История

Размышляя о том, что побудило меня обратить внимание на танцевальное движение как на потенциальную терапевтическую модальность, а позднее, использовать его как неотъемлемую часть моей психотерапевтической работы, я вспоминаю собственные переживания и личные контакты с учителями и клиницистами, которых я уважала и которыми восхищалась. Их идеи помогли мне сформировать собственное мировоззрение.

Я переехала из Мексики в Соединенные Штаты в юном возрасте и, совершенно не зная языка, я буквально чувствовала себя "чужой в чужой стране". Я нашла прибежище в современном танце на улице Генри. Там я узнала, что через двигательные импровизации можно выражать себя гораздо яснее и непосредственнее, не нуждаясь в словах. Такие преподаватели танца-модерн, как: Мюррей Луиз и Алвин Николас, а позднее Беатрис Секлер, Бетти Осгуд и Джойс Трислер научили меня радости танца, где танец - это творческое и трансформирующее переживание.

Когда я училась в бакалавриате Городского Университета Нью-Йорка, меня увлекла психология и, особенно, психоаналитическая теория. За один семестр я перечитала все рекомендованные работы Фрейда. До сих пор я ценю этот подход в изучении психодинамики. Как психотерапевт, я расширила свое теоретическое понимание, почерпнув теоретические концепции из теории инстинктов, Эго-психологии и из объектных отношений.

В 60-е годы я была докторантом в Мичиганском Университете. Тогда я научилась ценить научно-практическую модель обучения клиницистов. До сегодняшнего дня я остаюсь приверженцем этой модели обучения, так как она ценит интуицию и мышление в равной степени, не рассматривая их как диаметрально противоположные функции. Берт Карон, один из моих учителей психологии, послужил для меня примером этой модели. Ему я подражала, становясь клиницистом.

Тогда же в Мичигане от другого учителя - Билла Келла - я получила самый важный урок о том, что значит быть психотерапевтом: "ключ" к знанию терапевта - это эмпатическое восприятие и отражение клиенту переживаемой им ситуации так, как он/она ее переживает. В этом отношении труды Карла Роджерса помогли мне наиболее глубоко понять, что такое эмпирические, т.е. переживаемые терапевтические отношения. Благодаря Юджину Джендлину я поняла, что клиенты могут извлекать личный смысл, фокусируясь на телесно-чувственных переживаниях.

Я пересмотрела свои взгляды на медицинскую модель и на лечение, предлагаемое в большинстве медицинских институтов по отношению к регрессивным индивидам под влиянием убедительных аргументов Томаса Заса, которые были направлены против наклеивания медицинских ярлыков и практики принудительного содержания в закрытых учреждениях, а также под влиянием работ Рональда Лэинга по регрессивно-реинтегративной работе с индивидуумами с ярлыком "шизофреник".

Продолжая обучение, я вернулась в Нью-Йорк, чтобы работать в психотерапевтических клиниках Хилсайд и Эльмхёрст. Я также практиковала вербальную психотерапию частным образом. Через год я возглавила психологическую консультацию при Нью-Йоркском Университете в Стоуни Брук и начала преподавать клинические аспекты психологии на курсах в Городском Университете Нью-Йорка в Квинзе. В это время я познакомилась с работами Фрица Перлза, который поразил меня тем, что делал акцент на невербальном, экспрессивном поведении. Однако я чувствовала, что мне чего-то не хватало в гештальт-терапии. Как танцовщица, я понимала, что человек может выразить свое переживание не только жестами. Я стала искать, какие существуют способы "двигательного переживания". Следующий год я провела в Университете Лос-Анжелеса, изучая танцевальную терапию с Альмой Хокинс. Она научила меня придавать форму моим внутренним переживаниям через спонтанное движение. Она помогла мне выстроить связь между моей подготовкой в качестве современной танцовщицы и психолога.

После этого я вернулась к преподаванию в клинических программах по психологии в Университете Северного Колорадо и в Калифорнийском Университете в Лос-Анжелесе. В этих школах я провела несколько экспериментальных курсов по двигательной терапии. Я также открыла для себя значение воображения благодаря работам Джо Шорра, Джерри Сингера, Марди Горовицу и Джессу Геллеру.

Недавно, как практик и преподаватель танцевально-двигательной терапии, я почувствовала, что необходимо развивать теоретическую основу моей работы, которая имеет для меня смысл, раскрывает способы работы и приводит теорию в соответствие с клиническими наблюдениями. В ходе этих попыток у меня установились особые отношения с Бертом Альперсоном и Хеддой Болгар, также я получила обратную связь от моих клиентов, студентов и коллег, что имело для меня огромную ценность.

Теоретическая модель

Переживающая или феноменальная самость

Наше функционирование в любой из данных ситуаций, зависит от того, как мы воспринимаем себя по отношению к этой ситуации (Combs, Richards, 1976). Феноменальная (phenomenal - данная в ощущениях или воспринимаемая) самость - самый важный комплекс дифференциаций, который мы осуществляем в своей жизни. Это основной стержень нашего бытия, вокруг которого организуется все восприятие, осознаваемое и неосознаваемое; он становится отправной точкой для всего, что мы делаем.

Иметь самость - значит ощущать себя ясным и осознанным единством. Это убеждает нас в том, что мы обладаем уникальным набором личных характеристик, ценностей и переживаний. Такое убеждение позволяет нам поддерживать ощущение непрерывности бытия, целостности, последовательности и стабильности, что делает терпимым контакт с непостижимым окружающим миром.

Происхождение феноменальной самости

Феноменальная самость развивается и формируется по спирали через серию интеракций с нашим окружением; самыми могущественными и влиятельными в этой системе отношений являются эмоционально значимые в нашей жизни другие. Среди самых ранних дифференциаций, которые делает ребенок - это те, которые касаются определения "мое" (me) и "не мое" (not me). Как физические существа, дети исследуют окружающее посредством ощущений и действий (Kestenberg, 1975; Piaget, 1930). В этом процессе они обнаруживают свои отличия от других и познают объекты вокруг себя. Они узнают, что все внутри, ограниченное кожей - это "я", в то время как все, что находится снаружи - это "не я" (Malher, Pine & Bergman, 1975; Schilder, 1850; Werner, 1957).

По мере того, как развивается способность детей вызывать в воображении и удерживать ментальные представления о себе и о других, они становятся более уверенными в исследовании своего мира, у них возрастает ощущение безопасности, даже в отсутствие своих родителей (Fairbairn, 1964; Jacobson, 1954; Klein, 1932; Piaget, 1930). В дальнейшем, освоение разговорной речи обеспечивает им возможность быстрее объективизировать свои переживания и в ясной форме делиться ими с другими (Bruner, 1964; Werner and Kaplan, 1964).

Феноменальная самость - это социальный продукт, развивающийся из переживания взаимодействий с различными людьми. Самые значимые и фундаментальные факты, которые мы узнаем о себе, названы Салливаном (Sullivan, 1947) "отраженными оценками" - сложившимся представлениями о себе, полученными через обратную связь от других. В развитии нашей феноменальной самости нет ничего важнее и влиятельнее, чем самый ранний опыт, полученный в нашей семье; в то же время, наши семьи являются продуктом и выражением культуры, в которой они существуют.

Для того чтобы дети ощущали себя "в порядке", они должны не только испытывать комфорт внутри своего тела, им также необходимо овладеть внутренним чувством близости и принятия со стороны первых лиц, которые о них заботятся. От родителей требуется адекватный отклик на специфические нужды ребенка в этот период. Если этих откликов не достаточно, они не регулярны или чрезмерны, то это может помешать эмоциональному, социальному и интеллектуальному развитию ребенка (Blanck & Blanck, 1979; Mahler, 1968). Наши семьи дают нам возможность на самом раннем этапе развития пережить ощущение собственной ценности и адекватности.

По мере того, как мы проходим через стадии детства, юношества, взрослости и старения, мы сталкиваемся с целым рядом ожиданий и требований со стороны других людей. Восприятие нас другими людьми, отношение к самим себе и способы эмоциональной адаптации к разным ситуациям в значительной степени определяются тем, насколько эффективно мы взаимодействуем с такими явлениями как: самооценка, зависимость, автономность, половая идентичность, компетентность, соревновательность, зависть, сексуальность, близость, ответственность, творчество и смерть, при этом также важен способ выражения наших эмоций. (Erikson, 1950; Sullivan, 1947).

Восприятие и переработка опыта

Явления, которые мы способны воспринимать в каждый конкретный момент, почти безграничны, однако мы не воспринимаем все подряд, а выбираем из тех возможностей, которые нам доступны (Ornstein, 1973). Мертон (Merton, 1948) использует понятие самоосуществляющегося пророчества, чтобы описать, как однажды мы замыкаемся на восприятии того, что мы есть и чем мы не являемся. Становится трудно изменять такое восприятие, и мы, фактически, действуем таким образом, чтобы подтверждать его.

Когда мы сталкиваемся с какими-либо новыми ситуациями, мы действуем одним из трех способов (Сombs et al., 1976). Опыт может быть а) воспринят, символизирован и организован по отношению к феноменальной самости; в) проигнорирован, потому что нет воспринимаемых отношений с собой; с) символически отрицаем или искажен, потому что противоречит нашему самовосприятию.

Изменения в структуре самости возможны, но любое значительное изменение, вызванное внешними событиями или инициируемое самим человеком, будет встречено сопротивлением, так как будет восприниматься как нарушение и дезорганизация нашей целостности и безопасности (Sullivan, 1947). Любое несоответствие между чувственными переживаниями в нашем восприятии или между восприятием себя и восприятием нас значимыми другими будет воспринято как угроза, переживаемая в виде эмоционального конфликта, на который психика отреагирует напряжением и тревогой (Freud, 1959; Rogers, 1951). Когда мы эмоционально встревожены, мы имеем тенденцию сужать поле нашего восприятия, а также ограничивать способы выражения, которые используются для символизации нашего опыта (Horowitz, 1978; Dosamfntes-Alperson, 1983).

Организация опыта через деятельностную и рецептивную модальность

Наше восприятие организуется двумя способами: биологическим и психологическим (деятельностная и рецептивная модальность) (Deikman, 1976). Филд (Field, 1952) определила эти способы восприятия соответственно как узкое и широкое внимание. Она описала узкое внимание как автоматический способ восприятия, напоминающий "ищущего зверя", а широкое внимание - это когда поисковое намерение удерживается в состоянии ожидания и нет необходимости выбирать из окружающей среды какое-то одно событие, предпочитая его другому. Это дает возможность сразу охватить "целое".

Согласно Дейкману (1976), рецептивная модальность или широкое внимание преобладает в раннем детстве и организована таким образом, чтобы максимально воспринимать окружающее. При таком способе преобладает парасимпатическая нервная активность и сенсорное восприятие. Очень скоро оно сменяется действием или узким вниманием, обусловленным необходимостью биологического выживания и ориентацией на манипуляцию окружающими объектами. При этом способе задействована симпатическая нервная система, начинает активно работать полосатая мускулатура и преобладает целенаправленная деятельность.

В состоянии эмоциональной небезопасности мы можем сужать поле восприятия до таких размеров, что оказываемся в состоянии воспринимать в качестве доступного для нас отклика лишь одну ответную реакцию, хотя она является не подходящей в данной ситуации. Суженное восприятие затрудняет принятие лучшего и более эффективного решения проблем.

Символизация опыта через игровые, образные и лексические модальности

Мы также можем сузить восприятие окружающего, ограничивая способы, которые мы используем для репрезентации и символизации нашего опыта. Люди имеют доступ к трем способам репрезентации или символизации своего опыта: игровое (enactive), образное и лексическое выражение (Bruner, 1964; Horowitz, 1972).

В игре, разыгрывании смысл выражается посредством мышечных напряжений и импульсов к действию или зарождающихся телесных движений. Поэтому, это наилучший способ для выражения концепций формы, направления и силы. Индивидуальные особенности выражения можно проследить с помощью наблюдения за формой, направлением и эмоциональной интенсивностью, проявляемой человеком во время жестикуляции, принятия определенных поз и движения (Dosamantes-Alperson & Merril, 1990; Dosamantes-Alpreson, 1983).

Смысл, выражаемый образными средствами, передается через различные сенсорные модальности (такие как: зрительные, слуховые, тактильные ощущения и т.д.). Визуальные образы используются для параллельной или одновременной переработки информации (Horowits, 1972). Эта особенность визуальных образов предоставляет индивидууму одновременный доступ к событиям прошлого, настоящего и будущего и дает возможность рассматривать физически отсутствующие объекты во взаимосвязи друг с другом, сравнивая их сходства и различия.

В лексической модальности смысл выражается словами. Так как слова приспособлены для последовательной переработки, эта модальность облегчает концептуализацию, анализ, абстрактное обобщение. Так становится возможной отстраненность (т.е. взгляд со стороны) и объективность (Horowits, 1972). С помощью этой модальности можно прояснить некое личное невербальное переживание, поскольку используются общепринятые символы вербального языка (Dosamantes-Alperson, 1974).

Каждая из представленных модальностей обладает уникальными организующими свойствами, которые в значительной степени способствуют целостности всей суммы смыслов, полученных из опыта. Обычно, у взрослых личные и общественные контакты отражают свободный обмен и смешение всех трех способов репрезентации. Однако в состоянии конфликта, когда мысли и чувства избегаются с помощью приводимых в действие защит, репрезентационные модальности переживаются как отдельные (Horowits, 1978; Dosamantes-Alperson, 1983). Согласно Горовицу, защиты, доведенные до совершенства в рамках каждой модальности и отрицающие мысли и чувства, могут быть бессознательно выражены через те способы репрезентации, с которыми мы знакомы в меньшей степени или которые меньше осознаем.

Психологи, исследующие когнитивное развитие человека, согласны с тем, что схема простых действий в младенчестве постепенно развивается, чтобы включить ментальные представления и словесные понятия (Piaget, 1930; Schilder, 1950). Сингер и Поуп (Singer & Pope, 1978) отрицают тот взгляд на когнитивное развитие, в котором лексическая модальность рассматривается как вышестоящая или вытесняющая игровую и образную модальности. Они утверждают, что все три модальности репрезентации опыта равноценны.

Отрицаемые аспекты опыта

Эмоциональные паттерны, которые мы развиваем, имея дело с важными вопросами в нашей жизни, в значительной степени определяются нашими личными, жизненными условиями и социализацией. Эти паттерны, в свою очередь, оказывают влияние на защитные действия, которые мы предпринимаем, чтобы избегать непреодолимого чувства тревоги (Freud, 1946; Sullivan, 1947; Plutchick, 1954; Tomkins, 1962). Мысли и чувства, которые мы с наибольшей вероятностью игнорируем, искажаем, подавляем или отрицаем - это те, которые больше всего угрожают нашей феноменальной самости.

Культурные нормы определяют, что считается неприемлемым, ненормальным или отклонением в нашем обществе. Когда мы соотносим себя с ними, обнаруживаются такие переживания, которые у большинства из нас связаны со страхом или ужасом (Goffman, 1961; Scheff, 1966). К этому опыту относятся: несогласие с принятой этикой, проявление измененных состояний сознания или первичных мыслительных процессов, потеря эмоционального контроля, потеря ощущения границ своего тела, одиночество, отсутствие близости, старение и умирание (Karon, 1981; Laing, 1960; Silverman, 1967).

Предпочтение, оказываемое нашей культурой перцептивному действию, привело к тому, что мы стали рассматривать эту модель как единственно подходящую для взрослой жизни и считать рефлекторно-рецептивную модель как негативно регрессивную или патологическую. К тому же, наша культура имеет тенденцию высоко оценивать вербальное познание и вербальное общение и это, возможно тот случай, когда большинство взрослых незнакомы с другими способами выражения и отрицают значение переработки смысла невербальными способами (Dosamantes-Alperson, 1980). Фишер (Fisher, 1973) описал, как осуществляемая практика детского воспитания в области культуры, образования и религии привела к тому, что стала мешать детям развивать более точный образ своего тела, доверять своим телесным ощущениям и адаптивно их использовать. Как общество, мы продолжаем придерживаться картезианского взгляда на тело как на физическую машину, подчиненную рациональному мышлению. Мы еще не полностью осознаем тот факт, что "прислушаться и обратить внимание на мудрость своего тела - это очень утонченный и сложный акт сознания" (Geller, 1978, p. 353).

Теоретические формулировки

Переживание опыта и самоактуализация

Джендлин (Gendlin, 1961) ввел термин "переживание опыта" ("experiencing"). Он обозначает манеру или образ действий человека, используемый им, когда он задействует свой внутренний непрерывный телесно-ощущаемый поток переживаний для самоосознавания и контакта с собой. "Переживание опыта" рассматривается как количественная шкала от наименьшего к наибольшему. К самой низкой границе шкалы Джендлин отнес индивидуумов, потерявших контакт со своими телесными ощущениями и блокирующих внутреннюю коммуникацию (Klein, Mathieu, Gendlin & Kiesler, 1969). На самой высокой границе шкалы находятся индивиды, которые, легко ориентируясь в своих телесных чувствах и ощущениях, могут в дальнейшем переводить смысл информации, полученной через ощущения, в слова и способны использовать ее для получения инсайтов (Dosamantes-Alperson, 1981).

В моей клинической практике я наблюдала следующие способности, относящиеся к высокому уровню переживания опыта: а) способность воспринимать себя как средоточие своих переживаний (внутренний локус контроля), б) способность легко переходить от деятельного состояния сознания к воспринимающему, в) способность поддерживать расслабление даже при направленном внимании на телесные ощущения и спонтанном появлении образов, г) способность переводить или трансформировать опыт из одной модальности репрезентации в другую (например: телесные ощущения - в движения, образы, слова). Клиенты, которым недостает этих умений, нуждаются в обучении, если хотят добиться успеха в исследовании своего внутреннего мира в глубинной психотерапии.

Маслоу (1971) говорил, что индивиды, которые имеют легкий доступ к своему непрерывному внутреннему опыту, способны использовать их как основу для своего самоутверждения и самоактуализации. Роджерс (1951) находил, что клиенты, успешно завершившие клиент-центрированную терапию, двигались в направлении возрастающей самоактуализации. Это происходило потому, что они стали более открытыми своему опыту, более принимающими себя, более ориентированы на настоящее, тоньше реагировали на свои ощущения и стали более эмоционально отзывчивы по отношению к другим. Подобные результаты были также получены в результате исследования эффективности эмпирических двигательных психотерапевтических групп, проведенного автором. (Dosamantes-Alperson & Merril, 1980). Более детальное описание этого исследования приведено ниже в параграфе "Результаты исследования". Оказалось, что несмотря на индивидуальные различия клиентов, разницу их историй и жизненных обстоятельств, успешные клиенты поступательно увеличивают доступ к своему опыту и пользуются им по отношению к себе и к другим.

Терапевтический процесс

Предположения

Мне кажется, что для того, чтобы добиться изменений в восприятии себя и других, нам необходимо усвоить принимающую позицию по отношению к собственному опыту переживаний и включиться в процесс самоисследования, что позволит нам восстановить, символизировать и переработать негативные или отрицаемые аспекты себя. Для того чтобы извлечь из своего опыта наибольшую широту и глубину смысла, нам нужно развивать способность дифференцировать наши внутренние переживания, используя все три эмпирические модальности: игровую, образную и лексическую.

Определение

Эмпирическая двигательная психотерапия обращается к расширению самоосознавания и самоиндивидуализации посредством исследования эмоционально значимых взаимоотношений клиентов (фактически существующих и интернализованных), проживаемых и выражаемых в любой из трех модальностей. В этом подходе клиенты восприимчивы к себе, и поэтому они восстанавливают наименее осознаваемые конфликтующие части себя и работают с ними и с другими взаимоотношениями.

Отличительные черты

Характерными чертами, которые отличают эмпирическую двигательную терапию от традиционной психодинамической вербальной психотерапии, являются следующие: а) гораздо большее значение придается открытию клиентом личных смыслов через невербальные переживания; использование движения и воображения как средств получения опыта и эмоционального выражения, б) терапевт последовательно фокусирует и удерживает внимание клиента на телесно-осознаваемом переживании, при этом клиент осваивает двойную роль - участника процесса и наблюдателя за собственным переживанием, в) психотерапевт обладает соматически-психологическим видением, и работа с сопротивлением клиента охватывает как проработку телесных блоков и блоков в потоке телодвижений, так и прерывания в потоке образов клиента и в вербализуемых им ассоциаций, г) постоянное внимание терапевта к невербальным характеристикам текущих терапевтических отношений.

Виды движения и образов

В эмпирической двигательной психотерапии используются два вида аутентичного телесного движения (спонтанное, инициируемое и направляемое самим человеком): деятельностно-интерактивное (active-interactional) и рецептивно-интраперсональное (receptive-intrapersonal) движение (Dosamantes-Alperson, 1979). Деятельностно-интерактивное движение относится к движению, которое происходит, когда клиенты в сознании, спокойны и двигаются с открытыми глазами, устанавливая связь с реальными объектами. Этот способ движения помогает клиентам осознавать установившиеся эмоциональные паттерны взаимоотношений с другими в их окружении. Рецептивно-интраперсональное движение происходит, когда клиенты в состоянии предсознания двигаются с закрытыми глазами, устанавливая связь с внутренними переживаниями. Клиенты могут идентифицироваться со своими внутренними переживаниями, двигаясь относительно образов, спонтанно проявляющихся в сознании. Автор ввел термин "кинестетические образы", относящийся к образам клиента, вызванных телесными ощущениями и чувствами, и термин "кинетические образы", относящийся к образам клиента, рождающихся из спонтанных телесных движений и проявляющихся одновременно с движениями (Dosamantes-Alperson, 1983).

Процесс

Эмпирическая двигательная психотерапевтическая сессия развивается зигзагообразно, двигаясь вперед-назад между довербальным и вербальным опытом клиента (Dosamantes-Alperson, 1980). В этом подходе клиенты учатся трансформировать телесно-чувственные переживания в образы и мысли. Вербальная обратная связь, которую они получают, когда в кругу делятся своими внутренними переживаниями с другими, помогает вызвать новые телесно-осознаваемые взаимосвязи.

С взрослыми терапевтический процесс проходит четыре фазы. Первая - подготовительная или фаза десенсибилизации. В этой фазе клиенты учатся сосредотачиваться на телесных ощущениях; они обучаются осваивать одновременно роли переживающего опыт и наблюдателя за своим процессом переживаний; они обнаруживают, что это ощущается как принятие расслабленной и принимающей позиции по отношению к переживаемому опыту, и они учатся переводить телесные ощущения в телесные движения, образы или слова.

Методы, используемые во время фазы десенсибилизации

У большинства клиентов автоматически возникают трудности, связанные с рецептивным способом внимания к себе, с дифференциацией своих телесных чувств и ощущений и со спонтанным движением, поэтому необходимо развивать разнообразие способов, которые могли бы облегчить контакт клиента с собственными телесно-чувственными переживаниями. Эти методы обычно используются на подготовительной фазе терапии, то есть на фазе десенсибилизации, и только тогда, когда они действительно способствуют улучшению особого контакта клиента с собственным эмпирическим процессом.

Переключение модальностей с деятельностной на рецептивную через расслабление. Рецептивное или принимающее состояние сознания достигается клиентами, когда они лежат с закрытыми глазами и расслабляются (Dosamantes-Alperson, 1980). Закрытые глаза дают эффект ослабления стимулов, получаемых от внешних раздражителей и способствуют сосредоточению внимания на внутренних стимулах. Для активизации этого состояния может быть использован любой способ само-направляемой релаксации.

Дифференциация телесных ощущений посредством фокусировки внимания на теле. Многие клиенты страдают от соматического подавления, которое проявляется в недостаточности осознания своего тела, телесных реакций и состояний (Jourard, 1974).Фокусировка внимания на теле - это процедура, направленная на облегчение осознания человеком своей телесной самости и чувственных реакций (Dоsamante-Alperson, 1980). Когда клиенты лежат в состоянии релаксации с закрытыми глазами, терапевт направляет их внимание на ощущения комфорта и дискомфорта. Затем они переходят к установлению различий между полярными физическими свойствами, которые возникают вслед за полярными эмоциями в непрерывном телесном опыте. В практической работе эта процедура дает клиенту возможность выйти на исходную точку ощущений, которые лучше всего описывают эмоциональное состояние в момент какой-то конкретной ситуации. В терапии это умение сфокусироваться на теле дает клиентам возможность легко настроиться на "где и что беспокоит сейчас?".

Избавление от соматического подавления через дифференциацию телесно-чувственного опыта. Физическое проявление заблокированного переживания превращается в телесную защиту. Райх (1949) ввел термин "характерный панцирь" для описания индивидуальных характеристик положения тела и двигательных паттернов, являющихся результатом избирательного подавления аффектов. Преимущественными характеристиками "панциря" являются: избегание некоторых движений тела, потеря или изменение ощущений в различных частях тела, переживание расщепленности тела, потеря ощущений телесных границ или искажение размера тела и идентификацию с деструктивными интроектами. Телесные защиты препятствуют осознанию клиентами болезненного эмоционального конфликта. Но тренированному наблюдателю они непосредственно показывают природу индивидуальной "проблемы" клиента.

Например, одна клиентка, которая не всегда чувствовала себя комфортно в общении с людьми, в течение нескольких терапевтических сессий спонтанно представляла себя великаном. В то время, когда она двигалась, представляя себя великаном, она обнаружила, что испытывает ощущение могущества, и это дает ей возможность почувствовать удовольствие от ощущения власти над другими. Изо дня в день, действуя таким образом, эта клиентка сумела преодолеть свой страх близости и замкнутость, проявляя все более экспансивное и самоутверждающее поведение. Воплотив в движении свою "экспансивность", она смогла напрямую переживать как адаптивные, так и защитные элементы своего стиля взаимоотношений.

Трансформация телесно-чувственного переживания в другие модальности. В расслабленном состоянии, когда внимание сосредотачивалось только на телесных ощущениях, возникающих во взаимосвязи с какой-либо проблемой - и это была основная работа на данный момент, - клиент начинал дифференцировать свои эмоциональные смыслы дальше и трансформировать переживание в образы и мысли, тем самым поддерживая эмоциональную связь с первоначальными телесными ощущениями (Dosamates-Alperson, 1974). Следующая выдержка из клинической практики проиллюстрирует, как клиентке была оказана помощь в дифференциации телесных ощущений, связанных с ее проблемой, и в трансформации их в другие способы репрезентации (Dosamantes-Alperson, 1983).

"Кристина переживала свою проблему как напряжение, локализованное в области кишечника. Когда она закрыла глаза и сосредоточила внимание на ощущении напряжения, она начала осознавать, что напряжение становилось более явным и ощущалось как что-то твердое и тугое. В то время, когда она концентрировалась на ощущении, я попросила ее вызвать образ. Возникший у нее кинестетический образ представлял собой большой водянистый шар, который сразу трансформировался в крепко сжатый кулак. Она заметила, что кулак размещается на одной стороне кишечника, и что при сосредоточении на этом образе в ее голове спонтанно возникало слово "мама". Когда в последствии она рассказывала о своем невербальном переживании, она обратилась к тому факту, что каждый раз, когда происходило что-то, связанное с ее матерью, кишечник становился напряженным. Это случалось чаще всего, когда она сердилась на нее. Она также упомянула, что она страдала от частых приступов запора, которые облегчались клизмой. Это невербальное телесно-чувственное исследование проблем помогло ей осознать связь между соматическими симптомами и ее подавленным гневом по отношению к матери. Это также дало возможность понять, что ее физическое состояние было платой за то, что она не могла найти способа открыто выражать свои эмоции". (Dosamantes-Alperson, 1983, p. 337).

Во второй фазе клиенты исследуют актуальные осознаваемые части себя и другие взаимосвязи. Во время третьей фазы клиенты исследуют прошлые, бессознательные, изначально невербальные или довербальные аспекты самости и другие взаимосвязи. Четвертая или финальная фаза - это время, используемое для осознания полученного опыта. Также обсуждаются особенности отношений, установленных с терапевтом.

Терапевтические отношения

Эмпирическая терапия предполагает продолжительные отношения, в которые вовлечены, по меньшей мере, два человека (Dosamantes-Alperson, 1976). В этих отношениях один человек - специалист, работающий с чувственным осознанием, человеческими заблуждениями и помогающий в эмпирическом изменении, а другой - страдающий и готовый рискнуть вовлечься в эмоциональный процесс самоисследования. Так как терапевты не только эксперты в сфере эмоционального изменения, но и реагирующие индивиды, им необходимо признавать и осознавать влияние собственных реакций на качество терапевтических отношений. Они это делают, эмпатически настраиваясь на своих клиентов и обучаясь использовать полученную информацию для того, чтобы содействовать изменениям в эмпирическом процессе клиента. Акт эмпатического сосуществования - это форма глубокого понимания, которая требует от психотерапевта способности поставить себя психологически на место другого, в то же время осознавая, что это не его личное переживание (Kerk, 1978). Это подсознательный и /или сознательный эмпирический процесс, который позволяет использовать фантазии и идентификации терапевта, чтобы приблизиться к внутреннему состоянию клиента. Рэкер (Raсker, 1968) вывел различие между двумя типами терапевтических контрпереносных идентификаций, которое мне очень пригодилось в моей собственной работе. Первый тип - это согласованные (конкордантные) идентификации. Это эмпатические реакции терапевта, появляющиеся в ответ на выражаемые клиентом чувства, мысли и поведение. Второй тип - это дополняющие (комплиментарные) идентификациии. Этот вид идентификаций приводит терапевта в эмоциональное состояние какой-либо проецируемой или нежелательной части клиента. Когда клиент проецирует какую-то не принимаемую им часть себя на терапевта, терапевт испытывает эти чувства и импульсы по отношению к клиенту.

Эмпирические двигательные психотерапевты действуют как художники-творцы, которые обращаются то к интуиции, то к интеллекту. Доверяя работе подсознания и позволяя себе подвергаться влиянию первичных мыслительных процессов, они получают доступ к терапевтическим предположениям и инсайтам. Однако они также используют и свой интеллект для проверки своих интуитивных прозрений, для осознания паттернов и направления разворачивающегося терапевтического процесса.

Их поведение отражает взаимодействие этих двух действующих функций. С одной стороны, они восприимчивы к осознаваемым смыслам, раскрываемых самими клиентами, и к эмоциональному содержанию развивающихся терапевтических отношений. С другой стороны, они используют всю воспринимаемую информацию, чтобы направлять свои вмешательства и оценивать развитие терапевтического процесса. При этом они обеспечивают структуру, чтобы клиенты чувствовали себя в безопасности, когда разворачивается их процесс переживаний. Терапевтические стратегии принимают во внимание историю развития клиента, укоренившиеся эмоциональные паттерны, его защиты и сильные стороны.

Кинестетическая эмпатия. Винникотт (Winnicott, 1958) и Лэинг (Laing, 1968) подчеркивали, что пациентам необходимо развивать подлинную самость, поэтому следует уклоняться от "столкновений" (impringement) с ними во время довербальной стадии терапевтической регрессии. Винникотт (Winnicott, 1958) характеризует позицию терапевта как оптимальную, когда он выступает в качестве холдингового объекта по отношению к индивидам, которым не хватало "достаточно хорошей матери" и ее заботы. В такие моменты происходит безмолвная регрессия, которая доходит до примитивной формы зависимости от терапевта, воспринимаемого как мать" (holding mother). Здесь достаточно интуитивного понимания и эмпатического присутствия терапевта, в то время как вербальная коммуникация может вызывать беспокойство и восприниматься как вторжение.

Как эмпирический двигательный психотерапевт, я ощущаю кинестетические реакции моих клиентов, восстанавливая их движения в своем теле в сокращенной и завуалированной форме зарождающихся телесных движений. Кинестетическая эмпатия дает мне возможность чувствовать клиента и реагировать на его эмоциональное состояние в каждый конкретный момент (Dosamantes-Alperson, 1980).

Следующий случай из практики детально описывает процесс клиентки - прохождение через разные фазы эмпирической двигательной психотерапии, сначала в контексте группы и позднее на индивидуальных сессиях.

Случай из практики

Мэрион - привлекательная брюнетка, ей немного за сорок. Она закончила колледж, замужем. Ожидая, когда младшая из двух ее дочерей окончит высшую школу, она решила продолжить свое образование, чтобы стать школьным психологом. Она прошла первую фазу терапии как "интересующаяся", но анонимная участница начальной эмпирической двигательной психотерапевтической группы, предложенной ей в университете, в котором она училась. Ни один из участников не был раньше ни на танцевальной терапии, ни на танцевальном тренинге. Группа встречалась на двухчасовые сессии два раза в неделю в течение десяти недель.

Группа прошла серию полуструктурированных двигательных опытов, имеющих целью познакомить участников с уровнем невербальных переживаний фазы десенсибилизации (участники группы учились дифференцировать части тела, телесные ощущения и чувства, спонтанно двигаться отдельно или с другими и передавать свои переживания через все три эмпирические модальности). На каждой сессии время распределялось таким образом, что каждый, кто хотел, мог выразить свои личные невербальные переживания вербально.

Так как в группе Мэрион в основном держала свои невербальные переживания при себе (она только дважды комментировала свой опыт), то понять ее психодинамику я могла только из ее движений и невербального поведения в группе:

Мэрион предпочитала активное движение рецептивному. Ей было чрезвычайно сложно расслабиться. Ее индивидуальный стиль двигательной активности можно было охарактеризовать как тяжелый, не свободный, медленный, прерывистый, с заранее продуманными и предсказуемыми движениями. Ей не хватало легкости и спонтанности.

Когда она стояла или двигалась в вертикальном положении, она выдвигала грудную клетку вперед, а руки и кисти прижимала к телу. Большую часть времени она держала руки в карманах. Она никогда спонтанно не протягивала руки навстречу другим. Когда она сидела, ее ноги были сложены в йоговской позиции, ее туловище было наклонено и обращено внутрь, к солнечному сплетению, лицо и верхняя часть туловища были совсем закрыты длинными прямыми волосами.

Она с готовностью следовала за движениями, инициируемыми терапевтом, если они были совместимыми с ее индивидуальным и интерактивным двигательным стилем, но воздерживалась от движений незнакомых и непохожих на ее собственные.

Она предпочитала двигаться одна. Когда она двигалась с кем-то другим, она стремилась инициировать как сами взаимоотношения, так и двигательные взаимодействия. Она обычно выбирала в партнеры интровертированную, пассивную женщину среднего возраста. Когда она двигалась вместе с группой, ее движения были осторожны, и она предпочитала оставаться на периферии комнаты и держаться на большой дистанции от других. В контексте группы она была скорее ведомым, чем инициатором групповых интеракций.

Мэрион поделилась своим двигательным опытом только дважды. Первый раз, когда она смогла полностью расслабиться и позволить себе отпустить напряжение во всем теле. Она выразила удивление, находя этот опыт "приятным" и "успокаивающим". Клинически это было значимое переживание для Мэрион, показывающее, что она способна ощущать свое обычное скованное и контролируемое состояние на телесном уровне. Позднее она научилась сама управлять расслаблением и получать в результате приятные переживания.

Второе переживание, о котором она подробно рассказала, было связано с исследованием личного пространства через произвольно вызванный кинетический образ. Она была озадачена тем, что предпочитала скорее оставаться в пределах своих личных пространственных границ, чем рисковать повернуться лицом к внешнему миру. Очевидно, что этот опыт не соответствовал ее собственному представлению о себе как о бесстрашной, почти авантюрной личности, способной отдаться импульсивному порыву и сделать что-нибудь. Не конгруэнтный этому представлению опыт помог Мэрион соприкоснуться со своим истинным стилем взаимоотношений, с собственным страхом и нерешительностью выйти за границы своего знакомого личного психологического пространства.

Через месяц после завершения группы Мэрион заключила со мной контакт на продолжение работы в индивидуальной двигательной психотерапии. Я была удивлена ее просьбой, так как она произвела на меня впечатление одной из самых сдержанных и скованных членов группы. Мы договорились встречаться два раза в неделю на продолжительной основе.

Вторая фаза терапии продолжалась приблизительно восемь месяцев. В течение этой фазы Мэрион исследовала ожидания, которые возлагали на нее значимые другие, познавала свою компетенцию школьного психолога-консультанта, расширяла сферы влияния за пределами своего дома и исследовала, как стать более уверенной и твердой в отношениях с близкими членами ее семьи, четко и ясно выражая им свои потребности.

Эта фаза началась с ее рассказа и активного вхождения в роли, исполнение которых, как она думала, от нее ожидали. По ее мнению, ее мать хотела ее видеть "идеальной и послушной девушкой", в то время как муж ожидал от нее роли "хорошей домохозяйки", которая делала бы его жизнь дома более комфортной. Ее две дочери надеялись, что она останется "хорошей мамой" и не превратиться в автономного взрослого со своими потребностями.

Мэрион исследовала ограничения этих навязанных ей ролей, а также ощущение надежности и безопасности, которое они ей обеспечивали. Она начала понимать, что на самом деле, принятые роли стали частью ее самой. Однако, теперь она осознавала их влияние на нее, и у нее появился выбор попробовать найти новые способы бытия, которые согласовывались бы с ее потребностями.

Затем она начала рассматривать пути утверждения своей автономии вне дома. Она получила работу психолога в школе для детей с эмоциональными нарушениями. Будучи одной из самых эфективных консультантов этого учреждения, она получила понимание и признание. Она создала себе круг друзей и проводила большую часть времени вне дома, следуя своим интересам и продолжая свое образование.

Дома Мэрион ясно дала понять, что желает, чтобы каждый член семьи вкладывал что-нибудь в поддержание домашнего хозяйства. Сначала они сопротивлялись ее нововведенным требованиям, но, в конце концов, они признали, что она изменилась к лучшему. Обратная связь, которую они ей дали, состояла в том, что она стала "более сложной и интересной" и они оценили то, что она в состоянии "стоять на своих ногах".

К концу этой фазы терапии Мэрион попросила, чтобы мы двигались вместе. Когда мы это делали, я увидела, что она держит со мной большую дистанцию, и она признала, что ей чрезвычайно трудно инициировать и поддерживать контакт со мной. Не раз Мэрион протягивала ко мне руки только затем, чтобы внезапно отступить и закрыться, как только я отвечала движением на ее жесты. Я понимала, что ей было трудно поддерживать ощущение собственной целостности и независимости и одновременно позволить себе стать зависимой от меня. Я сказала ей, что понимаю "как должно быть трудно быть взрослой, когда так нуждаешься в поддержке". Вскоре она попросила, чтобы мы прекратили двигаться совсем. В этот момент она решила прекратить терапию, хотя я обратила ее внимание на то, что это похоже на убегание от важного, незаконченного между нами дела. Хотя она согласилась со мной, она чувствовала себя вынужденной "сделать передышку" и приостановить терапию на некоторое время.

Два месяца спустя Мэрион позвонила мне и сообщила, что хочет возобновить индивидуальные двигательные терапевтические сессии. Она рассказала, что хотя она "будто окаменела от вступления на незнакомую территорию", ей не хватало наших взаимоотношений и, что она находилась в глубокой депрессии, потеряв со мной контакт. По контрасту с предыдущей фазой, в которой рассматривались проблематичные, но осознаваемые аспекты ее текущих взаимоотношений с близкими, третья фаза характеризовалась серией регрессивных периодов, которые привели ее к исследованию невербального и превербального аспектов ее интернализированных взаимоотношений со своей матерью.

На первой сессии этой фазы она дала мне понять, что хотя ей не доставало меня, она злилась на меня за то, что я не настояла на продолжении терапии. Я напомнила ей, что она сама приняла решение о прекращении работы. Я также дала ей знать, что я не буду разрушена ее гневом и, что не буду лишать ее права самой решать продолжать ей терапию или нет.

Следующая сессия оказалось особенно значимой, поскольку сместила фокус терапии к менее сознаваемому довербальному исследованию ее взаимоотношений с матерью. Эта сессия была полностью невербальной. Она начала двигаться на некоторой дистанции от меня. Она приняла свою обычную скрученную позу, когда ее волосы покрывали верхнюю часть туловища и лицо. Через какое-то время она легла плашмя на живот и начала катиться ко мне. Как только она соприкоснулась с моими ногами, она свернулась рядом со мной в позу эмбриона. Я изменила свою сидячую позицию, немного наклонившись, как бы дополняя ее позу. Едва соприкасаясь телами, мы провели остаток времени, дыша вместе мягко и синхронно. Когда мы дышали, у меня возник образ, в котором мы обе слиты и вместе блаженно парим в пространстве. Клинически эта сессия была важна для Мэрион, так как она позволила ей слиться со мной и встретится со своим страхом материнского поглощения и уничтожения.

На следующей сессии Мэрион продолжила: она описывала мать как контролирующую, безупречную женщину, которая не переносила сильных эмоций, ни своих, ни чужих. Своего отца она охарактеризовала как пассивного человека, который позволял ее матери "командовать". По ее словам, он также чувствовал себя неудобно при каком-либо проявлении эмоций и предпочитал интеллектуализировать свои взаимоотношения.

Чтобы получать одобрение матери, будучи маленькой, Мэрион научилась вести себя подобно той идеальной модели ребенка, которой хотела от нее мать - ребенок, прекрасно успевающий в школе, ребенок, который никогда не плачет, не требует от нее проявления чувств, никогда не сердится на нее и не бросает вызов материнскому авторитету. Мэрион окончательно решила "прятать" то, что действительно чувствовала "глубоко внутри" себя. Она продолжила описывать себя взрослую как сильную, самодостаточную, безупречную личность, ненавидящую быть неправой в каком-либо вопросе, так как это заставляло ее чувствовать себя глупой и уязвимой по отношению к воображаемым ею обвинениям от других.

Она осознала, что как взрослая, она интернализовала много характерных черт, которые она "возненавидела" в своей матери и которые глубоко расстраивали Мэрион, и это также стимулировало ее продолжить исследование нереализованных аспектов самой себя.

Во время последующих сессий она начала исследовать аспекты самой себя, которые не одобряла ее мать, и которые она сама или подавляла или отрицала - гнев, переживание утраты, одиночество, ранимость вместе с нежностью и мягкостью, страх, что за "показным" фасадом, который она представляла другим, "не было внутреннего стержня" и, что она не встретит ничего кроме "бессодержательной пустоты"; свою потребность получить заботу и поддержку и страх, связанный с этим.

Я полагаю, что поддерживающая, но не подавляющая среда, которую я смогла обеспечить, давала ей возможность регрессировать и вновь пережить негативные аспекты ее взаимоотношений с матерью, интериоризированные ею. Признавая и принимая эти негативные атрибуты внутри себя, она была в состоянии возвратить себе и реинтегрировать значимые, диссоциированные, отщепленные или отрицаемые части себя. (Например: она смогла обнаружить и вновь интегрировать "фасад уступчивой хорошей девочки", который она в основном предъявляла миру и переживала как "фальшивый", с теми диссоциированными, подавленными или отрицаемыми частями себя, которые она переживала как более "аутентичные", но которые раньше она научилась "прятать" от своей матери).

В то время, когда я это писала, Мэрион двигалась к концу третьей фазы терапии.

Результаты исследования

Автором проводилось двух-годичное исследование, которое дало возможность оценить эффективность эмпирической двигательной терапии, способствующей личностным изменениям (Dosamentos-Alperson, 1980). В этом исследовании измерения, полученные до и после проведения двух экспериментальных эмпирических двигательных психотерапевтических групп (состоящих из взрослых - добровольцев без предварительного танцевального обучения) сравнивались с измерениями, полученными от двух контрольных групп (из балетного класса и контрольной группы из листа ожиданий, составленной из той же выборки, что и экспериментальные группы). После эмпирической двигательной терапии результаты показали изменения по шести измерениям шкалы самоактуализации (внутренняя направленность, жизненность (existentiality), чувственная реактивность (feeling reactivity), спонтанность, самопринятие и способность к близкому контакту, а также относительно измерений, касающихся принятия своего телесного Я.

В одной из экспериментальных групп, индивидуальные экспрессивно-двигательные оценки, полученные до и после, также показали значительные изменения в увеличении используемого для движения пространства, в вовлечении в движение всего тела и в гораздо большем использовании экспансивных и легких движений.