Аннотация

В статье излагаются идеи одного из основоположников психоаналитической супружеской терапии Генри Дикса, который внес значительный вклад в наше понимание бессознательных процессов в отношениях супружеской пары и развитие супружеской терапии объектных отношений.

Ключевые слова: теория объектных отношений, супружеская терапия, объект, либидинальное эго, анти-либидинальное эго.

Биографическая справка

Генри Дикс (1900–1977) родился в 1900 г. в Пярну (Эстония). Тогда эта территория была частью Российской империи. Его отец был английским импортером и судовладельцем, а также Британским вице-консулом. Мать происходила из немецкой академической семьи. Дикс получил классическое образование в Ленинградском университете. К тому времени, когда его семья вернулась из России в Англию, он знал русский, английский, немецкий и французский языки. Позже он возвращался в Россию в качестве переводчика с Британской военной миссией на юге России и на Кавказе, во время которой он, в частности, участвовал в переговорах с генералом Деникиным.

В Англии Дикс изучал естественные науки в Колледже Святого Иоанна Кембриджского университета и медицину в Госпитале Святого Варфоломея. В 1928 г., вскоре после ее основания, он начал работать в Тавистокской клинике, постепенно став одной из ее ключевых фигур.

Во время Второй мировой войны он стал психиатром Британской армии. Поскольку он говорил по-немецки, ему предложили проводить интервью и психологическую оценку немецких военных узников, в результате чего он подготовил отчет о боевом духе немецких сил и сделал рекомендации по улучшению ведения пропаганды и психологической войны. В 1941 г. он, в частности, проводил психиатрическую экспертизу одного из руководителей нацистской Германии, заместителя фюрера по партии, нациста "номер три" Рудольфа Гессе. Позднее, на основе этого опыта, совместно с Джоном Рисом он написал книгу «Случай Рудольфа Гессе: проблема диагностики и судебной психиатрии» (1947). В послевоенные годы он также участвовал в исследовании советских солдат, которые остались на Западе.

В 1946 г. Дикс принял приглашение занять должность профессора психиатрии в университете Лидса, но вскоре, в 1948 г., вернулся в Тавистокскую клинику, в которой проработал вплоть до 1965 г. в качестве заместителя директора и психиатра-консультанта Супружеской службы. С 1966 по 1970 гг. он занимался исследованиями в Центре изучения коллективной психопатологии университета Сассекса.

Генри Дикс написал ряд книг и статей, в том числе несколько статей про русский национальный характер.

Посредством этой статьи я хотел бы познакомить читателей с вышедшей в 1967 г. работой Генри Дикса «Напряжение в браке: от клинических исследований к психологической теории взаимодействия», в которой был представлен его 16-летний опыт клинических исследований супружеских пар. В этой книге автором описан путь, которым он прошел, используя для понимания напряжения в супружеских отношениях теорию объектных отношений и, прежде всего, работы Рональда Фэйрберна и Мелани Кляйн. Спустя почти 50 лет книга все еще остается основополагающей работой в области психоаналитической супружеской терапии.

Первоначальный интерес Дикса к изучению брака был скорее антропологическим. Местное отделение Ассоциации благополучия семьи, охватывающей множество смешанных браков, обратилось к нему с просьбой рассмотреть случаи ранних супружеских конфликтов. Первоначально он придерживался гипотезы, что их неспособность общаться и достигать согласия на уровне невысказанных ожиданий может быть объяснена конфликтом культур, и не обязательно предполагать в ком-то из них наличие невротических особенностей личности. Однако вскоре выяснилось, что похожие неоправданные ролевые ожидания также нарушают отношения между супругами одного культурного и классового происхождения и что именно семейная культура партнеров ответственна за структурирование непроговоренных ролевых ожиданий касательно себя и партнера.

В своей работе Дикс определил брак как контракт между двумя людьми (с их центральными эго в терминах Фэйрберна) о таком принятии на себя определенных социальных ролей, которое не только удовлетворяет потребности другого в той мере, в какой они могут быть поняты, но также в различной степени удовлетворяет требованиям культуры и нравов общества, частью которого эти люди являются. Согласно Диксу, брак как социальный институт является выражением культурального стремления обеспечить стабильность и безопасность потребностей в отношениях между полами и между супругами и их детьми, что, как правило, принимается большинством пациентов на сознательном уровне. Брак же как система межличностных отношений будет стабильным и прочным в той степени, в которой ему удается достигнуть качества единой или интегрированной диады. Прочность и стабильность такой интеграции зависит от баланса удовлетворения и фрустрации, от преобладания удовлетворенности обоих партнеров над неудовлетворенностью. При этом здесь вовсе не подразумевается отсутствие конфликтов и тем более счастье.

В таком взаимодействии, по мнению Дикса, мы можем различить как в теории, так и на практике три основных, внутренне связанных друг с другом уровня, или подсистемы, которые играют роль при выборе брачного партнера и в поддержании связности диады на разных фазах.

Прежде чем перейти к изложению этих трех уровней, пожалуй, имеет смысл кратко изложить основные положения теории Фэйрберна, которые Дикс часто использует в свой работе.

Краткое изложение теории Фэйрберна

Теория Фэйрберна особо подчеркивает значимость объектных отношений в человеческом опыте. Младенец получает все свое удовольствие и фрустрацию во взаимодействии с теми, кто заботится о нем на ранних этапах. При оптимальных условиях, когда мать и другие заботящиеся о нем лица дают достаточно заботы и тепла, ребенок – посредством идентификации с такими родителями – постепенно обретает способность переносить, контролировать и интегрировать свои аффекты, в частности, чувства возбуждения и гнева. Согласно Фэйрберну, развитию эго способствует надежное прохождение последовательности позиций амбивалентного отношения к объектам. «Оно начинается с незрелых и недифференцированных „хороших“ и „плохих“ отношений, на что наше внимание обратила Мелани Кляйн, и развивается в направлении интеграции амбивалентности, которая может выноситься как в себе, так и в других без расщепления противоположных составляющих. Здоровым исходом этого насыщенного конфликтами процесса взаимодействия с объектами будет ощущение надежды на любовь и надежное удовлетворение. При превалировании „хороших“ результатов проверки реальности с ранними фигурами (самость-мать, самость-отец, самость-сиблинги, отец-мать, родители-сиблинги и т.д.) возникает не только объединенное центральное эго, которое по-прежнему может задействовать для роста энергию либидо и самоутверждения, но также резервуар „потенциальных отношений“ с теми фигурами, которые являются хорошими внутренними объектами человека. Путем их интернализации он научается любить как взрослый, так как ощутил и идентифицировался со взрослой любящей заботой и принятием себя и других. Более того, он обретает опыт терпеливого и умелого обращения с гневом в недеструктивной, любящей манере. Этот потенциал выступает на службе объектных отношений, особенно в браке и родительстве, начиная, по всей видимости, уже с выбора супруга» (Дикс, 2007, с. 10).

Дикс следующим образом резюмировал то, как этот ключевой процесс развития может пойти неправильно, в результате чего вытесненные объектные отношения начнут управлять развитием, а расщепление между сознанием и бессознательным станет во главе угла. «Идентичность эго, согласно этой теории, сохраняется благодаря бессознательному защитному расщеплению частей его внутреннего мира объектов, так же как ящерица отбрасывает хвост, оставляя его преследователю. Чем раньше такой кризис роста происходит, тем глубже его воздействие на последующее развитие личности. Это приводит, в зависимости от фазы развития, а также от интенсивности, к более или менее серьезному оскудению потенциала отношений. Такой потенциал фиксируется вокруг расщепления внутренних эго-ядер, сцепленных в замершем поединке с первоначальным источником отвержения: с первичными родительскими фигурами, которые сначала побудили выплеск зависимых и либидинальных потребностей в свой адрес, но не удовлетворили их, оставив без необходимой ответной реакции. Один из элементов – безответная потребность в любви – согласно описанию Фэйрберна, удаляется в отщепленный анклав, который он называет либидинальным эго. Если расщепление происходит слишком рано, эта часть эго может оставаться очень инфантильной – бедной маленькой самостью, которая не решается обнаружить свое присутствие. В этой гипотетической структуре хранятся скрытые желания зависимости, нежности, любви. Предполагается, что здесь также дремлют весьма амбивалентные сексуальные импульсы по отношению к возбуждающему фрустрирующему объекту, окруженному стеной, которой является табу на инцест. В другой гипотетической отщепленной области содержатся вызывающие фрустрацию и ярость опасные аспекты взаимоотношений с отвергающим, фрустрирующим объектом, который ребенок вынужден был в страхе интернализировать. Этой, другой, половине расщепления Фэйрнберн дал имя анти-либидинальное эго, связанное и взаимодействующее в идентификации с анти-либидинальным объектом» (Dicks, 1967, р. 41).

В результате этой внутренней ситуации первичное эго расщепляется на три части – центральное (сознательное) эго, связанное с идеальным объектом (эго-идеалом), вытесненное либидинальное эго, связанное с возбуждающим (или либидинальным) объектом, и вытесненное антилибидинальное эго, связанное с отвергающим (антилибидинальным объектом). При этом «каждая структура состоит из части эго, интернализованного объекта, с которым идентифицирована часть эго и внутреннего отношения между частью эго и внутренним объектом. Каждая эндопсихическая структура задается такой трехчастной системой объектного отношения» (Хиншелвуд, 2007).

Дикс полагает, что «брак является ближайшим взрослым эквивалентом первичных родительско-детских взаимоотношений. Таким образом, если он является успешным, то он должен вращаться вокруг свободы к регрессу. Условием роста является свободное привнесение во взрослые взаимоотношения глубинных элементов инфантильных объектных отношений, чтобы быть способным регрессировать к взаимной, похожей на детскую, зависимости, с гибкой сменой ролей, без цензуры и потери достоинства, под защитой знания о том, что партнер все принимает, поскольку сам проективно идентифицируется или терпит как хороший родитель это „маленькое нуждающееся эго“. Когда „маленькое нуждающееся эго“ выглядывает – это та надежда, к которой стремятся люди, ищущие человека, который будет любить безусловной любовью, снисходительно и сильно, который поможет соединить все частичные объектные отношения в осмысленное целое, что придаст силы» (Дикс, 2007, с. 14–15).

Три подсистемы

Теперь давайте перейдем к изложению трех уровней или подсистем, которые играют существенную роль при выборе брачного партнера и в поддержании связности диады на разных этапах жизненного пути. Соответствие, т.е. схожесть или комплементарность на трех этих уровнях, по мнению Дикса, определяет качество длительных отношений в браке.

Первой и самой «открытой» подсистемой является система социокультурных ценностей и норм. Хотя в нашем обществе выбор супругами друг друга в значительной степени обусловлен автономным обязательством партнеров друг перед другом обеспечивать ожидаемое удовлетворение взаимных потребностей, значимыми остаются также и традиционные правила выбора (по возможности) на основе социальной однородности или «гомогамии». Гомогамия реализуется на базе субкультурной близости класса, религии, образования, расы и т.д., в рамках которой будущие супруги могут объединяться на основе разделенных идентификаций с социальным статусом и ценностями родителей.

Вторая подсистема состоит из «центральных эго» супругов и действует на уровне личных норм и ценностей, сознательных суждений и ожиданий. Вторая подсистема берет свое начало в истории развития объектных отношений и социальном научении, предшествовавшем браку. Дикс пишет: «По существу, центральные эго пары могут быть проявлением относительно беспрепятственного созревания эмоциональных и мыслительных способностей вследствие инкорпорации преимущественно хороших объектов, с чьими нормами и установками было несложно идентифицироваться» (Dicks, 1967, р. 129–130).

«Вторая подсистема – это подсистема „центральных эго“, которая функционирует на уровне личных норм, сознательных суждений и ожиданий, также являющихся следствием истории развития объектных отношений и социального обучения, предшествующих браку. На этом уровне субкультурный элемент может обогащаться или выхолащиваться за счет отдельных отклонений (даже в социально гомогамном партнерстве) таких факторов, как: сознательное отделение от моделей родительского поколения; привычки и вкусы; более глубокое сопротивление, контркатексис и контридентификация в отношении родительских фигур и ценностей. В этом случае становится возможной „гетерогамия“ свободного выбора, а вместе с ней – потенциальный конфликт (у одного или обоих партнеров) между влияниями субкультуры (который теперь разворачивается внутри личности) и противоположными нормами и ролевыми ожиданиями индивидуумов» (там же, р. 130).

Другими словами, вторая подсистема соответствует способности двух взрослых людей сотрудничать в плане соблюдения интересов, предпочтений друг друга, сознательным личным выборам и позитивной идентификации с родителями. Вторая подсистема, когда она работает исправно, соответствует зрелой зависимости Фэйрберна, характеризующейся способностью дифференцированных индивидов к кооперативным взаимоотношениям с дифференцированными объектами. Эти две первые подсистемы в какой-то мере принадлежат сфере социальной психологии и социологии, поскольку главным образом имеют дело с сознательными процессами и выборами.

Однако, чтобы брак состоялся и выжил, не давая значительных трещин, необходима также бессознательная комплементарность, или соответствие в паре на уровне третьей подсистемы.

Третья подсистема – это «бессознательные силы», действующие между партнерами, которые формируют как «позитивные», так и «негативные» взаимодействия. Это область, в которой расположены побуждения, направленные на удовлетворение потребностей в объектных отношениях. Это «вытесненные» или «отщепленные» внутренние эго-объектные отношения. Их динамическое присутствие влияет на целостность или потенциальную противоречивость восприятия центральным эго собственных объектных потребностей и прямоту, с которой оно может исполнять свои психосоциальные роли при поиске объекта и сохранении удовлетворительных отношений с ним.

Дикс пришел к выводу, что «брак может оказаться нежизнеспособным на любом из трех уровней/подсистем. Похоже, необходимо, чтобы по крайней мере две подсистемы из трех функционировали так, чтобы суммарно удовлетворение преобладало над неудовлетворенностью у обоих партнеров. Социальное сходство [т.е. подсистема 1 – К. Я.] плюс совместимость глубинных объектных отношений [подсистема 3] может выдержать сильные расхождения личных норм и интересов [в подсистеме 2]. Непоколебимое согласие относительно личных норм и ценностей плюс совместимость глубинных объектных отношений в паре могут перевесить значительную культурную и социальную дистанцию и расхождение. Даже социальная гомогамия плюс значительное совпадение личных норм и ценностей может выдержать испытание временем, если сохраняется их защитная способность противостоять „нежелательным“ столкновениям на более глубоком уровне объектных отношений. Но если проверка реальностью говорит одному или обоим партнерам о том, что взаимоотношения основаны ни на чем другом, кроме социальных интересов [подсистема 1], или ни на чем другом, кроме представления о потенциальной родительской фигуре или о возбуждающем либидинальном объекте как, по сути дела, страховке от инфантильного одиночества [подсистема 3], тогда – только вопрос времени, когда начнет ощущаться потребность в объединении жизней на более обширном основании и когда так или иначе будут предприняты соответствующие действия. На этом этапе эмоциональное содержание отношений обычно сводится к скуке, равнодушию и изъятию катексиса. Никакая часть самости больше не проецируется в другого. Институциональные аспекты сожительства могут еще сохраняться в силу рациональных или социальных выгод, но брак как форма межличностных отношений умирает» (Dicks, 1967, р. 132–133).

Иначе говоря, согласно Диксу, гомеостаз и адаптация диады зависит от способности двух партнеров справляться с напряжением в третьей подсистеме одним из следующих способов:

Во-первых, соответствием на всех трех уровнях, включающим восприятие друг друга как целостного объекта и вытекающую из этого способность к «доброкачественному» разрешению конфликтов.

Во-вторых, через эффективное использование разделяемых культурных и личных норм и ценностей как защит от глубинных импульсов, исходящих из уровней либидинальных и анти-либидинальных первичных объектных отношений. Это – основанная на тайном сговоре защита посредством идеализации, соглашения, рациональности, морального консенсуса и т.д. Конфликтам при этом не позволено выйти на свет. Эти защиты могут быть эффективны более или менее продолжительное время.

В-третьих, напротив, через основанное на тайном сговоре использование культурных норм и ценностей в качестве фасада, за которым возможно отыгрывание по отношению друг к другу элементов первичных либидинальных и анти-либидинальных объектных отношений, при использовании проективных и интроективных механизмов, нужду в которых партнеры разделяют. Такое взаимодействие может начаться сразу или прийти на смену провалу защитного тайного сговора.

Иначе говоря, по мнению Дикса, «выбор брачного партнера (то есть человека, с которым решено вступить в брак, а не только пофлиртовать или закрутить роман) – это в значительной степени тайный процесс, в основе которого лежат бессознательные сигналы и намеки, с помощью которых партнеры распознают более или менее центральную эго-синтонную личность и „готовность“ другого к совместной проработке или повторению нерешенных пока расщеплений или конфликтов в личности друг друга и в то же самое время, как это ни парадоксально, гарантирующую, что с этим человеком эти конфликты останутся непроработанными. Таким образом, оба партнера надеются на интеграцию потерянных частей, находя их в другом, а также надеются на то, что в результате обоюдной защиты или тайного сговора о „совместном сопротивлении“ этого болезненного развития удастся избежать» (Дикс, 2007, стр. 12-13).

Гипотезы

В своей работе Дикс сформулировал несколько гипотез, из которых он исходил при изучении напряжений в супружеской паре.

Гипотеза № 1 звучит следующим образом: «Множество напряжений и разногласий между партнерами, кажется, происходят из разочарования и возмущения, которое один из них или оба переживают, когда другой не в состоянии исполнять роль супруга/супруги в соответствии с заранее сложившейся моделью или по образцу фигуры из фантазийного мира» (Dicks, 1967, р. 50).

«„Несчастье“ возникает потому, что желаемое и нужное объектное отношение во внутреннем мире, которое избран претворить в жизнь реальный нынешний партнер, не осуществляется … В отсутствие этого фантазийного подобия партнера желаемому соответствующему образу родителя глубокая амбивалентность по отношению к любовному объекту прорывается наружу в обиде и ненависти, ранее скрываемых идеализацией» (там же, р. 50).

Гипотеза № 1 со временем получила особое дополнение, которое выглядит почти как ее противоположность: «Напряженность между брачными партнерами может порождаться разочарованием из-за того, что партнер, в конечном итоге, играет ту же семейную роль, что и фрустрирующая родительская фигура, его/ее подобие которой отрицалось во время ухаживания. Это открытие, зачастую с чертами сговора, приводит к модификации собственного ролевого поведения субъекта в направлении регрессии к более детским реакциям на партнера» (там же, р. 62).

Подобное развитие ситуации нередко происходит в парах, в которых явно присутствуют контридентификации с собственными фрустрирующими родительскими фигурами, ведущие к устранению посредством расщепления, идеализации и отрицания «плохости», т.е. сходства объекта любви, однако со временем реальность раз за разом дает о себе знать и делает явным тайный сговор, послуживший основой брачного союза.

Еще одна гипотеза Дикса, гипотеза № 2, звучит следующим образом: «Субъекты могут преследовать в своих супругах те тенденции, которые исходно вызывали притяжение, поскольку партнер бессознательно воспринимался как символ „утраченных“ вследствие вытеснения аспектов собственной личности субъекта» (там же, р. 63).

Иначе говоря, «партнер оказывается привлекателен, поскольку он или она представляет или сулит открытие важного утраченного аспекта собственной личности, который, вследствие прежней ситуации, был переделан, превратившись в объект нападения или отрицания. В разгаре фазы ухаживания и заключения брака биологическое сексуальное влечение часто скрывает этот потенциальный источник напряжения в будущем. В сознательные цели и задачи брачного союза впоследствии вторгаются ранее скрытые склонности вновь разыграть внутрипсихический сценарий в новой обстановке брака, который становится в различной степени экраном для проекций таких неразрешенных напряжений в членов пары» (там же, p. 30–31).

Вышеприведенные гипотезы описывают ситуации, в которых «общим фактором является такое восприятие супруга на эмоциональном уровне, как если бы он был не тем, кто он есть, а какой-то другой личностью или частью личности. Это часто совпадает с тем, что собственное поведение субъект подгоняет под принимаемую на себя роль – как если бы в отношениях со своим партнером он был либо своим собственным родителем, либо маленьким ребенком, но не тем взрослым, каким являет себя друзьям или на работе. Иными словами, в состоянии супружеского напряжения у обеих сторон есть какие-то давние атрибуции или проекции, при этом каждый из супругов в какой-то мере воспринимается как внутренний объект… В ситуации иногда настолько острой, что о ней можно говорить как о безумии на двоих, примечательно то, что мы имели дело не с больными или недееспособными людьми, а с людьми достаточно образованными и успешными в жизни. Друзья и родственники некоторых пар считали их «идеальными» (Дикс, 2007, с. 8–9). Согласно Диксу, «такие браки сохраняются вследствие реальной потребности в развитии и интеграции. В данном случае брак, диада, представляет суммарную личность, в которой каждый партнер играет роль одной из нераспознанных противопоставленных друг другу конфликтных „половин“ вместо взаимодополняющего развития в сторону индивидуальной полноты и улучшения, которое возможно в здоровом браке благодаря принятию амбивалентности «смешанной» личности. Так выглядит совместное использование партнерами друг друга, иногда вплоть до переворачивания общепринятых мужской и женской ролей. Одновременно с этим внутри такого брака происходит расщепление на правильный, даже „счастливый“ социальный фасад, который члены диады (их центральное совместное Эго) сговариваются презентировать миру – с одной стороны, и с другой – конфликт внутри и только внутри личного пространства супружеских отношений» (там же, с. 14).

Модель терапии

Теперь я хотел бы коротко изложить модель супружеской терапии, предложенную Диксом.

В первое время, в начале 1950-х годов, когда Дикс начал свое исследование, существовало предубеждение против возможности работы с супружеской парой. Различные специалисты того времени, например, М. Балинт, предостерегали против такого объединенного формата, включающего обоих членов супружеской пары, как слишком взрывоопасного (Nichols, Schwartz, 1998). Поэтому сперва Дикс и его коллеги проводили отдельные диагностические интервью с каждым из супругов, что могло привести к параллельной индивидуальной терапии супругов одним или двумя терапевтами. В последнем случае терапевты периодически обсуждали друг с другом свою работу. Спустя какое-то время стали проводиться совместные интервью с парами – сначала лишь на этапе диагностики и при завершении терапии для оценки прогресса, затем совместные интервью стали основным методом лечения супружеских пар. Г. Дикс в Англии и Н. Аккерман в Америке были первыми, кто в 50-е годы начали проводить совместные интервью с супружескими парами. Можно сказать, что именно им мы обязаны возникновением психоаналитической терапии пар.

Что на самом деле делал Дикс во время своих диагностических сессий? На первых двух сессиях он тщательно исследовал детство обоих пациентов и историю брака, чтобы сформировать рабочую гипотезу для понимания текущего конфликта. Затем он начинал проводить параллели между детскими конфликтами индивидуумов и напряжением в их браке, существующем на данный момент, причем он предлагал такие интерпретации удивительно рано, уже на самых первых встречах.

Вот как сам Дикс описывал свой метод интервьюирования.

«Сеттинг сессии был исследовательским и диагностическим, но также мотивировал обе стороны терапевтической целью сделать возникающий материал доступным партнерам для понимания и проработки… Наша позиция – это позиция относительно пассивных наблюдателей, позволяющих ситуации развиваться спонтанно, но предлагающих интерпретации и проясняющие замечания там, где это представляется благоразумным. Мы старались достичь и сообщить клиентам понимание относительно того, что каждый из партнеров пытается сказать другому своим непростым поведением, и какими прошлыми и нынешними переживаниями и побуждениями это поведение вызвано. В том, что касается терапевтической техники, мы попытались заменить освященный веками метод советов и наставлений методом прояснения; мы говорили сторонам: „Вы видите сейчас, что ведете себя по отношению к своему партнеру таким-то и таким-то образом ввиду таких-то и таких-то потребностей, возникающих у Вас в присутствии супруга“. Любые требования сторон сказать им, что делать, или попытки возложить бремя дачи советов или принятия решений на наши плечи интерпретировались и возвращались клиентам. Часто такая интерпретация зависимости становилась отправной точкой для инсайта… Наблюдаемые при этом феномены, естественно, очень сложны и богаты по содержанию. Типичная ситуация развивается примерно следующим образом: один из супругов излагает свои жалобы на мужа или жену. Вслед за этим второй супруг может высказать встречное заявление. Как правило, вначале это спокойные высказывания, чувства хорошо контролируются, но часто на этом этапе можно увидеть, как начинает расти напряжение – партнеры проявляют нетерпение, краснеют, перебивают и опровергают, бросая на терапевта взгляды, как бы говорящие: „Вот, вот – видите, о чем я?“ или выражающие настоящее страдание, изумленную недоверчивость или даже презрение. Затем может последовать молчаливая пауза или обращение непосредственно к нам за советом, на которое мы реагируем так, как уже описывалось выше. Теперь мы комментируем моменты такого поведения или выявленного отношения, например, следующим образом: „Похоже, что для вас, г-жа А., ваши молчаливые паузы – это своего рода безнадежное отчаяние, вызванное тем, что вы не можете добиться от своего мужа понимания; он же, как вы услышали, чувствует, что вы таким образом наказываете его“. Или – при другом развитии ситуации: „Мы услышали, что вы оба интерпретируете ваши реакции на все эти, как вы их называете, мелкие эпизоды двумя разными способами. Давайте попытаемся понять, почему для вас так важно одержать верх друг над другом“, и т.д. Эти попытки сфокусировать обсуждение на несколько более глубоких уровнях могут вызывать сопротивление, часто выражающееся в том, что оба супруга приводят больше материала и подробностей для обоснования собственной точки зрения.

В какой-то момент взаимное нагромождение обвинений приводит к тому, что супруги от обращений к терапевтам переходят к прямому разговору друг с другом. Это, пожалуй, наиболее важная часть для наблюдателей, она приносит важнейшие инсайты для последующих проясняющих и интерпретативных комментариев, которые, в силу того, что пара теперь ведет себя менее скованно, можно делать касательно происходящего между сторонами „здесь и сейчас“. Помня личные истории каждого партнера, можно интерпретировать достаточно быстро и добиться ослабления напряженности и согласия с интерпретацией на уровне чувств с обеих сторон. Мы часто даем интерпретацию одной стороне, в то время как другая сторона слушает, а затем делаем комментарий для другой стороны… Например: „Слушая вас, кажется, будто вы оба ужасно боитесь допустить проявление ваших чувств любви друг к другу. Вы, г-н Х., судя по тому, что вы нам сказали (факты и фантазии (а), (б) и (в)), безусловно считаете, что говорить жене по своей инициативе всякие приятные слова – это некая слабина, „детская“ уступчивость, за которую, по вашим ощущениям, вас высмеют, и которая расходится с тем, как вас научили воспринимать мужскую роль; поэтому вам кажется, что, демонстрируя свою слабость, вы уступаете силе этой женщины и т.п. Чтобы не уступать, вы высказываете свое недовольство ею, пытаясь добиться, чтобы она воспринимала вас сильным. Вы, г-жа Х., не понимаете, что сдерживает Вашего мужа, интерпретируете его поведение как некое порицание вас и поэтому отчаялись получить от него какие-то знаки любви. Он вас сердит и вгоняет в тоску, и вы наказываете его тем, что ведете себя холодно и т.п. Он кажется скорее пугающе авторитарным, чем тем милым мужчиной, ухаживания которого были для вас желанны. Однако сейчас вы оба можете видеть, как вы вызывали друг у друга те старые страхи оказаться отвергнутым (и соответствующую ненависть), которые вы некогда переживали (моменты из их историй (г), (д), (е)). Поэтому теперь вы ограждаете свои позиции, демонстрирующие другому партнеру, что вы в нем не нуждаетесь“ и т.п.

Реакция сторон на интерпретацию, их собственная способность к инсайту, их эмоциональная честность и теплота в этих ситуациях видны очень хорошо. Зачастую после интерпретации такого типа, как показано выше, становится доступным материал, связанный с интимной сексуальной жизнью, и обнаруживаются ранее скрытые факты и воспоминания, часто как спонтанные сообщения касательно личной истории, на которые супруг может откликаться удивленным: „Но почему ты не сказал/а мне раньше?“ – с сочувствием или гневом. Это в свою очередь используется для расширения интерпретативных комментариев» (Dicks, 1967, p. 197–199).

Дикс отмечает, что в конце проведенной таким образом совместной сессии порой случается, что супруг, который до сих пор считал себя «обычной» жертвой проблемного поведения партнера, может попросить о терапии или обе стороны могут захотеть прийти снова, или же «подождать и посмотреть», как пойдет разработка тех новых перспектив, которые принесла сессия. Наконец, немалое количество пар уходят, лишь немного облегчив ситуацию или вообще не решив свои проблемы.

Дикс весьма просто описывал процесс терапии. Он считал, что она состоит из двух основных аспектов, которые он описал следующим образом:

«Один – быстрое появление главной динамики диадического взаимодействия; другой – фаза проработки. Как в симфонии, главные темы начинаются рано, все произведение посвящено их развитию и разработке, а заканчивается их утверждением заново. Много времени занимает именно период проработки. В цитируемых случаях мы стремились давать довольно масштабные интерпретации рано, почти на стадии оценки. Цель интерпретации состоит в содействии появлению свежего материала, забытого, вытесненного или игнорируемого, и в мобилизации чувств, которые в тревоге подвергались отрицанию. Скорее всего, но не обязательно, они проявятся в переносе. Если это происходит, отыгрывание (в настроении, словах или действиях) вне кабинета терапевта уменьшается, и совместное собеседование становится главной ареной конфликта, тогда как повседневная жизнь пары улучшается, и оба партнера также чувствуют себя лучше… Таким образом, терапевт(ы) становится катализатором и посредником, а также выступает новым, более взрослым временным объектом для интернализации. Кроме этой функции символического объекта, которого сначала боятся и который идеализируют, затем очерняют или подвергают нападению и, наконец, рассматривают более реалистично, – кроме этой функции, истинная работа терапевта довольно монотонна: укрепление ранних интерпретаций дальнейшими примечаниями, напоминаниями того, что уже было сказано, с использованием других слов или новых вариантов старого материала. На некоторое время он становится „контрдиадой“, вспомогательным совместным Эго реальности данной диады, ассимилирующим то, что они экстернализуют относительно друг друга и терапевта. Он же возвращает все это им в виде интерпретаций и ре-интерпретаций. Отличие от индивидуальной психотерапии или анализа заключается в том, что завершающая фаза брачной терапии оставляет диаду в лучшем положении, чем одного пациента. Тревога, вызванная утратой зависимости от терапевта, со всеми ее разновидностями гиперкомпенсации посредством отрицания и отторжения – здесь смягчена, поскольку партнеры располагают друг другом. Проработка все время происходит с реальным партнером, она интегрируется на совместных интервью и может продолжаться после того, как закончатся посещения терапевта, поскольку партнеры обрели общее понимание и продолжают обладать инсайтами, которыми их обеспечил терапевт, теперь интернализованный в качестве их „совместного эго“. Эта гипотеза, возможно, объясняет, почему преобладающее большинство наших пар „исчезают“ после конца лечения. Завершающая фаза аналитической скорби гораздо менее выражена. Посредническая фигура терапевта – растворяется в воздухе» (Dicks, 1967, p. 268).

Таким образом, согласно Диксу, «как и в любой психоаналитической терапии, терапевт исполняет роль переходного объекта, в задачу которого входит не только принять проекции и нереалистичные ожидания, ощущая их на своей собственной личности (что может быть очень тяжело), но и отвечать на эти послания и эмоциональный натиск таким образом, чтобы его комментарии расширяли понимание пациентов. В этой сложной ситуации у терапевта может возникать сильная тревога, когда он начинает восприниматься как бесполезная, не любящая родительская фигура, и на него оказывается давление, вынуждающее его доказывать, что он полезен и обладает силой брать на себя ответственность и так далее. Только твердо придерживаясь тактики принятия и интерпретации негативного переноса и инфантильных требований, терапевт сможет противостоять инфантильным обвинениям и упрашиваниям, разрушающим цель терапии – проработку прошлого в переносе. Это позволяет пациенту интернализовать новый, иной, более взрослый итог встречи, так как повторяющиеся кризисы или напряжение в браке мотивированы теми же силами, которые теперь открыто проявляют себя в терапевтической ситуации. По мере того как чувства к внутренним объектам высвобождаются и прорабатываются в переносе, в отношениях с супругом происходит параллельный процесс роста». (там же, p. 232–233).

Как мы видим Дикс работал с парой как классический психоаналитик, он использовал интерпретацию бессознательного материала как основной метод вмешательства.

Что касается длительности терапии, то он не устанавливал каких-либо временных ограничений. Пациентам он говорил, что невозможно предвидеть, сколько недель или месяцев потребуется для лечения, – это зависит от того, как мы будем продвигаться. Однако имплицитно он планировал, что терапия с еженедельными сессиями будет продолжаться 1–2 года.

Клиническая иллюстрация

Для иллюстрации применения этих идей в лечении супружеских пар обратимся к примеру[1], который Дикс приводит в своей работе (там же, p. 237–245).

Пациент М. был направлен к Диксу врачом-терапевтом со следующей короткой запиской: «Меня очень интересует ваше мнение о г-не 26. В его анамнезе – отсутствие желания к сношению. Я бы хотел знать, насколько это психиатрический случай. Подпись». Обычное направление к психиатру-консультанту для диагноза. М. в своем самом первом заявлении выразил скромную надежду: «Я страдаю от частичной импотенции более 10 лет. Лечение, предписанное различными докторами, включало в себя уколы, таблетки и некоторые психологические усилия несколько лет назад, но мое теперешнее состояние хуже, чем когда-либо. Я буду благодарен, если вы позволите мне получить консультацию». Таким образом, первый визит к Диксу был индивидуальным диагностическим интервью М.

Диагностическое интервью М.

М. – возраст 45 лет, женат 20 лет. Трое детей подросткового возраста, старший ребенок – девочка. Худощавый, мужественной наружности человек с печальным выражением лица, легко идущий на контакт. Говорит, что его импотенция теперь полная, но не в этом его главная проблема. Дома он постоянно в плохом настроении, раздражен, срывается на жене Ж. и детях, что угрожает его браку и травмирует тех, кого он любит. Рассказывает, как война навредила его семье и карьере. Во время операции «Блиц» 1940-го года^[2] он вынужден был долго отсутствовать, и Ж. пришлось самой эвакуировать тогда еще маленьких детей и овдовевшую мать в маленький домик в безопасной местности. М. присоединился к ним спустя несколько месяцев. Первый раз импотенция возникла, когда по возвращении домой он попытался совершить сношение с женой, но при этом слышал голоса тещи и детей. Он чувствовал себя незваным гостем в недружественной обстановке, в создании которой не было, однако, его вины. И он, и Ж. были очень расстроены. Это случилось и на следующий раз – теперь им помешал вой сирены воздушной тревоги. С того времени импотенция только усиливалась, и каждая попытка коитуса срывалась из-за ожидания им неудачи. «Отношение к ситуации Ж. никак мне не помогало, – сказал он. – Каждый раз, на полчаса она приходила в ужасное состояние, очень страдала и плакала, – как мне кажется, больше, чем нужно, – но ведь я же не женщина». Эта ее реакция добавляла ужаса в предчувствие неудачи. Другой его составляющей была необходимость предохраняться при помощи презерватива.

Далее М. заявил, что Ж. всегда хотела, чтобы он прошел курс психотерапии. М. посетил знаменитого хирурга-эндокринолога, специалиста по урогенитальным проблемам, с твердыми взглядами на сексуальные функции. Его уколы «чудесным образом» помогли. Но когда впоследствии врач-терапевт колол М. те же гормоны, они утратили свою эффективность. Таблетки (неизвестно, какие) не помогали. После этого М. некоторое время посещал авторитетного психотерапевта. «Он пытался копаться в моем прошлом – детство и все такое, но у меня было отчетливое чувство, что все это ни при чем. Мне это не нравилось и не помогало». (Данная попытка психотерапии имела место за четыре года до данного разговора.)

М. рассказал, какой у него замечательный дом, какая хорошая мать Ж., но как она теперь измучена. У М. нет причин быть несчастным: «Главная проблема – это я сам. Я всегда так нетерпелив и раздражителен в отношениях с людьми, которых обожаю. Я придираюсь к Ж. из-за мелочей – если, например, дети оставляют включенным свет или не закрывают двери, я ругаюсь про себя . Мой способ нападать пассивный – я замолкаю. Не думаю, что дети страдают. Я как будто ожидаю, что они будут поступать так, как поступаю я сам».

На вопрос Дикса: «А с другими людьми у вас то же самое?» М. ответил: «Нет, подобное разгильдяйство в конторе меня почти не трогает». На этом, если говорить о содержательной части, спонтанное высказывание М. закончилось.

Затем М. описал свою мать: «Она была даже хуже, чем я – нам никогда не разрешалось ходить по коврам, только по газетам. Вся домашняя жизнь была испорчена любовью матери к проявлениям власти и скаредностью. Ей, без сомнения, было тяжело, потому что многое отец «повесил» на нее, но, я уверен, ей все это нравилось. Он занимался мелким бизнесом, но относился к жизни очень легко, так что ее деспотизм ему не мешал. Он отсутствовал дома столько, сколько мать позволяла, играл с друзьями в карты и оставался обаятельным. Он, правда, тоже расстраивался из-за мелочей, и когда приходил в дурное расположение духа, мать даже иногда ему уступала. Но они так много бранились, всегда были недовольны, мать постоянно пилила отца за слабость, так что даром ему это не проходило. Находиться в этом доме не хотелось». Поэтому М. не просто старался быть как можно дольше вне дома, но и решил отказаться от изучения инженерии в местном колледже, поскольку это означало бы домашнее проживание. Вместо этого он отправился в Лондон и постепенно закрепился в бизнесе – без энтузиазма, но главное было – не зависеть от властной матери. По этой же причине он совсем недолго работал на фирме своего родственника – стремился стать сам себе хозяином. Сложившаяся карьера устраивала, но не вдохновляла М. – работа не требовала ни особого старания, ни умения. Позднее он рассказал Диксу о своем старшем брате – беззлобной «паршивой овце», игроке, который жил кое-как, но был любимцем матери, так как отличался большим обаянием, – ему сходила с рук и зависимость от матери, хотя он причинял родителям массу проблем.

Затем Дикс предложил М. поговорить о его более ранних сексуальных установках. Тот ответил, что всегда больше интересовался спортом, стал скаутом и обожал туризм с палатками и восхождения на горные вершины. Он не страдал от подросткового чувства мастурбационной вины и твердо, но вежливо пресек робкие гомосексуальные поползновения начальника своего скаутского отряда. Ассоциации М. почти сразу же вернулись к его родительской семье и атмосфере в ней, как будто бы он сообщал таким образом, где находится корень его трудностей. Добавляя еще один штрих к очерку характера своей проблемы, он сказал: «Со мной, в отличие от отца, хандра не срабатывает. Я тоже могу быть максимально неприятным, но знаю, что неправ». В этот момент Диксом была предложена интерпретация: «Кажется, есть некоторое сходство между тем, что вы назвали пассивным нападением и сексуальным воздержанием». М. ответил, что такого сходства не видит. Однако вслед за этим он сказал следующее: «Моя жена всегда сама решала, когда заниматься сексом. В остальное время – она „то устала, то еще что-нибудь“. А что хочу я, не принималось во внимание, – вот как я думаю!». Потом он рассказал, что Ж. – единственная женщина, которую он любил, другие его совершенно не интересуют. Он похвалил Ж., сказав: «У меня была только жизнь на природе – горы и все такое прочее, но у меня нет интеллектуальных хобби или талантов. Моя Ж. и дочь музыкальны – они играют на разных инструментах – а я нет. Я – вне этого и могу только слушать». Здесь Дикс сказал: «Кажется, вы чувствуете себя совершенно неподходящим для Ж., как будто ощущаете, что она располагает всеми возможностями и властью, как это было в случае ваших родителей, – и не только в сексуальной сфере». М. снова эмоционально не согласился: «Вовсе нет, Ж. не такая сварливая зануда, как моя мать. Она критикует меня конструктивно, побуждает меня к хобби, расспрашивает, что я читаю, – она пытается меня усовершенствовать и – (внезапно, с эмоциональной вспышкой) мне это очень не нравится! Эффект получается совершенно противоположный. Я знаю, что не такой привлекательный, как мой брат, у меня нет его остроумия или манер. Я всем интересуюсь поверхностно – начинаю несколько книг сразу и не дочитываю их, если столярничаю, то совсем понемногу. Я бы занялся живописью, как советует Ж., но знаю, что не имею способностей, и не хочу позориться…» На этом интервью фактически закончилось, за исключением того, что Дикс получил согласие М. на приглашение к себе Ж. на том основании, что при таком очевидном состоянии брачного затруднения ему всегда нужен сбалансированный взгляд обоих партнеров. М. был уверен, что мы найдем Ж. очень умной.

Диагностическое интервью Ж. (проведенное через две недели доктором Лафф)

Ж. – живая, приятная и чрезвычайно разумная женщина 45 лет. Пришла по приглашению, чтобы разобраться в брачных затруднениях из-за импотенции и раздражительности М. Ни о каких особых проблемах не сообщила. Она также начала с описания ситуации в начале войны, убеждая доктора Лафф, что до того времени с М. «все было в порядке». Ж. подтвердила все факты, изложенные М., но с самого начала заявила, что «ее брак очень счастливый», если не считать сексуальной проблемы мужа. Когда ее попросили пояснить чуть подробнее, Ж. сказала: «Ну да, я действительно иногда огорчаюсь, и тогда ему становится еще хуже». Она углубилась в спонтанный рассказ, посвященный исключительно состоянию М., – поведала, как он все больше и больше погружался в свои внутренние проблемы и терял интерес к проблемам внешним, особенно к развитию и занятиям детей. Затем она добавила, что терпеть не может его замкнутости на себе и пытается его от этого отговорить, добиться от него большего внимания к окружающим. Возможно, она действительно далеко не тихий и спокойный человек и способна заводиться. Далее она сказала: «Хотя на фундаментальном уровне мы преданы друг другу, отношения постепенно ухудшаются». Временами она даже подумывает о том, чтобы разъехаться, если он из всего этого не выберется. Он так суров с детьми. В отпуске он в лучшем настроении, даже немного лучше и в сексуальном плане. На этом инициатива Ж. иссякла, и доктор Лафф спросила о ее собственном прошлом. Эти сведения оказались интересными. Она была из культурной семьи; у нее был брат, гораздо старше ее, и младшая сестра, которая умерла 20 лет назад. Ж. была любимицей отца. Он был «носителем культуры». Она с восторгом описала его глубокий интерес к наукам и искусствам, как он вдохновлял ее хорошо учиться, его высокие стандарты и строгость в отношении того, чтобы она прилежно занималась школьным и музыкальным образованием. Она была гораздо ближе к нему, чем к матери, которую описала с некоторым презрением как чрезвычайно взвинченную, эмоциональную и безответственную, полностью зависимую от отца. Родители много ругались из-за пустяков, и Ж. чувствовала себя в школе лучше, чем дома. Ее планы на университетскую карьеру были в одночасье разрушены смертью любимого отца, который оставил слишком мало денег; ей тогда было 17 лет. Теперь она была вынуждена пройти сугубо практическую подготовку, чтобы зарабатывать на жизнь и помогать матери, которая впала в зависимость от нее. Она невольно должна была стать опорой в семье, хотя изо всех сил старалась не бросать свою интеллектуальную и музыкальную жизнь. Позже она разделяла любовь М. к дикой природе и пешеходному туризму, была очень влюблена в этого мужественного, упорного, энергичного человека. Она описала свою хорошую адаптацию к домашней и брачной роли – с разнообразной социальной жизнью и внешним кругом общения, связанными с музыкой, – очевидно, гораздо более насыщенными, чем у М.

Итак, на интервью Ж. предстала как многогранный, одаренный человек без каких-либо заметных невротических проблем, но с сильной привязанностью к идеализируемому отцу и плохо скрываемой враждебностью к слабой матери, которая все еще в некоторой степени находилась на ее попечении. Ж. любезно согласилась на совместное интервью, хотя не понимала, какое отношение имеет к дефекту М.

Первое совместное интервью (через неделю; доктор Лафф участвовать не смогла)

Атмосфера неловкого напряжения, Диксу не хватает поддержки. Не появляется никакой новой информации; партнеры друг перед другом крайне немногословны. Дикс это комментирует. М. во всем обвиняет только себя одного и старается избавить жену от всякой ответственности. Ж. благородно пытается это оспорить, подчеркивая, что стала очень истеричной, и это тоже недостойно. Дикс прокомментировал их сдержанность, а также то, как они пытаются выгораживать друг друга – как если бы оба были вынуждены скрывать то, что могли бы сказать в порядке критики друг друга. Оба супруга согласились, что было бы хорошо, если бы они могли наладить лучшее общение, и надеются, что им в этом окажут помощь. М. смог сказать, что осознает, что дома ведет себя так, как это делал его отец – как будто семья всегда должна знать, чего он хочет, хотя он об этом ничего не говорит. Когда они описывают повторяющуюся сексуальную неудачу, у Дикса появляется возможность прокомментировать это так, что, похоже, у обоих закрепилась стереотипная и неизменная схема, когда они пытаются совершить коитус очень осознанно, словно это экзамен, с ожиданием неудачи, за которой неизбежно следуют симптомы дистресса у Ж.

Дикс не сказал, но заметил, что на этой стадии Ж. изменяла проницательность, ее реакция на сексуальную фрустрацию определенно была несколько «детской», и она не могла избавиться от условного рефлекса, хотя знала, что в ее ситуации он бесполезен. В общем, здесь Дикс имел дело с вязким и довольно неудачным началом того, что представилось ему тяжелым и длительным случаем.

Второе совместное интервью

На то, чтобы собраться вчетвером (супружеская пара, Дикс и доктор Лафф), ушло около четырех недель. Оба супруга сказали, что первое совместное интервью помогло им почувствовать больше симпатии друг к другу, и после этого замолчали. Терапевты[3] прокомментировали, что эта напряженная неспособность говорить друг с другом, должно быть, составляет самый центр их проблемы. Тогда М. спросил совета, как им устроить свою половую жизнь: «Должны ли мы разойтись по разным спальням – или попытаться выдерживать катастрофу?» (подразумевая бедствие повторяющейся импотенции). Терапевты прокомментировали, что желание, чтобы другие принимали столь личные решения за него, звучит так, словно он снимает с себя ответственность за свои реакции в пользу внешних авторитетов. Однако разве не стоит скорее послушать, что сами супруги скажут на этот счет?

Эта квази-интерпретация взломала лед, и началась долгая дискуссия, показывающая, насколько они осторожны и сверхтактичны в критике друг друга или в спонтанном выражении своих чувств. М. смог сказать, что ему хотелось бы, чтобы они с Ж. продолжали спать вместе, – он опасается дальнейшего отчуждения. Но Ж. считала иначе: спать в одной постели слишком тяжело. Она так плохо спит, так всегда утомлена – «разумеется, чисто физически». В этот момент терапевты отметили, что эти симптомы (чисто физические) демонстрируют, однако, напряжение, созданное ее эмоциональной фрустрацией, что особенно заметно в ее «истерическом плаче», как она это назвала. Может быть, она чувствует разочарование, потому что М. не оправдал ее ожиданий? (Примечание: имеет место попытка задействовать Гипотезу № 1.)

Этот комментарий привел М. к высказыванию, что это, должно быть, правда – Ж. относится к нему очень критически, и ее устраивает только лучшее во всех отношениях. Ж. выглядела озадаченной и не верящей своим ушам. Затем терапевты сказали следующее: «Вы оба почувствовали большое разочарование в М. как сильном, дееспособном мужчине. Ж. определенно ощутила это, желая усовершенствовать его, побудить делать то, чего он не делает. С точки зрения М., это – движущая сила, которая вызывает у него тревогу и которой он также вынужден сопротивляться». Тогда Ж. весьма спонтанно ответила: «Но он мало занимается своим умом. Будучи таким разумным, он зря растрачивает свои способности!». Затем она добавила, что это касается не только общих интересов, но и безразличия к тому, как развиваются его дети, особенно старшая девочка. Начинается спор без оглядки. М. спрашивает, что это за особый интерес должен у него быть – разве с ними не все в порядке? Ж. горячо пытается объяснить. М. признается, что дома чувствует себя неприкаянным – ему нет там покоя. Он может выйти с работы в хорошем расположении духа, может даже с нетерпением ждать встречи с семьей, но, как только его ключ поворачивается во входной двери, опускается туча и он выдыхается, не может сосредоточиться. «Я знаю, что это иррационально, но испытываю такое чувство, будто меня постоянно «пилят» и принижают». Дети не выказывают никакого уважения. При этом они ведут себя лучше, когда Ж. нет дома. На это терапевты заметили: «Может быть, это часть ощущения, что за вами пристально наблюдают, ожидая лучшего результата и большего интереса?». Ж. говорит, что муж не нападает на нее, всегда ведет себя идеально – это детям достается из-за его плохого настроения, и она боится, он потеряет их любовь. Кажется, он ожидает от детей мгновенного подчинения и рвения в исполнении его желаний. За этим следует длинное обсуждение участвующими в интервью четырьмя родителями того, как ведут себя подростки, как сводит с ума их медлительность, лень и так далее. Затем Ж. говорит, что ее ранит не то, что М. требует от детей исполнения того, что они в конечном счете всегда исполняют, но его сердитые, безапелляционные приказы. Она описывает, как обескураживающе М. принижает их достижения, а также его сарказм и придирки. Она вспоминает, как, оценивая планы, которые старшая дочь самостоятельно составила, он довел до такого состояния, что она ударилась в смятение и слезы, к чему он отнесся с большим сарказмом.

В этот момент терапевты заключили: «Кажется, вы оба много чего ощущаете по поводу проявления власти и контроля. Здесь некий порочный круг: М. чувствует, что Ж. пытается им управлять и его контролировать, тогда как фактически он сам испытывает сильную потребность в контроле над семьей, где дети символизируют Ж. Но когда он это делает, Ж. охватывает тревога и возмущение, поскольку ей тоже хотелось бы, чтобы все было, как она хочет. Похоже, эта борьба захватила их отношения до такой степени, что вытеснила взаимную любовь, и попытки держать под контролем эти побуждения главенствовать производят сильное напряжение».

Вслед за этим наступила пауза. Ж., которая раньше считала, что происходящее мало ее касается, и в основном обвиняла, покачала головой и, видимо, упав духом, наконец сказала: «Да, это я; это стремление контролировать исходит от меня, не от него. Я понимаю теперь, он ведет себя с детьми таким образом потому, что чувствует, что им верховодят, и поэтому вымещает свою обиду на них. Нет, он совсем не диктатор – ни в каком смысле». (Примечание: трудно передать перемену, которая произошла в поведении этой женщины, занимавшей на первом совместном интервью особенно отстраненную, недоверчивую позицию.)

Тогда терапевты считали, что это диагностическое интервью. Поэтому на той стадии было выдвинуто расплывчатое предположение, что «их предыдущий опыт трений в родительских семьях, возможно, как-то сказывается на их чувствах сейчас». Тогда Ж. вновь обратилась к истории своих ощущений отсутствия поддержки со стороны матери, которую она презирала за ее незрелость. Эти повторные заявления – теперь перед М. – о ее любви к преждевременно ушедшему отцу, о необходимости для нее поддерживать и контролировать свою слабую мать, об идентификации с мечтами о ее достижениях в области искусств и образования, которые лелеял покойный отец, о ее чувстве фрустрации – все это М. слушал с жадностью. «Разумеется, когда я вышла замуж за М., я подумала, что теперь можно все наверстать, и мы с ним вместе этим займемся». Тогда терапевты дали длинную интерпретацию, касающуюся Ж., но предназначавшуюся обоим: «Ж. испытывает очень сложные чувства не только относительно сексуального затруднения М., но и относительно его собственных переживаний «слабого» человека. Она искала силы и поддержки не только для удовлетворения и компенсаторного ощущения их общности для себя самой, но также и потому, что теперь не видит в нем заинтересованного, стимулирующего отца для детей, особенно для старшей дочери, в которой, как она чувствует, отражаются ее собственные потребности». Внезапно Ж. прервала терапевтов с большим чувством: она вдруг вспомнила, что, несмотря на всю свою любовь, ее отец был очень требовательным и применял к ней самое худшее оружие – сарказм – столь невыносимый для нее в отношениях М. с детьми!

Терапевты подхватили: «Возможно, раньше Ж. не замечала своих ощущений, что М. напоминает ей отца. Отсюда ее сильное огорчение тем, что он не соответствует этому любимому образу и разочаровывает ее, поскольку обладает также некоторыми слабостями, которые она должна как-то контролировать, потому что не может их выносить» (снова Гипотеза № 1!). За слово «слабость» ухватился М., который горячо сообщил, что в детстве у него была очень сильная воля и он всегда вынуждал мать ему уступить. Он упомянул случай, когда в возрасте около 8 лет вернулся домой из школы, где слушал скрипача, и начал требовать у матери скрипку немедленно, сейчас же. Хотя магазины были закрыты, он заставил ее отвести его к продавцу музыкальных инструментов, с которым она была знакома, и тут же купить ему детскую скрипку. М. рассказал эту историю с триумфальной улыбкой. Да, он был более решительным, чем его бесхребетный, льстивый братец, этот маменькин сынок! (Примечание: было неизвестно, насколько он изменился, и можно было только предположить, что подавленный гнев и трения с матерью побудили его отвергнуть родительский дом столь рано – в решимости не походить на презираемого отца, но также и при запрете открыто нападать на мать.)

Терапевты проработали это с М. в свободном обмене репликами, закончив таким комментарием: «Нет сомнения, что Ж. нравится в М. эта его волевая, решительная часть. Наблюдая за тем, как мать подавляет отца, он решил быть сильным и самостоятельным. Но из-за его страха слабости неудача в сексе, которая в таких обстоятельствах могла постичь кого угодно, вызвала в нем довольно несоразмерное уныние и презрение к себе». (Примечание: похоже, теперь стало понятно, почему М. так удручила его сексуальная неудача и почему он вынужден был реагировать такой компенсаторной потребностью утвердить себя в своем доме. Он ощущал себя своим слабым отцом и потому, как и тот, чувствовал себя таким же подкаблучником и реагировал защитным образом. Но Ж., со своей стороны, прикрепила к нему все свои мечты об успехе и силе, поэтому она тоже почувствовала весьма несоразмерное разочарование от неудачи М., поскольку та разбила ее фантазию, что он такой же, как ее отец. Поэтому в тот момент она снова утратила его поддерживающую силу. Мы знали, какова была ее реакция в прошлом, – при столкновении с кем-то слабее ее она начинала контролировать его и руководить им. Таким образом, оба супруга ожидали от М. наличия силы, и ни он, ни она не смогли вынести ее отсутствия).

Эта диадическая интерпретация, похоже, вызвала у всех ощущение подведения итога. Поскольку встреча длилась уже 2 часа, было решено ее завершить. Договорились о следующем совместном интервью вчетвером через неделю или две. Пара удалилась в раздумьях.

Третье совместное интервью

Оба партнера сообщили, что со времени последнего визита к терапевтам их отношения в целом «улучшились безмерно». Ж. с энтузиазмом объявила, что «сексуальный отклик» М. стал лучше, «в ряде случаев» М. оказался полностью дееспособным. Это помогло, но оба партнера согласились, что именно устранение напряжения между ними так радикально изменило ситуацию в целом, включая позицию детей, которые теперь не избегали дома, не прятались от отца и были веселы. М. прибавил, что Ж. его больше не «пилит» и они лучше понимают друг друга. Когда терапевты заметили, что, возможно, это означает, что полезно продолжить встречи, М. очень твердо заявил: «В прошлый раз вы уже достаточно помогли». Ж. с этим согласилась. Оба партнера выразили мнение, что им больше незачем к приходить к терапевтам – время завершит лечение. После этого возникла неловкая ситуация поиска тем для осмысленного общения. Совместное интервью закончилось значительно раньше, чем ожидалось, с добрыми пожеланиями и пониманием того, что партнеры свяжутся с терапевтами снова, если возникнут какие-либо затруднения. Однако терапевты не получали от них каких-либо известий, и письмо о продолжении терапии, посланное год спустя, осталось без ответа.

По завершении случая Дикс сделал следующий комментарий: «Этот впечатляющий и непредвиденный эффект не привел нас – и не должен привести никого – к выводу, что супружеская психотерапия быстрая или легкая, хотя такого рода случай был не единственным. В этом браке, а также в отношении хронической и ранее стойкой импотенции (что зачастую очень плохо поддается лечению) сработало понимание перемены, когда с основного симптома одного из партнеров мы сместили фокус на диаду в целом. С нашей точки зрения, факторы, способствовавшие этой „быстрой терапии“, таковы: (а) правильная гипотеза взаимодействия между партнерами в переплетении проекций родительских образов; (б) сообщение им этого инсайта таким образом, что они смогли его усвоить; (в) мы признали их сдерживаемые активные обиды друг на друга, не компрометируя их преданность друг другу; (г) мы не сочли квазисоматические симптомы (его импотенцию, ее бессонницу и усталость) чем-то бо́льшим, чем они были на самом деле. Каковы бы ни были рычаги, это была мощная техника. Нечто поменялось быстро и вследствие наших слов и действий. Не совсем понятно, какую роль при этом сыграл перенос в строгом смысле этого термина. Попытка со стороны М. сделать нас арбитрами его половой жизни была прояснена, и тем самым его непризнаваемая зависимость была осознана – до такой степени, что его старая потребность в автономии была восстановлена, и он от имени диады быстро нас устранил» (Dicks, 1967, p. 245–246.).

Заключение

В течение нескольких последних десятилетий супружеская терапия как отдельный вид психотерапии активно развивается и все чаще признается важным видом интервенции в области психического здоровья. Расширяется область ее применения – в настоящий момент к ней прибегают, даже когда речь идет об «индивидуальной» симптоматике, например, депрессивных и тревожных расстройствах.

Среди психоаналитически ориентированных клиницистов в последнее время также растет интерес к терапии пар. Одним из свидетельств этого является возникновение Секции психоаналитической семейной и парной психотерапии в Европейской федерации психоаналитической психотерапии. С 2011 г. в Англии начал издаваться новый международный журнал, содействующий развитию психоаналитической теории и практики работы с парами и семьями. Он называется «Парный и семейный психоанализ». Это еще одно свидетельство развития этого направления.

В статье Кристофера Клюлоу «Парный психоанализ и терапия пар: контекст и вызов», опубликованной в первом номере упомянутого журнала, дается определение парного психоанализа и делается попытка провести различие между этой новой дисциплиной и психоаналитической терапией пар. В своей статье, Клюлоу дает следующее определение: «Парный психоанализ – это любая активность, которая увеличивает наше понимание и знание бессознательных процессов в отношениях пары и использует это знание в их лечении. Парный психоанализ соединяет вместе взгляды на психическое состояние каждого партнера в отношениях с другим, учитывает их взаимодействие как пары и то, как они связаны со значимыми другими из их социального окружения» (Clulow, 2011, p. 3).

Принимая во внимание данное определение, можно сказать, что Генри Дикс внес значительный вклад в развитие парного психоанализа, в наше понимание бессознательных процессов в отношениях пары. Он первым применил теорию объектных отношений для понимания и лечения супружеских пар; его по праву можно считать основоположником супружеской терапии объектных отношений. Книга Дикса «Напряжение в браке: от клинических исследований к психологической теории взаимодействия» – это основополагающая и абсолютно необходимая работа при овладении психоаналитической супружеской терапией. По значимости эту работу можно, пожалуй, сравнить с работами Фрейда, являющимися обязательными для изучения в процессе становления психоаналитических терапевтов.

Henry Diсks’ contribution to the development of object relations marital therapy

Annotation

The article presents the idea of one of the founders of psychoanalytic couple therapy Henry Diсks who has made a significant contribution to our understanding of unconscious processes in the relationship of the couple and development of object relations couple therapy.

Keywords: theory of object relations, marital therapy, object, libidinal ego, anti-libidinal ego.