Аннотация

Автор рассматривает тело как отправную точку и основу символизации. С этой позиции, осознание тела является необходимым условием формирования аффектов, их регистрации в сознании и означения. Матте-Бланко рассматривает «чувственное ощущение» как связующее звено между эмоциями и мышлением, структурным бессознательным и сознанием, а также между телом и разумом. Феррари концептуально описывает тело как «изначальный конкретный объект», из которого берут начало побуждения, сенсорные функции и перцептивная деятельность, составляющие основу психического функционирования. Автор предполагает, что эти гипотезы задают структуру, которая облегчает использование психоанализа в работе с трудными пациентами, делая технику более эффективной в аналитическом диалоге. 

Ключевые слова: тело, аффект, мышление, символизация, сознание, бессознательное.

Интерес к телесной матрице субъективности присущ эпистемологическим положениям Биона (Bion, 1962b; 1963; 1966). Бион сосредоточился в своих исследованиях на явлениях, присущих генезису эмоций и мышления, и попытался освободить их от неявного картезианского дуализма между телом и разумом. 

Такая интегрированная концепция тела и психики находит естественное применение в исследовании тяжелых патологий, таких как расстройства пищевого поведения (анорексия и булимия), панические расстройства и психозы. Они чрезвычайно сложны и требуют новых концептуальных и технических подходов. Кроме того, совсем недавнее провозглашение диалога между психоанализом и нейронаукой снова обращает внимание аналитиков на тело, как это предвидел сам Фрейд (Solms & Nersessian, 1999): в философии сознания и в современной нейрофизиологии, физическое тело рассматривается не столько как пассивный обладатель мыслительной функции, сосредоточенной исключительно в мозге, сколько как необходимая система отсчета для всех процессов, которые мы привычно связываем с психикой (Nagel, 1974; Hofstadter & Dennet, 1981; Damasio, 1994). 

Из этого множества элементов, возникает и раскрывается новая модель психологии функционирования отдельной личности (Grotstein, 1997), а также интерес к телу как центральному пункту теоретического и клинического психоанализа (Bucci, 2002). Как говорит Джойс МакДугалл (McDougall, 1990), сколь угодно глубокое исследование соматических проявлений неизбежно приводит нас к тому, чтобы рассматривать тело в качестве объекта психики. 

В данной работе я намерен придерживаться именно такой позиции психоаналитического наблюдения, рассматривая тело как объект психики и делая особый упор на некоторых оригинальных теоретических и технических идеях, которые Матте-Бланко и Феррари расширили как базис определенных центральных формулировок Фрейда. В своих работах Матте-Бланко (Blanco, 1975; 1988) исследует свойства системы бессознательного, введенные Фрейдом в главе 6 своего «Толкования сновидений» (Freud, 1899). Он увязывает их с важным пониманием функции эмоций, согласно которому мысль предполагает логико-математические коннотации бесконечных множеств. С другой стороны, проводимые Феррари исследования (Ferrari, 2004) телесно-психических отношений построены на метапсихологической колебательной системе «словесное представление - вещное представление» из топографической модели Фрейда (Freud, 1915b). Эти две точки зрения частично совпадают и дополняют друг друга, ссылаясь на фрейдовскую систему, приписывая ментальную функцию их связям с телесными аспектами, в частности, когнитивную функцию. Бриа недавно говорил (Bria, 2002) о несостоявшейся встрече Матте-Бланко и Феррари (по крайней мере, к этому шло); несмотря на крайнее различие их языков, обе эти системы кажутся похожими и затрагивающими самое сердце психоанализа. 

Я выберу те аспекты вкладов Матте-Бланко и Феррари, которые кажутся наиболее соответствующими моему собственному клиническому опыту, и которые привели меня к признанию особой важности взаимодействия между ощущением и абстракцией как возможной узловой точки зрения, глядя с которой, удается объяснить формирование расстройств мышления, даже если подобные расстройства внешне принимают форму ухудшения наиболее развитых психических функций и объектных отношений. На самом деле наши анализанты всё чаще демонстрируют отсутствие интеграции между чувственным опытом и его символической переработкой, что заставляет нас использовать теоретический и операциональный инструментарий, помогая им чувствовать и различать ощущения, – непременное^[1] условие личностного роста и способности к отношениям. 

Даже если теоретическая модель включает в себя связный ансамбль, который не удается непосредственно воспроизвести вне этой концептуальной рамки, я всё же продолжаю утверждать, что изучение линий рассуждений Матте-Бланко и Феррари является важным вкладом в обсуждение текущего развития психоанализа. В этой статье я сосредоточусь на некоторых теоретических вопросах, а детальные клинические иллюстрации оставлю для других публикаций (Lombardi, 2002, 2003a, 2003b, 2004, 2005). 

Замечание о присутствии тела в психоаналитическом мышлении 

С самого начала истории психоаналитической работы с истерией (Freud, 1892), психоаналитический процесс взял курс на отход от тела и стимулов в сторону эмоций и мышления ввиду особого содержания этого состояния, которое непосредственно связано с телом. Примечательно, что «боли в ногах» (SE II, p. 135) возникали в анализе Элизабет фон Р. регулярно «перед началом общения» (SE II, p. 148). Фрейд всё реже ссылался на физическую реальность тела при построении своей теории. Но общий взгляд на эволюцию психоанализа показывает, что тело всегда считалась центрально значимым в функционировании и развитии психики, прежде всего в силу давления инстинктов, поднимавшихся изнутри, а также в силу разделения между внутренним и внешние (Freud, 1916-1917). 

Телесный подтекст “Очерков по теории сексуальности” (Freud, 1905) и “О нарциссизме” (Freud, 1914) очевиден, равно как и таковой в очерке “О двух принципах психического функционирования” (Freud, 1911b), – теория мышления, понимаемого как средство сдерживания мышечной разрядки, и теория зарождения сознания, обусловленного направлением органов чувств во внешний мир. Следует помнить, что позже эти теории были в огромной степени расширены в рамках бионианской теории научения из опыта (Bion, 1962b). 

Несколько лет спустя, столкнувшись с непростой задачей построения метапсихологии психоанализа, Фрейд решил (Freud, 1915a) положить биологические компоненты, связанные с потребностями тела, а также их последующее психическое выражение в основу своего построения, излагая теорию инстинктов (trieb), понимаемых как проявление «требования работать» (Arbeitsanforderung), возлагаемого на психику в силу ее связи с физическим. В своем очерке “Бессознательное” (Freud, 1915b), он выдвигает на передний план необходимость связи между «вещным представлением» (Dingvorstellung) и словесным представлением (Wortvorstellung) как основной составляющей процесса мышления, тем самым возрождая телесный и чувственный опыт в качестве связующих звеньев в психических процессах. 

После введения своей тройственной модели психического аппарата, Фрейд продолжал интересоваться связями между конкретным и абстрактным и относил истоки Ид к функционированию тела; при этом он признавал фундаментальный вклад тела в Эго и в формирование чувства идентичности (Freud, 1923). В конце жизни Фрейд вернулся к этим вопросам; в своей последней работе он пишет, что «по всей видимости сопутствующие соматические явления» сводятся к «тому, что по сути является психическим, и таким образом, в первую очередь игнорируют качество сознания» (Freud, 1940, SE 23, p. 158). При этом Фрейд, похоже, переформулирует соотношение сознание/бессознательное как соотношение психика/тело там, где исследование бессознательного, природа которого неисчерпаема, совпадает с прогрессивным подходом к физической основе человека. 

Хотя в теоретических работах Мелани Кляйн роль тела, как правило, остается несколько в тени, Сьюзен Исаакс четко признает (Isaacs, 1948) структурирующий вклад телесно-психической связи в формирование и интерпретацию врожденной бессознательной фантазии. Она рассматривает бессознательную фантазию как прямое следствие того, что Фрейд наблюдал в телесных проявлениях своих истерических пациентов, которые драматизировали в своих так называемых конверсионных симптомах проявления сенсорной матрицы. «Каждая деталь симптома оказывается имеющей особое значение, т.е. выражающей специфическую фантазию; и различные изменения формы и интенсивности, а также затронутой телесной части отражают изменения в фантазии, возникающие в ответ на внешние события или на внутренние давления» (Isaacs, 1948, p. 85). Таким образом, тело рассматривается как место, где возникают первые психические действия, пока они не приняли на себя психические коннотации: «Таким образом, самые ранние фантазии произрастают из телесных импульсов и переплетаются с телесными ощущениями и аффектами» (Isaacs, 1948, p. 86). 

Это утверждение очень созвучно фрейдовской теории влечений, понимаемых как связь психики и сомы, что позже подчеркивала Сигал (Segal, 1964, 31). «Поскольку в распоряжении ребенка мало ресурсов для выражения любви или ненависти, он должен использовать все свои телесные проявления и формы деятельности в качестве средств выражения глубоких и переполняющих его желаний и эмоций...» (Isaacs 1948, 87). 

Точка зрения Исаакс дает возможность оценить значимость тела во всех тех случаях, которые распространены сегодня, как никогда, когда недостаточность способности к символизации обуславливает недостаточный перевод сенсорных нужд в психику. В этих случаях, тело выражает то, что еще не нашло возможности развиваться в форме эмоции и мысли; что-то конкретное, что ожидает средств для символического раскрытия. 

Вслед за Фрейдом, многие авторы подчеркивали важность тела в примитивных психических состояниях (Scott, 1948; Winnicott, 1953; Peto, 1959; Marty, 1976; 1980; Gaddini, 1980; Mahler & McDevitt, 1982). Интерес к этой теме был сосредоточен на изучении таких специфических областей нарушений или патологии, как так называемые психосоматические состояния, или атрофия определенных психических функций, которая нарушает регистрацию эмоций, как при алекситимии (Nemiah & Sifneos, 1970) или Pensee operatoire по Марти. Помимо физического ощущения, существенный вклад в ощущение идентичности вносят также работа тела и образ тела (Schilder, 1956). В связи с этим, особое значение^[2] приобретают исследования, в которых признается взаимосвязь между телесными ощущениями и чувством реальности (Frosch, 1966; Lichtenberg, 1978), кроме того, большое значение имеет также конституция самости (Meissner, 1997, 1998a, 1998b, 1998c). Мы не должны упускать из виду важность ощущения целостности, которое является производным от «материальной внутренней реальности», как выражения «константности реальности» (Frosch, 1966, p. 353), представленной телом. Эта область теоретических и клинических вопросов должна быть существенно углублена в ходе дальнейших исследований. 

Чистое ощущение и чувственное ощущение (sensation-feeling) в работе Матте-Бланко 

Исчерпывающая проработка рассуждений Матте-Бланко, очевидно, выходит за рамки настоящей работы. Читатель найдет это в другом месте (Rayner & Tuckett, 1988; Rayner, 1995). Вместо этого я сконцентрируюсь на той части его образа мыслей, которая наиболее связана с соотношением телесных феноменов и психических проявлений. 

В “Толковании сновидений” (Freud, 1900) и в своем очерке «Бессознательное» (Freud, 1915), Фрейд четко описывает свойства системы Ucs: отсутствие логической основы, сосуществование мыслей с не-мыслями, отсутствие временной упорядоченности, отсутствие противоречий, сгущение, смещение, замещение внешней реальности психической реальностью и т.д.; таким образом, он изложил законы, характеризующие систему Ucs как структуру, которая нарушает законы обычной логики. Общим свойством бессознательных механизмов является разложение и объединение, в отличие от стремления человеческого разума к дискриминации. Это наблюдение позволило Матте-Бланко переформулировать открытия Фрейда и реорганизовать характеристики бессознательного в соответствии с двумя основополагающими принципами, действующими не только во сне и других проявлениях бессознательного, но также в любом проявлении мышления. Согласно Матте-Бланко, существуют два основных принципа: принцип генерализации и принцип симметрии. Первый принцип – это то, как бессознательное перерабатывает любой элемент, будь то человек, предмет или понятие, считая его элементом класса или множества. Второй принцип – это то, как бессознательное перерабатывает асимметричные отношения (асимметрия означает то, что в основе этих отношений лежат различия), считая, что они как будто симметричные, как будто любые различия в них исчезают. 

В то время как принцип обобщения, следующий законам нормальной логики, приводит к образованию всё более широких классов (внося значительный вклад в феноменологию сознания), принцип симметрии сводит на нет все различия и логику, вызывает «реальный хаос в пространственно-временной структуре нашего мышления». Таким образом, «дифференцирующий и разделяющий аспект нашего мышления/мира заменяется стремлением к однородности и неделимости» (Bria, 1981). 

Взаимосвязь между двухвалентной логикой (обычной логикой мышления, описанной Аристотелем) и симметричной логикой (то есть аберрантной логикой бессознательного, обнаруженной Фрейдом), последняя из которых паразитирует и разрывает порядок мышления, Матте-Бланко называет «би-логической структурой». 

При фобии, например, фобический объект представляет собой сгущение (симметризацию) нескольких эмоциональных ситуаций, которые стали настолько многочисленными и неотличимыми одна от другой, что перестают мыслиться и парализуют мышление: эмоция страха становится бесконечной в результате симметризации. Психоанализ облегчает переход от симметрии к асимметрии путем поощрения способности к дискриминации: асимметричные различия позволяют обращаться с тревогой в определенной пропорции, противопоставлять различные ситуации в их специфичности и думать о них как об особенных. 

Вот пример Джорджа, подростка с паническими атаками и фобиями. Он впадает в оцепенение, поскольку связывает с любой новой ситуацией, с которой сталкивается, все те неудачи, которые он претерпел во время острого периода болезни. Это происходит главным образом потому, что он симметризует прошлый опыт с будущим опытом, приписывая неудачи прошлого ситуациям в будущем. Кроме того, он приписывает каждому событию абсолютную значимость, в результате чего он боится неудачи, потому что интерпретирует ее как воплощение всякой неудачи (симметризация), и не рассматривает новый опыт в соответствии с выгодами, которые он сулит (асимметризация). Тот же самый процесс симметризации действует, когда Джордж проживает любой опыт так, словно находится в «борьбе с силами зла», как в эпизоде из «Звездных войн» (знаменитый фильм, в котором мир всякий раз оказывается в опасности), и не рассматривает его как ограниченный опыт, из которого он может вынести что-то полезное, даже если дела пошли плохо. В ходе психоаналитической психотерапии введение асимметрии дает опыт, который теперь Джордж воспринимает как более приемлемый и мыслимый; раньше он считал такое невозможным, поскольку в соответствии с принципом симметрии, опыт воспринимался как чрезмерный. «Психоаналитики иногда упускают из виду, – пишет Реник (Renik, 2006, p. 128), – то, что каждый клинический анализ может пониматься как процесс десенсибилизации, в ходе которого пациент учится терпеть опыт, ранее казавшийся невыносимым.» Если мы считаем, что мышление играет центральную роль в этом «процессе десенсибилизации», то можно сказать, что терапевтическое действие психоанализа происходит главным образом за счет реструктуризации тенденции к симметрии, а также за счет активизации способности к дискриминации с тем, чтобы опыт, который был невыносимым, стал терпимым. Следующий пример из клинической работы, представленный Рейнером поможет уяснить понятие симметризации на достаточно простом уровне: «Пациентке приснилось, что она шла вниз по лыжному склону со своим инструктором. На каком-то этапе спуска он остановился, и остаток пути она легко преодолела самостоятельно. Затем, сессия показала, как в разные периоды своей жизни она переживала расставание с «теми, кто давал ей инструкции». Лыжный инструктор может рассматриваться как конденсированный, вневременной образ ее матери, отца, брата, мужа, аналитика, а также части ее самой» (Rayner, 1981 p. 407). Рейнер показывает нам, как принцип генерализации создает персонаж сновидения, который охватывает очень широкий контекст («мать, отца, брата, мужа, аналитика, а также часть ее самой»), в результате чего смысл сновидения существенно расширяется. Таким образом, понимание работы принципа генерализации помогает аналитику установить значимые связи, улучшающие понимание им смысла аналитических отношений. Принцип симметрии означает, что лыжный инструктор становится неотличимым от других объектов, в которые он ассимилировался с помощью принципа генерализации, и тот же самый механизм подразумевает, что на эмоциональном уровне аналитик может конкретно переживаться как мать. 

Этот факт указывает на то, что для глубинного бессознательного, аналитические отношения, как реальные отношения, предполагают непрерывную аффективную символизацию в соответствии с принципом генерализации на уровне, который мы теперь понимаем как уровень процедурных аспектов имплицитной памяти. (Clyman, 1991). Эта бессознательная символизирующая деятельность становится прямым агентом изменения глубинных структур бессознательного, и может выполнять терапевтическую функцию, которая не обязательно связана с историческими реконструкциями. На метапсихологическом уровне это свойство бессознательной функции объясняет то, почему интерсубъективный подход претерпевает глубокое изменение, которое в значительной мере основано на мутативном воздействии аналитических отношений: по сути, аналитические отношения инкорпорируются в систему классов, которая содержит все прошлые отношения эмоционально значимые для субъекта, и способствует изменениям в сторону более реалистичных конфигураций внутри нее. 

На этой эпистемологической основе, Матте-Бланко подходит к проблеме осознания эмоции, отдавая предпочтение логическому аспекту, тогда как фрейдистская традиция изучает ее с энергетической точки зрения. К эмоции, которая возникает из телесной матрицы, добавляется пропозициональная активность, которая приписывает чувственным данным установление отношений. Такова собственно деятельность мышления. Таким образом, эмоция мыслится как чувственное ощущение и мышление, при этом последнее предполагает собственную логическую организацию, отличающуюся от порядка вербально-логического мышления. «Эмоция как таковая, – пишет Матте-Бланко, – знает не индивидуума, но только классы или пропозициональные функции, и поэтому, сталкиваясь с индивидуумом, она стремится идентифицировать этого индивидуума как класс, которому он принадлежит (Matte Blanco, 1975, p. 244).» Когда мы смотрим на человека с точки зрения эмоций, мы воспринимаем не конкретного индивидуума, а обозначающий его класс со всеми следствиями из составляющих его функций. И это происходит несмотря на то, что (с точки зрения взрослой логики) мы могли бы одновременно полагать, что смотрим на конкретного индивидуума. Эта эмоциональная логика совпадает с открытой Фрейдом логикой функционирования невытесненного бессознательного. С этой точки зрения, нет никаких сомнений в том, что бессознательное проявляется и выражается в каждой переживаемой нами эмоции. 

В эмоции, таким образом, границы между индивидуумами теряются в точности так, как это происходит при психозе, когда люди рассматриваются либо как идентичные (даже если они являются лишь эквивалентными), либо как обладающие одной для всех функцией. Во фрейдовском исследовании случая Шребера приводится пример, когда Флешзиг идентифицировался с Богом в силу одной лишь принадлежности к классу отцов (Matte Blanco, 1975, р. 139). 

Будучи компонентой мышления, природу эмоции Матте-Бланко раскрывает как «выражение некоторых телесных состояний» (Matte Blanco, 1975, p. 220), которые проявляются как таковые или побуждают к действию. Он определяет чувственное ощущение как психологическую регистрацию телесного события: из этого первоначального психического проявления физического состояния эмоции могут развиваться мысли, которые мы можем считать составной частью самой эмоции. 

В той же мере, в какой Матте-Бланко видит в установлении отношений существенную часть ощущения, он всеми силами старается различить пограничное состояние, в котором ощущение появляется в сознании абсолютно обнаженным – как чистое ощущение. Это то, что регистрируется в качестве простого и неделимого, в момент ощущения, находящегося вне временных и прочих различий, которые в противном случае обычно означают мысль. Там, где появляются различия, мы просто подменяем сенсорное событие мышлением (Matte Blanco, 1975, p. 234). 

Различие между чистым ощущением, чувственным ощущением и мыслью, связанной с сенсорной активностью, мне кажется важным, особенно, если учитывать те различные пути, которые исходят из каждого этого компонента в отдельности, создавая условия для преобладания симметричных или асимметричных компонент, присутствующих в том или ином жизненном опыте. Использование такой дискриминации позволило бы, например, предположить, что чистое ощущение может замкнуться и стать статическим настолько, что станет бесконечной, неделимой и недоступной областью, коренным образом отделенной от области мышления. Когда такие чувственные состояния переживаются конкретно, присутствующее в психике ощущение так сильно стремится насытиться, что блокируется всякое его участие в мышлении. Такого рода состояния, отмечены феноменологической путаницей, сенсорным хаосом и, соответственно, отсутствием асимметрии, в результате чего преобладает симметрия. 

Я хочу проиллюстрировать этот момент некоторым материалом из случая Анны, сорокалетней пациентки, приходившей на сессии три раза в неделю. В младенчестве она стала жертвой сексуальных домогательств со стороны своего приемного отца. В течение первых двух лет ее анализа мы были вынуждены терпеть периоды сильной подозрительности и ненависти; преодоление этих трудностей значительно укрепило аналитические отношения, которые, казалось, развивались в позитивном русле. 

В ходе сессии на третьем году анализа, когда диалог между нами казался весьма продуктивным, в определенный момент анализантка начала проявлять признаки явного возбуждения и хаотичности мышления, после чего она впала в настоящую панику. Она ясно давала понять, что хочет уйти с сессии. Я подумал, не стал ли я свидетелем парадоксальной негативной терапевтической реакции (Freud, 1923, Rosenfeld, 1975). Я чувствовал физическое возбуждение и задыхался, будучи, однако, не в состоянии локализовать возбуждение ни у своей пациентки, ни у себя. В этот момент она вдруг заплакала и сказала, что когда я говорил, она внезапно и отчетливо почувствовала вульву между ногами, и именно в этот момент ее охватила паника. Я предположил, что, по-видимому, она восприняла диалог на сессии как эмоциональное сближение и как выражение некоторой интимности. Таким образом, она связала (посредством генерализации) эмоциональную близость между нами и сексуальную близость настолько, что стала воспринимать их как абсолютно идентичные (симметризация). Идея бегства была, таким образом, способом убежать от того, что воспринималось ею как произошедший когда-то сексуальный контакт, тогда как это было лишь ее эмоциональным вкладом в наши отношения. Это были отношения, которые взаимно конструировали друг друга, ее ощущения были приравнены к некоему интимному обмену, принадлежащему к контексту сексуального обмена. Мое вмешательство сразу успокоило анализантку, и она заметно расслабилась на кушетке. 

Мы можем предположить, что генитальные ощущения моей пациентки включали в себя настолько сильное заполнение соматическими входными сигналами, что это сокрушило ее способность размышлять. Регистрация этого факта в моих аналитических мечтаниях (Bion, 1962) дала возможность разделить состояние паники, что сразу же сделало ситуацию более выносимой. Мое вмешательство дало ей тогда возможность четко различить в отношении к своим ощущениям, с одной стороны, конкретный, телесный факт сексуального характера, и ее телесную, эмоциональную вовлеченность, с другой стороны, имевшую символический характер. Это помогло перестроить симметричный характер того, что ей довелось пережить. Эмоциональный опыт, пережитый в ситуации здесь и сейчас, реинтегрировал ее телесную вовлеченность в переживание отношений, которые неявным образом позволили ей проработать некоторые симметричные компоненты, связанные с инфантильной эмоциональной травмой. Психоанализ таким образом in vivo перестраивает всю поглощающую эмоцию, содействуя работе мышления на фоне этой эмоции (Bion, 1962), а не прибегая к рациональной и исторической реконструкции, которая рискует стать слишком абстрактной и слишком далекой от прагматической работы эмоциональной функции. Традиционные интерпретации переноса, такие как «Вы воспринимаете меня как своего инцестуозного отца» угрожают придать ситуации качество «как будто». Придание аналитическому взаимодействию качества «как будто» может, на мой взгляд, привести к аннулированию влияния эмоционального опыта и преимуществ переживания, достоверно проживаемого в отношениях. 

Даже если такое особое состояние возможно только теоретически, когда ощущение становится абсолютным, оно представляет собой границу, которая очень важна для понимания некоторых клинических данных. Оно совпадает с различными психотическими состояниями, с состояниями, вызванными некоторыми одурманивающими веществами, а также со своего рода примитивными состояниями, описанными позже Винникоттом (Winnicott, 1974) или Тастин (Tustin, 1981). Кроме того, эти абсолютные состояния, по-видимому, коррелируют с такими описывавшимися поэтами состояниями далекими от интегрированного психического функционирования, как чистое сенсорное состояние чистой идеи (по Малларме) (Agosti, 1982); или с теми сенсорными и телесными состояниями, в которых активация и функция бессознательного всё время предстает в statu nascendi (лат.: состоянии беременности) («Je rayonne – mon corps rayonne, dans le noir, vers une conscience, la sienne /Я – свет; моё тело во тьме посылает сознанию свет, мне самому/» [Paul Valery, Cahiers, I, 917]).

Если, согласно Матте-Бланко, «чувственное ощущение ориентировано на схватывание телесных событий» (Matte Blanco, 1975, p. 306), то в ходе развертывания билогических феноменов оно становится выражением функциональной связи между телом и разумом. Это делает полезным рассмотрение колебаний между функцией чистого ощущения и эмоциональным ощущением, а также между преобладанием симметрии и преобладанием асимметрии. Это в свою очередь, дает нам возможность понять явления в той специфической области, которая служит водоразделом и перевалочным пунктом между физическими и психическими явлениями. Мы видели, что согласно Матте-Бланко, эмоция и бессознательное подчиняются одним и тем же законам. Это приводит его к утверждению, что «Фрейд, открыв законы, управляющие бессознательным, на самом деле обнаружил внутреннюю сущность эмоций, даже если он не выражал это таким образом» (Matte Blanco, 1975, р. 307). Но если функцией эмоций как бесконечных множеств является, прежде всего, психическое выражение регистрируемого телесного события, то мы должны заключить, что открытие Фрейдом бессознательного и структурных законов, регулирующих его функционирование, по сути, совпадает с открытием способа, которым тело и психика связываются друг с другом а также логико-психологических следствий, вытекающих из существования этих двух функциональных осей и их главенствующей значимости для психического функционирования в целом. 

Помимо пересечения ощущения и мышления, эти чувственные ощущения, понимаемые как бесконечные множества, предлагают значение становления; Матте-Бланко предлагает пример клинического использования тела, который мне представляется наиболее важным, – в форме концепции эпистемологических качелей, черпающей вдохновение в главе из книги Биона «Воспоминания о будущем». Чтобы быть кратким, я ограничусь только фрагментом: «Он упал на задницу. И задница рассердилась и сказала: "Пошел в зад!"» Матте-Бланко комментирует это следующим образом: «Задница переходит из статуса части тела в статус почтенной личности. Тогда «она» начинает говорить, то есть начинает вести себя как человек» (Matte Blanco, 1988, р. 49). 

Автор усматривает в этом предложении не только симметризацию между частью и целым или, вернее, между одной частью тела и личностью в целом, но прежде всего он видит в нём эпистемологическое раскачивание, при котором «всякий раз, как только получает выражение одна модальность, появляется другая и заявляет о своих правах, и т.д.» (там же, р. 51). Мне кажется, что встреча с нашим телом (в колебаниях между обсуждением одной его части и предположением о том, что она будет указывать на нашу целостность, на наше «я») имеет значительный потенциал, благодаря которому обе формы существования, вовлекаются в игру. В свете того, что я предлагаю в этой статье, эпистемологические качели следует рассматривать не только как необычную би-логическую структуру формирования сознания, но скорее как важнейший этап в психическом функционировании, обусловленный их способностью обеспечивать связь и преемственность между уровнями конкретной телесности и символическими уровнями, соответствующими представлениям Фрейда (Freud, 1915b); как важнейший этап в развертывании мышления, понимаемого как функция, обслуживающая сенсорную переработку. 

А.Б. Феррари и потускнение тела 

Феррари называет (Ferrari, 2004 [1992] ^[3]) тело «конкретным исходным объектом» (C.O.O. – Concrete Original Object), подчеркивая его порождающую способность и отчужденность переживаний, им порождаемых. Простая природа тела человека переводится – по мере психического развития – непосредственно в психическую форму выражения. Тело должно начать восприниматься психикой как объект выбора и как первая ее реальность. Это означает, что психика или, точнее, «двойственность» происходит непосредственно из тела («простоты»), основная функция которого состоит в локализации и организации сенсорных нагрузок, которые в нём возникают. Если ощущения никак не координируются в рамках психического функционирования, то возникает дезорганизация, несовместимая с выживанием как таковым. Идея «потускнения» тела – это метафора, описывающая постепенное сокращение пространства, изначально занимаемого сенсорными явлениями, по мере появления первых перцептивных явлений и психической регистрации, которые представляют собой «тени», покрывающие C.O.O., или точнее, примитивное тело, которое всё целиком является ощущением. Уменьшение сенсорной напряженности, которое сопровождается потускнением тела, достигается за счет опосредующего материнского фильтра. Бион говорит (Bion, 1962b), что мать выполняет жизненно важную роль rêverie, уменьшая насыщенность (in desaturating) поступающей к младенцу сенсорной информации. Однако, Феррари конкретизирует, что процессы контейнирования и трансформирования происходят в основном внутри ребенка. В этом смысле, потускнение тела относится к отдельной области, и на стадии, предшествующей описанным Кляйн (Klein, 1952) феноменам проекции и интроекции (которые подразумевают психическое функционирование и интеграцию более сложные, чем в примитивных состояниях, связанных с активацией психических явлений) уходят от сенсорных данных. 

Феррари обращается к психо-телесным отношениям, рассматривая их как организующий центр аналитического развития, и сопоставляет вытекающие неизбежные метапсихологические выводы, касающиеся психического функционирования в целом. Исходя из этого, Феррари постулирует двойные первичные отношения, которые реализуются параллельно на протяжении всего развития. Они включают в себя отношения Эго и тела, о которых Феррари говорит как о вертикальных отношениях, и отношения Эго с внешним объектом, о которых Феррари говорит как о горизонтальных отношениях. Вертикальные и горизонтальные отношения конституционно неразрывны и находятся во взаимных и динамических отношениях. Вертикальность не означает отсутствие связи с горизонтальными возможностями; так дневные остатки сновидений делают возможным сознательное представление, которое было бы невозможно без них (Freud, 1899). Хотя горизонтальная ось, то есть отношения между Эго и внешним объектом, не является уходом от всего того, что уже хорошо известно и изучено в переносе и аналитических отношениях, вертикальная ось, то есть телесно-психические отношения, имеет гораздо более оригинальное техническое преимущество, состоящее в том что она, как правило, доступна для психоанализа. Различие между этими двумя осями связано с важной технической возможностью использовать только одну из них при построении того, что Феррари называет «аналитическими суждениями», которые могут предлагаться пациентам в ходе анализа (Ferrari, 1986).

Опыт работы с пациентами, имеющими нарушения мышления, особенно часто демонстрирует трудности в прослеживании многих превратностей трансферентных отношений. Например, так называемые, нарциссические пациенты как правило, легко отрицают наблюдаемые неявные отношения с аналитиком или грубо искажают их смысл. В таких условиях, интерпретация вертикальной оси отношений анализанта с самим собой и, в частности, со своим телом, с частью тела или с функцией может оказать неоценимую помощь в продвижении развития^[4]. Это особенно очевидно в тех случаях, когда анализант захвачен психозом и бредом, не позволяющими достичь более сложных уровней, которые выходят за рамки психических ресурсов пациента (Lombardi, 2000b). Использование вертикали помогает организовать на определенном уровне работу с внутренним миром пациента, пытаясь представить его как первичные отношения пациента с самим собой в присутствии другого (Winnicott, 1958); тогда как акцент на переносе рискует усилить примитивные механизмы слияния/спутанности, с одной стороны, или содействовать имитации, с другой стороны, чтобы сделать невозможным реальное участие в аналитическом переживании. 

Например, Эллис описал (Elise, 2008) случай сексуального стыда, тесно соотносящегося с ощущением пациенткой эдипова поражения с отцом. Пациентке казалось, что она «ужимается и становится зверьком», когда занимается любовью в определенных сексуальных позициях, несмотря на тот факт, что это приносит ей огромное удовольствие. «Всякому уважающему себя взрослому такого рода позиция, – говорит она, – напоминает обезьяну!» (p. 82). С точки зрения Феррари, в данном случае телесный стыд и подавление сексуальности могут исследоваться не только как отношения, но также и в более непосредственной связи с телесно-психическим конфликтом и обесцениванием «животных» тенденций. 

Чтобы проиллюстрировать клиническое использование понятия вертикальной оси, я представлю клиническую виньетку из анализа Марии, 26-летней пациентки в сеттинге четыре раза в неделю. У нее серьезные трудности с отношениями и жизнью, и она сдерживалась настолько, что никогда не имела сексуальных отношений. Повторяющийся образ во снах пациентки – она без рук и без ног. Похоже, это соответствует ее тенденции уничтожать свое тело и пресекать на корню возможность научения из опыта. Чтобы содействовать телесно-психическим отношениям, аналитический подход должен был валидизировать ее чувственный опыт, возникающий из ее тела во время сессий. 

В одном из сновидений анализантка впервые предстала в образе с неискалеченным телом. В своем сновидении Мария выполняет урок популярного танца и учиться двигать ногами под музыку. Во сне, учитель кладет руки под ее платье, направляя движения ее ног вдоль его рук. Пациентка отмечает, что ощущение контакта ногами ей неприятно. 

Аналитик (женщина) предполагает, что Мария начинает узнавать свое тело и ощущения в нём, находит внутри себя место для музыки ощущений вместо того, чтобы рассматривать себя как отсутствующую и парализованную. Таким образом, добавляет аналитик, она, кажется, стала терпимее к своей ненависти в отношении телесных ощущений, ненависти, которая в других случаях вызывала у нее ощущение себя инвалидом или лишенной тела вместо того, чтобы предоставлять некоторое пространство для реальных физических ощущений. 

Мария ответила, что в сновидении танцевальные движения выполнялись с широко расставленными ногами и присев на корточки, так что казались ей упражнениями, подготавливающими к родам. Аналитик спросила вслух не готовится ли Мария к тому, чтобы дать жизнь себе как реальному человеку, позволяющему себе иметь собственное реальное тело способное рожать собственные мысли, а не пребывать в заключении внутриутробного развития, в нерожденном состоянии. В ответ Мария сказала, что чувствует себя расслабленной, лежа на кушетке, и что это состояние расслабленности ощущается ею как приятное, что раньше было невозможно. 

На этой сессии, аналитик использует вертикальные отношения для коммуникации с анализанткой. Это подчеркивает отношения, которые Мария устанавливает между движением и собой, задействуя сенсорное восприятие (прикосновения к ее ногам), движениям придается жизненность, отличная от ее состояния паралича. В этом клиническом контексте, чувственное восприятие с ужасом переживается пациенткой как катастрофическое изменение (Bion, 1974), которое может угрожать ее всемогущей защитной системе контроля. 

Прикосновение учителя к ногам анализантки, очевидно, также относится к горизонтальным отношениям, или выполняет роль разрядки посредством аналитических мечтаний (Bion, 1962), содействуя сближению пациентки со своими физическими ощущениями; но технический выбор вертикального подхода задает ориентацию, которую пациентка применяет к себе в первую очередь; такой подход делает анализантку ответственной в отношении активной роли, в которой она упражняется, принимая или отвергая телесно-психические отношения. Кроме того, работа по вертикали с клиническим материалом позволяет избежать недоразумений, которые могут возникать, когда на первый план выдвигаются отношения между миром ощущений и миром отношений с другими людьми. У пациентов с тяжелой патологией это может вызвать эротизацию отношений, сопровождающуюся опасными отыгрываниями вовне. (напр., Gabbard, 2003). Согласно Феррари, тело является не только отправной точкой в рождении ментальной активности, но также тем центром, в котором начинается и обнаруживается психическая деятельность в ее непрерывном становлении. Ощущения, эмоции и чувства – это элементы, которые постоянно участвуют в психических процессах. Концепция «потускнения тела» допускает некоторые интересные расширения лежащих в ее основе гипотез; интересен взгляд на подростковый возраст (Ferrari, 1994 [2004]), останавливаться на котором, увы, мне не позволяет ограниченность пространства статьи. Феррари смог также переформулировать представление Биона о психотических и непсихотических областях (Bion, 1957), поместив их в контекст, в котором подчеркиваются их функциональные, а не патологические аспекты. Вместо них он выделяет энтропийные и негэнтропийные области (Ferrari, 1992 [2004]): первая область является выражением того, что исходит от тела как первичная эмоция и ощущение. Негэнтропийная область, с другой стороны – это функция отношений с внешним миром, с матерью, в частности, или с аналитиком в аналитических отношениях, при этом обе области жизненно важны в обеспечении условий сохранения (containment) представимости для энтропийной области. 

Произведенная Феррари замена психотической области на энтропийную – это не просто вопрос терминологии. Это, скорее, попытка преодолеть патологический и защитный аспекты, вытекающие из теории, в которой бета-элементы понимаются как враждебные мышлению; в новой терминологии делается акцент на элементах, которые появляются из сенсорного беспорядка и содержат зародыши новых регистров языка и мышления. В свете этого, устанавливаемое Бионом различие между бета и альфа становится менее значимым для Феррари, потому что оно только разрушает телесно-психические отношения, затрудняя структурирование элементов, которые могут быть использованы мышлением. Если этого не происходит, то только потому, что по каким-то причинам внутренние, вертикальные отношения оказались затруднены и были прерваны. Работа аналитика состоит в том, чтобы выяснить, какую внутреннюю склонность анализант использует, чтобы прийти к некоторому пониманию различных гармонических и/или дисгармонических компонентов, помогающих связать тело с психикой и наоборот. Хотя Феррари четко отделяет сенсорный элемент от абстрактного уровня мышления, тем не менее, ощущения мыслятся им как уже содержащие в себе необходимый толчок к потенциальной коммуникации и мышлению. Понятие языкового регистра (Ferrari & Stella, 1998; [Ferrari, 2004]) объединяет те разрозненные проявления, которые возникают из безликого сенсорного беспорядка, всё еще отягощенного путаницей, которая является свойством сырой этологической данности. То, что другие феноменологически описывают как симптоматику расстройства (тревога, фобии, ипохондрия, бред, сумеречные состояния), Феррари понимает как языковую возможность, позволяющую ожидать более точного описания того, что сможет занять объективную область в общем для всех языке. 

Хотя в бионианской теории мышления (Bion, 1962а) подчеркивается роль отсутствия удовлетворяющей материнской груди в качестве необходимого условия формирования функции мышления, Феррари перемещает вертекс наблюдения и более склонен рассматривать роль ощущения при столкновении с потерей груди. Именно это ощущение боли побуждает младенца к осознанию собственного тела, которое навязывается сознанию, потому что он наполняется актуальностью чувства утраты (Ferrari & Lombardi, 1998). 

Энтони, подросток лет шестнадцати, наблюдается один раз в неделю. Ему снится, что родители ушли и, наконец, исчезли совсем. Когда он остался один, он увидел, как на него напала тигрица и покалечила его живот. Он ассоциировал это с болями в животе, от которых иногда страдал, и после длительной паузы добавил с настоящей тоской: «Я реально боюсь вырастать.» Таким образом, он оказался в состоянии связать свои соматические боли с болезненными чувствами, которые были связаны с идеей сепарации (горизонтально), но прежде всего – с тревогами о том, что он должен расти (вертикальные отношения). 

Контактная сеть (Ferrari & Stella, 1998 [Ferrari, 2004]) – это понятие, описывающее столкновение гнетущего ощущения, направленного в сторону более артикулированного выражения, с одной стороны, и пригодности мысли для истолкования «значимых связей» между данными представлений и сенсорных ощущений, с другой стороны. Это теория мышления, в рамках которой предпринимается попытка описать скоординированность между телом и психикой, между «простотой» и «двойственностью», находящимися в динамичном сотрудничестве, способном генерировать психическую деятельность. Именно поэтому вертикальные отношения с самим собой строятся, начиная с сенсорного уровня, от которого никак нельзя уклониться из-за огромной мощи, характерной для него. Состояние страдания таким образом отчетливо отделяет степень отсутствия от степени присутствия объекта, разъединяет вертикальность (отношения младенца с самим собой) и горизонтальность, которая есть отношения младенца с матерью. 

Роуз, тридцатилетняя пациентка, пришла в анализ (четыре раза в неделю) из-за панических атак, булимии и аноргазмии. У нее был сон, в котором ее подруга показывала другим людям свои обнаженные фото; Роуз отреагировала возмущением, ибо такое поведение ей казалось неприемлемым и эксгибиционистским. Во втором сне она видит себя на кровати; она проснулась с фотографией обнаженной девушки рядом, хотя теперь и разорванной. В этот момент, она видит ту же самую подругу, что и на фото, которая подсаживается к ней. У подруги опухшая от зубной боли щека. Пациентка сама теперь приближается к девушке и целует ее в распухшую щеку. Ассоциация Роуз – то, что она всегда была не в состоянии видеть себя голой. За день до этого она пыталась посмотреть на себя совершенно голую в зеркале, но поднять взгляд ей казалось тогда невозможно. Она чувствовала, что нагота является для нее невыносимым табу. 

Я предположил, что она рассказывала мне о своей ненависти к телу, и что это была ненависть, которая означала, что она даже не хочет видеть свое тело, его грубую реальность, любое тело как таковое. Поэтому она отреклась от него, ведя себя так, будто тела не существует, – она разорвала фотографию своей голой подруги. С другой стороны, когда она могла мириться со своей ненавистью, тогда она могла быть ласковой со своим телом так же, как она могла быть ласковой с другим человеком, даже если это сближение вызывало у нее боль и конфликт (подруга с зубной болью и припухлостью – это тот же обнаженный человек на фото). 

Здесь интерпретация тоже ориентирована, скорее, на «вертикальные» отношения с особым вниманием к конфликту пациентки с собственным телом, и не рассматривает сновидение как выражение соблазнения, конфликта соперничества или зависти. В этом смысле, попытка депрессивной интеграции, которая появляется во сне (поцелуй в больную щеку), указывает, скорее, на отношение пациентки к самой себе (здоровый нарциссизм), нежели к объекту. 

С другой стороны, вертекс, фокус внимания которого сосредоточен на объекте, позволяет предположить наличие эксгибиционистской перверсии или гомосексуальной ориентации (патологический нарциссизм), с помощью которых анализантка, возможно, защищала себя от конфликта, порожденного переносом. 

В заключение, Феррари предлагает новый вертекс, дающий нам возможность изучать явления, сопровождающие зарождении мышления. Этот вертекс, сосредоточенный главным образом на отношениях субъекта с ядрами своей чувствительности и эмоциональности, предлагает новые технические модальности, помимо переноса, в рамках которых строятся интервенции, предлагаемые нашим анализантам. В отличие от Матте-Бланко и других психоаналитиков, интересующихся телесно-психическими отношениями, Феррари придает этому вертексу первостепенное значение, помещая его в самый центр своих клинических наблюдений и делая узловой точкой организации, в которой перестраиваются все другие соответствующие психоаналитические знания. Кроме того, колебание между простотой и двойственностью является, по его мнению, существенным для любой формы мыслительной деятельности, поэтому тело и указания на него являются константой психоаналитического опыта; психоанализ – это выбор конфронтации и диалога с побуждениями внутреннего ощущения. 

Бесконечность и сенсорный опыт в примитивных состояниях 

В системе взглядов Матте-Бланко центральное место отводится, скорее, бесконечности, нежели бессознательному как таковому, для которого Фрейд считал бесконечность лишь дополнением (Freud, 1899). Кроме того, это понятие уместно соотнести с историей логического, математического и философского мышления (Zellini, 1980 [2004]). Со своей стороны, Феррари приписывает формирование расстройства мышления (Bion, 1962b) отношениям психики с многомерными колебаниями физического ощущения: постоянный и прогрессивный переход от конкретности тела к абстракции мысли сталкивает психику с многомерным распространением первых различимых следов мышления, а также с неисчерпаемостью и невыразимостью этой задачи. Таким образом, оба эти автора, не противопоставляя различия соответствующих своих моделей, понимают бесконечность и неопределенность как экстремальную и главную задачу, связанную с вопросом о том, что может относиться к мышлению, и в рамках своих схем наблюдения они считают эти два момента узловыми. Для обоих, дифференцирующая функция мышления может быть «развернута» (Matte Blanco, 1975) из генеративной матрицы, которой она структурно чужда. Матрица – это мир ощущений, который исходит от тела как неотвратимое проявление «реальности» (Freud, 1911; Frosch, 1966), основополагающий принцип, вне которого субъект и психика не существуют. Это дает prima materia, к которой применяется организующая функция. Фрейдовское бессознательное, таким образом, снова возвращается к образующей его физико-сенсорной матрице. У Феррари тело – это первичная данность: психические функции возникают в результате пробуждения примитивного беспорядка и активации определенных органов чувств. У Матте-Бланко бесконечность, присущая чистому ощущению и примитивной эмоции, связывает присутствие тела со знанием бессознательного и психики. Для обоих, хотя и на разном уровне теоретического объяснения, телесно-психические отношения занимают настолько важное место, что оказываются областью, в которой происходит трансформация структурного бессознательного (или невытесненного бессознательного) в сознательное. Таков контекст, который делает возможным переход от конкретности тела к линейным и абстрактным измерениям мышления; у пресловутого верблюда бесконечности появляется возможность пройти через игольное ушко конечности. 

Их интерпретация этого огромного творческого усилия абстракции позволяет Феррари и Матте-Бланко выработать новые гипотезы о функции мышления, обогащая открытия инсайтов в объектных и аналитических отношениях, сделанные такими авторами, как Кляйн, Балинт, Винникотт, Малер, Бион и др. за последние пятьдесят лет. Их внимание к абстрактным приложениям функции мышления переходит от объектных отношений как таковых к внутренней функции более примитивных реляционных состояний, так что область, которую они выбирают для изучения, сдвигается с аналитических или первичных материнско-детских отношений к функционированию внутреннего мира в таких условиях, при которых, с точки зрения внешнего наблюдателя, дифференцировать субъект и объект, внутреннее и внешнее, невозможно. 

Де Джонг с соавт. систематически перестроили (De Jonghe et al., 1991) различные компоненты аналитических отношений, внимательно уточняя различные плоскости их рассмотрения. План переноса, план реальных отношений и альянса, по мнению этих авторов, могут быть четко отделены от так называемых первичных отношений, в которых любая форма дифференциации между субъектом и объектом исчезает и можно говорить, что на самом глубоком уровне нет никаких объектных отношений, если не задаваться, однако, вопросом, возвращающим к уже устаревшей психологии одной личности. Де Джонг подчеркивает терминологическую путаницу, существующую на данный момент в психоанализе вследствие использования различной терминологии, зависящей от автора и психологического направления; так Бибринг, Гринэйкр, Стоун и Кохут под термином «перенос» подразумевают примитивные уровни «первичных отношений» (в рассматриваемом случае можно было бы говорить о кохутианском нарциссическом переносе). В то же время Зетцель, Люборски и Гринэйкр обозначают тот же самый уровень термином «альянс». «Оба понятия «перенос» и «альянс» подразумевают существование двух или более индивидуумов и потому не подходят для обозначения связи между еще-не-индивидуумами» (De Jonghe et al., 1991, p. 699). 

Поэтому, в связи с интервенциями, направленными на «первичные отношения» возникают серьезные вопросы, связанные с тем, какой метод предполагается в данный момент. Вмешательства, основанные на телесно-психических отношениях, подразумевают огромную значимость отношений субъекта с самостью, обладающей собственным телом, своими особенными ощущениями и эмоциями. Вмешательства делаются с целью позволить появиться самонаблюдению и самосознанию. Главное допущение состоит в том, что анализанту необходимо признать себя как человека со своими собственными навыками и внутренним диалогом, прежде чем он сможет вступить в отношения с другим человеком как с внешним объектом; это последнее предполагается в классическом подходе к переносу. 

Хотя интерпрететация переноса на этих уровнях, скорее всего, не может продвинуть вперед развитие аналитического процесса, перенос, тем не менее крайне важен с точки зрения тех функций, которым он способствует посредством проективной идентификации (Klein, 1946) и rêverie (Bion, 1962b). Это средство, с помощью которого удается собрать и трансформировать те элементы, которые анализант не может переработать непосредственно. Когда аналитик отдает предпочтение интерпретациям, сосредоточенным на отношении анализанта к самому себе, он стремится способствовать переработке внутренних телесно-психических отношений, а вместе с этим – обмену между ощущением и мышлением, необходимому условию любого подхода доступного на интерсубъективном уровне отношений. 

Взаимный интерес к наиболее примитивным уровням психического функционирования, увел Феррари и Матте-Бланко в сторону от акцентирования переноса и контрпереноса, ставших за последние пятьдесят или около того лет общим местом психоаналитической работы. Вместо этого они предпочли обратиться к примитивной динамике, наиболее насущной проблемой которой является фрагментация внутренней перцептивной организации. Эта фрагментация приводит способность распознавать перцептивные и эмоциональные явления в состояние постоянного кризиса, что делает способность к самонаблюдению и осознанию себя крайне неустойчивыми, если не полностью отсутствующими. 

Их отказ считать трансферентный уровень источником наиболее релевантных данных и предпочтение ему формальных и предрасполагающих аспектов психики, могло стать причиной обвинения Матте-Бланко и Феррари в пренебрежении отношениями. Однако, следует иметь в виду, что такой подход является прежде всего попыткой отнестись с уважением к ограничениям некоторых анализантов и использовать наиболее доступный для них уровень связи с целью установления диалога и обмена опытом. Областью исследования является нарциссизм и те глубины психики, которые он в себя включает; нам необходим инструмент, который позволит погрузиться  в такую систему и понять ее работу изнутри, способствуя тем самым росту и развитию самых примитивных и нарушенных областей анализанта. Такой вертекс может также внести вклад и расширить наше понимание глубин психики. В результате сдвига вертекса, Феррари и Матте-Бланко сознательно уходят от акцентирования патологии нарциссических состояний к теоретическим и клиническим состояниям, основанным на предположении о структурных нарушениях мышления при наличии ошеломляюще сильного дезорганизующего ощущения и эмоции. Кроме того, оба эти автора сводят понятие ошеломляющей силы к двум основным принципам (энтропии/негэнтропии; симметрии/асимметрии), которые могут быть соотнесены со структурным противопоставлением беспорядок/порядок, и потому психоанализ представляется относящимся к области, занимающей центральное место в современной науке (Prigogine, 1978; Quinodoz, 1997; Keene, 1998). 

Признание тела в качестве основного элемента асимметрии 

Матте-Бланко показывает, как применение логики бессознательного или Ид приводит, согласно принципу симметрии, к отказу от времени, понятия, которое подразумевает асимметричную дифференциацию каждого составляющего момента. Финк, в частности, продемонстрировал (Fink, 1993), каким образом работа с центральными ядрами асимметрии, такими как время может иметь решающее значение в развитии аналитического процесса. Та же логика, что отменяет время, делает то же самое и с пространством, и с различием между субъектом и объектом, или с самим понятием объект (Matte Blanco, 1975). В отличие от этого первобытного функционирования Ид, дискриминирующая функция асимметрии делает возможным распознавание таких параметров, как пространство и время, которые затем становятся доступными для психики и мышления. Матте-Бланко пишет: «... существует тесная связь между мышлением и пространством-временем; последнее лежит в основе любой мыслительной деятельности и, как следствие, любой психической деятельности. ... Тот факт, что человек имеет тело, определяет в целом всю его душевную жизнь, которая возникает как результат телесного и материального опыта, являющегося отправной точкой» (Matte Blanco, 1988, р. 126-127, курсив сохранен). Матте-Бланко цитирует Паулу Хейманн: «Внутренний мир приходит в бытие. Ребенок чувствует телесно, что существуют объекты, части людей и люди, живые и активные, влияющие на него и страдающие от него. ... У младенца есть только его тело, чтобы выражать психические процессы внутри него» (Heimann, 1952, р. 155-160). И Матте-Бланко комментирует: «Именно с этих телесных и внутренних переживаний начинается наше психоаналитическое исследование.» 

Корреляция между телом и пространством-временем очень сильная. Психоаналитическая работа с телом включает в себя элементы, настойчиво требующие наличия пространства и времени, и задействует асимметричную дифференциацию. Тело неизбежно движется в пределах дня и ночи и подвержено влиянию еженедельных и ежемесячных календарных циклов. Усталость от недосыпания характеризуется такими признаками, как круги под глазами, бледность, общая слабость и замедленное мышление. Таким же образом течение времени отмечается на теле появлением морщин и всеми прочими характерными телесными изменениями. Попытка скрыть тело является частью стратегии всемогущества, весьма распространенной в нашей популяции пациентов, хотя и несколько недооцененной, в то время как восстановление тела в ходе анализа сталкивает нас с реальными физическими ограничениями, с которыми неизбежно сталкивается психическая функция. 

Такого рода работа помогает разрешить проблему существенного раскола между видимостью и бытием, между жизнью, какой мы себе ее представляем, и жизнью реальной; Уайльд блестяще изобразил это в Портрете Дориана Грея, где телесная жизнь ограничивается жизнью картины. Проработка эквивалентна настойчивому предложению встретиться с реальной, то есть физической, частью себя, сталкивает с конкретными ограничениями и, как следствие, вызывает резкое отрицание. Если психика может генерировать желания и фантазии, которые не учитывают какие бы то ни было реальные телесные ограничения, то тело отказывается вестись на эту всемогущую манипуляцию. Поэтому, динамическое конфронтирование с телесными ограничениями является важным резервом опыта, из которого происходит асимметричное раскрытие. 

Развитие осознания реальности и самости, являющегося следствием признания ограничений, по-видимому, связано с развитием Эго. Часто, и особенно при психозе, бывает так, что анализант демонстрирует отсутствие осведомленности о собственных ограничениях, и требует от своего тела больше того, что оно может дать. Физическое истощение может вносить существенный вклад в ухудшение психического состояния. И это может стать основой опасного порочного круга, приводящего к повторяющимся случаям коллапса. В этих условиях, в центр аналитической деятельности полезно поставить реальное тело и его соответствующие ограничения, в результате, понимание тела и его переломного момента может стать зародышем некоторого уважения к ограничениям, а также признания самости и реальности (Lombardi, 2003b; 2005). Наконец, тело играет ключевую роль в настойчивом требовании асимметрии и является важным элементом в развитии и совершенствовании мышления. 

Тело как источник симметричных форм 

Матте-Бланко подчеркивает, что симметричная форма может быть понята только в рамках би-логики. В качестве сравнения он приводит пример уэллсовского Человека-невидимки, которого удается воспринимать только, когда он носит одежду (Matte Blanco, 1984). То же самое мы можем сказать и о теле: даже если оно признается как часть внешней реальности, тело становится принадлежащим индивидуальному опыту только тогда, когда оно становится объектом психической переработки. Такого рода переработка, может реализоваться только в рамках би-логики или в рамках понимания того, что смесь обеих форм существования является симметричной логикой. 

Ощущения и эмоции, возникающие в теле, непредсказуемы и с трудом удерживаются психикой. Эти возникающие в теле ощущения и эмоции имеют многомерный смысл для мышления, находящегося в состоянии становления, и крайне дестабилизирующими в силу преобладания в них симметрии. Поэтому, акцент на телесно-психических отношениях в анализе подразумевает внимание к различным проявлениям ощущений, эмоций и чувств, требующим непрерывного асимметричного раскрытия, чтобы присущий им компонент симметрии и безмерности (infinitizations) не порождал путаницу и не блокировал мышление. 

Иными словами, мы сталкиваемся с парадоксом: тело, которое само по себе обладает трехмерной структурой, порождает в силу свойственной ему функции, многомерные конфигурации в тот момент, когда оно устанавливает «значимые связи» (Ferrari, 2004) с психикой. И в тот момент, когда тело порождает психическое явление, оно больше не может сводиться к трем измерениям своего внешнего вида, но наделяется свойствами зарождающегося мышления, которое совпадает с логикой эмоций или, как мы уже говорили, с законами, регулирующими функционирование бессознательного. 

Матте-Бланко был очарован открытыми тайнами психофизической проблемы (Matte Blanco, 1988, р. 136) и на разных этапах своей работы старался всеми силами подчеркивать, что эмоции, чувства или математические рассуждения по самой своей «природе» отличаются от сырой телесной данности, такой как, например, сокращение мышц. Он продолжал настаивать на предположении, что «тело, трехмерная структура может являться подструктурой чего-то, имеющего больше трех измерений» (Matte Blanco, 1988, р. 136). Этим он, по-видимому, подчеркивал важность линии исследования, направленного в сторону многомерности мышления и его связь с трехмерным телесным уровнем. 

Помимо уровня, который мы могли бы назвать «порождающим» уровнем мышления, лежащим вне физической матрицы, мы должны принимать во внимание также то, что родственность, которую психика поддерживает с телом, обладает всей сложностью объектных отношений^[5], что объясняет силу чувств, испытываемых к телу, будь то восхищение, обожание, ненависть, презрение или убийственная ярость. Всё это может и должно находиться в сфере исследования функции мышления и ее различных производных. Матте-Бланко (1988, р 187) приводит соответствующий пример, когда цитирует клинический случай, в котором молодой человек пытается справиться с беспокойством о «запахе» своего тела, отрицая его и проецируя на тело кого-то другого. Если интегрировать вклады Феррари и Матте-Бланко, то мы могли бы рассмотреть другой тип связи (помимо проективной идентификации/симметризации), задействуемый в отношениях с другими людьми. Мы предположили, что это отношения, которые кажутся настолько явно презрительными, что кажутся похожими на объектные отношения с реальной или фантастической личностью. 

Исчезновение различий между субъектом и объектом: по ту сторону анализа переноса 

Тезис Феррари о том, что в телесно-психических отношениях есть область, предшествующая явлениям проекции и интроекции, описанным Кляйн (Klein, 1952) кладет в основу (чего?) идею о некоей психической активности, выходящей за пределы различия между внешним и внутренним. Поэтому, в начале анализа перенос возникает, когда психическое функционирование анализанта становится несколько большим, чем потенциальная связь со специализированными органами чувств и телесной данностью, – ситуацией, в которой аналитик становится средством выражения ментального пространства пациента. Такую концепцию работы анализа и переноса можно считать расширением того, что предложил Бион (Bion, 1970), акцентируя процессы здесь и сейчас, свободные от памяти и желаний, которые угрожают отнести опыт к прошлому или будущему. С точки зрения Биона, такая самодисциплина, активно культивируемая и поддерживаемая аналитиком, направлена против всякой тенденции отсылки к прошлому и способствует такому развитию опыта, которое актуально, пока опыт тесно связан с тем, что возникает на чувственном уровне. 

Столкновение с настоящим – это столкновение с самим собой, с головокружительной сенсорной стимуляцией, с атакующими восприятиями и осознаниями или, как сказал бы Матте-Бланко, с проблемой перевода чувственного переживания в мысль. Любые различия между внешним и внутренним, прошлым и настоящим теряют всякую актуальность, возможную на более организованном уровне функционирования. На этих психических уровнях процессы симметрии наиболее интенсивны; Матте-Бланко говорит: «погружаясь «вглубь», мы входим в слои, где временные и пространственные отношения растворяются, асимметричные отношения уменьшаются, и мы оказываемся лицом к лицу с увеличением доли симметричных отношений. Мы приближаемся к области, которую я назвал безумством симметрии (гл. 2, раздел 2 и часть 4). Пространственно-временные координаты становятся всё более туманными, настолько, что люди и вещи начинают сливаться друг с другом, и мы достигаем той описанной Фрейдом области, где время – и, надо добавить, пространство – не существуют» (Matte Blanco, 1988, p. 228, курсив сохранен). 

При рассмотрении всего этого, важно избегать какой-либо двусмысленности, которая неизбежно должна означать полную фрагментацию сознания (как это видно в острой спутанности сознания), потому что она предлагает объяснение типичного поведения на этих уровнях. Они всегда должны считаться непрерывно присутствующими в анализе, потому что конституционально связаны со слоями чувственного переживания; существенно облегчить их может аналитическая методика, специально направленная на «вертикальное» (Ferrari, 2004), являющееся организующим интерфейсом между ощущением и мышлением. 

Систематическое интерпретирование переноса теряет всякий смысл с точки зрения «вертикали», поскольку, как мы видели, события, оживляемые анализантом в аналитических отношениях исходят из взаимодействия и обмена между физическим и психическим, выступая в качестве трансформирующих моментов, которые могут приводить к структурированию ощущения идентичности. Мы должны помнить, что понятие «перенос» было впервые определено Фрейдом в Толковании сновидений (Freud, 1900) как механизм, посредством которого сновидение задействует дневные остатки, чтобы посредством переноса бессознательных следов дать проявиться предсознательной идее. Эта концепция позволяет понять связь между телесностью пациента и интрасубъективным переносом, содержащимся в его вербальных посланиях аналитику: при работе с трудными пациентами такой подход имеет более важное значение, нежели общепринятое представление о переносе как механизме отношений (Lombardi, 2002, p. 372). Боллас недавно подтвердил (Bollas, 2006) то, что современному психоанализу необходимо заново открыть мудрость этих ранних воззрений Фрейда, потому что действительно излишнее внимание к интерпретации переноса всё более превращается в болезнь психоанализа, в своего рода паранойю, превращая избранный факт в абсолютную истину: нечто используется для избегания глубинного контакта с бессознательным анализанта. 

Таким образом, вертикальная ось позволяет изучать области, в которых воздействие телесной конкретности возникает из чего-то недифференцированного и создает условия для рождения опыта на границе с бессознательным. Как говорит Матте-Бланко, «Я думаю, что психоанализу давно пора систематически исследовать непрекращающееся сосуществование и смешение пространственно-временного и внепространственно-временного или, говоря более широко, гетерогенности и неделимости, составляющих самую суть природы человека: такое понимание, хотя и не сформулированное Фрейдом прямо, исходит непосредственно из его концепции бессознательного.»