятия, чтобы изменить убежденность в безусловном отвержении у пациента, который интернализовал отвергающий объект. При этом если попытки терапевта отличаться от интернализованного объекта не окажут со временем никакого положительного воздействия, это также не поможет большинству пациентов. Люди приходят на терапию именно потому, что имеющийся у них опыт, который «должен» был бы противодействовать заложенным в детстве установкам, не срабатывает. Им нужно спроецировать на терапевта интернализованные фигуры, которые ставят под угрозу их развитие и удовлетворенность от жизни, а затем научиться относиться к ним не так, как они привыкли в детстве. Размышляя над переносом и его терапевтическими возможностями, Фрейд (например, Freud, 1912) любил говорить, что с врагом невозможно бороться заочно.

В-третьих, знакомство с персонажами, которые обитают в душе клиента и понимание роли каждого из них важно для разработки стратегий помощи. Иногда есть только одна возможность, которая поможет человеку управлять собой. Несколько лет назад я работала с мужчиной, который постоянно и неуклонно высказывал суицидальные намерения. В моменты, когда биполярное расстройство не овладевало им полностью, он был очаровательным, творческим и талантливым священником, мужем и отцом. Если он не был в острой депрессии, моя работа с ним была захватывающей и интересной, а сессии приносили ему пользу, поскольку он ценил то, что узнавал о себе и во многом изменил свое поведение в лучшую сторону.

Однако когда он погружался в депрессию, он не видел смысла жить, несмотря на настойчивые просьбы многих людей, которые любили и надеялись на него. Дома он хранил суицидальный набор — тайный запас таблеток в количестве, превышавшем необходимое для того, чтобы прикончить себя. На все мои попытки обсудить с ним возможность избавиться от орудия саморазрушения он отвечал, что если я так настаиваю на этом, он с радостью обманет меня, сказав, что сделал это, однако он не намерен жертвовать ощущением абсолютного контроля и независимости, которое дает ему этот набор. Естественно, из-за него я провела несколько бессонных ночей и несколько раз содействовала в его госпитализации, когда желание умереть явно возобладало над его интересом к жизни.

Суицидальные намерения этого клиента были обусловлены разными причинами. В истории его семьи можно было найти несомненные генетические предпосылки его биполярного расстройства. Кроме того, его мать безжалостно критиковала, контролировала и применяла телесные наказания, поселяя в нем внутреннюю убежденность, что он заслуживает наказаний, а его врожденная испорченность в итоге приведет к отвержению со стороны любого, кто по-настоящему его узнает. Начиная с того момента, как он мог самостоятельно передвигаться, побеги на большие или короткие расстояния были единственным спасением от плохого обращения матери. Его успокаивало, что он может покинуть этот мир, если жизнь станет невыносимой. В его сознании суицидальный набор означал тоже, что и путь к побегу в детстве. Кроме того ему внушили никогда не выражать и даже не признавать свою злость. В результате любые агрессивные чувства были для него доказательством собственной испорченности, и он поносил себя даже в тех случаях, когда ему казалось, что его невольная неприязнь или эгоизм кого-то задели. Его самоуважение было нарушено семьей, в которой больше беспокоились о том, каким он выглядит в глазах окружающих, а не тем, что он сам чувствует; его чувство эффективности было покалечено беспомощностью из-за попреков матери или вследствие пассивно-агрессивных реакций на это со стороны пьяного отца.

Я пробовала вместе с его психиатром, несколькими понимающими родственниками и друзьями противостоять его упорной суицидальности, помогая ему осознать свою злость, анализируя его иррациональную, но понятную убежденность в собственной плохости, обращая его внимание на желание отомстить матери за жестокость, умерщвляя ее своим самоубийством, размышляя, как в реальности перенесут его самоубийство жена и трое детей, а также исследуя его том-сойеровские фантазии, что будут чувствовать и говорить на его похоронах. Я убеждала его обратить внимание на перенос, чтобы выяснить, как в его воображении самоубийство отразиться на мне и найти в этом враждебность, которую можно было бы выразить не столь саморазрушительно. Ничего из этого не помогало.

Однако его заинтересовала идентификация с отцом. Важным моментом в истории его жизни был суицид отца, который покончил с собой после особенно болезненной нападки со стороны жены. Мой пациент отчаянно пытался защитить этого человека от нападок матери, надеясь показать ему другой пример поведения взрослого человека. Выяснилось, что он был исполнен глубоким восхищением перед покончившим с собой отцом, поскольку это был единственный случай в его жизни, когда последнее слово осталось за ним, а не за матерью. Он воспринимал этот суицид как широкий жест, как безвозвратное «да, пошла ты!», обращенное к женщине, которая третировала своего мужа и сына. Его сильно привлекало в этом суициде и то, что оно означало мужское непринятие женской диктатуры.

Когда мы связали это, появилась возможность понять, было ли на самом деле самоубийство его отца смелым поступком или, отдавая предпочтение болезненному осознанию, пациент должен был понять, что его отец был настолько безволен и слаб духом, что позволил плохому обращению жены разрушить собственную жизнь. В итоге он прозрел и он понял, как сильно злился на то, что отец бросил его. В этот момент он эмоционально, а не рационально понял, что станет с детьми, когда они лишатся его. Он также думал, как мог бы отреагировать другой человек на поведение матери и представил мужскую силу, которая не была бы столь саморазрушительной. Его идентификация с отцом ослабла, и он с большей эмоциональной готовностью мог перенимать качества другого мужчины.

Наконец, терапевтам важно осознавать примитивные и односложные внутренние состояния, поскольку понимание сложности и противоречивости себя и других является важнейшим аспектом психологической зрелости и спокойствия. Это понимание является важной целью всей долгосрочной психотерапии. Таким образом, специалист помогает пациенту скорректировать его абсолютно плохие и абсолютно хорошие образы, осознать хорошие качества плохого объекта и негативные аспекты почитаемого, не только любить, но и ненавидеть, а также испытывать ненависть к человеку, к которому осознаешь лишь любовь. В результате эффективной терапии застывшие и односложные образы заменяются реалистичным восприятием достоинств и недостатков других людей. Люди, которые способны больше принимать эмоциональную и моральную сложность других, лучше принимают собственные слабые и сильные стороны, а также свою противоречивость.

Принцип изменения абсолютно плохих и абсолютно хороших внутренних образов применим даже к людям, с которым в раннем детстве крайне плохо обращались властные фигуры, представляющиеся терапевтам не кем иным как чудовищами. Люди цепляются за свои внутренние объекты несмотря на их плохость, также как подвергшиеся жестокому обращению дети, цепляются за своих воспитателей-обидчиков. Когда терапевт вместе с клиентом относит родителя к категории «плохого», то неизбежный факт, что клиент любил этого родителя, не осознается и не принимается в качестве части собственного Я. Терапевт вступает в сговор с отрицанием важной части личности пациента. Подвергавшиеся жестокому обращению клиенты должны признать гнев за нанесенный им ущерб, отгоревать эти трагические истории и осознать в итоге, что причинившие им вред преступники сами были покалеченными людьми с ужасающим прошлым. Они должны помнить, что и любят и ненавидят своих обидчиков (Terr, 1992, 1993; Davies & Frawley, 1993).

Clinical Implications of Understanding Identifications

Annotation

The article is devoted to the clinical implications of understanding identifications in psychoanalytic psychotherapy.

Keywords: identifications, evaluation, psychoanalytic psychotherapy.