Примечание: Глава из книги Кеннета Райша "Содействуя исцелению супружеских пар: От надежды к переходному пространству для изменения" (2023). 

Брак может предоставлять человеку возможность развития новых отношений, которые могут стать средой, содействующей росту и творчеству, и стать основой для исцеления старых ран. Левальд (Loewald, 1978, 1980) первым описал феномен творческого повторения в противоположность навязчивому повторению «как реорганизацию с помощью воображения раннего животворного опыта любви» (Loewald, 1980). Партнеры, способные развить эту способность помогать друг другу и самим себе оплакивать их психические утраты, а также их текущий опыт утрат, могут стать новыми объектами друг для друга. Этот общий опыт интернализуется и реинтернализуется посредством взаимодействия взаимосвязанных проекций и интроекций с обеих сторон, которые выливаются в новые режимы восприятия и поведения в желаемых отношениях (Meissner, 1978).

Я полагаю, что этот процесс аналогичен терапевтическому действию в психоанализе, где аналитик становится для анализируемого новым объектом. В психоанализе аналитик добивается этого как любовью и уважением к анализируемому, так и, в то же время, уважением и признанием анализируемого как отдельного человека с уникальной историей развития (Loewald, 1960). В парах этот опыт творческого повторения может представлять собой «непатологическую форму переноса, — динамический психологический рост, развитие и изменение» (Loewald, 1960, p. 48). Я думаю, что это изменение является результатом способности пары оплакивать то, что было невыносимым для каждого партнера по отдельности, что создает основу для новых идентификаций и интернализаций. Такой рост обладает потенциалом ослаблять вытеснение и проективную идентификацию благодаря текущей истории взаимодействий супругов, — с переживаниями, которые каждый из них испытывает с другим, и когда они оба воспринимают самые болезненные воспоминания и переживания друг друга нежным, конструктивным и интегративным образом, а также в веселье и радости. Это чувство ''надежды'' (Bergmann, 1987) — ключевой ингредиент каждой любви. Полагаю, это та самая надежда, которую Боллас (Bollas, 1987) называл «трансформирующим объектом», который может обеспечить то, на что человек надеялся в детстве в отношениях с матерью, своим непрерывным действием изменяющей жизнь ребенка и его самоощущение.      

Я бы хотел поделиться с вами двумя клиническими примерами, которые иллюстрируют эти динамические процессы переноса, проекции, идентификации, интернализации, а также сопротивления. Эти динамические процессы мы обнаруживаем в психоанализе, психотерапии — и в браке. Вначале я приведу короткий эпизод из парного лечения, в котором каждый партнер служил трансформирующим объектом для другого. Второй клинический пример взят из более глубокого лечения пары, в котором были интегрированы скорбь и утрата, что вело к фундаментальному интрапсихическому изменению.

Первый краткий пример касается супругов, которые были близки к тому, чтобы разъехаться, потому что муж стал отстраненным. Он не ощущал творческой способности работать и не интересовался женой. Эти супруги пришли на лечение самостоятельно, когда поняли, что скоро не смогут жить вместе. Жена Сара, очень успешная и талантливая художница, совершенно не представляла, что делать с мужем, пребывающим в депрессии. Том, творческий архитектор, потерял уверенность в себе. Мать и отец не поддерживали и не признавали его в детстве, подрывали его таланты. Отец Тома был строгим, авторитарным и соперничал с сыном. Когда Том был ребенком, его мать и психологически, и физически часто и подолгу отсутствовала, и до подросткового возраста Том пребывал в депрессии. Впоследствии Том испытывал противоречивые чувства в отношении того, чтобы превзойти достижения отца. Только жена Тома сначала восхищалась той силой и талантом, с которыми он за ней ухаживал, и представляла, что он станет достойным мужчиной. Постоянное эмпатическое присутствие жены предложило Тому новый мощно поддерживающий материнский объект. В отношениях Тома с женой не было амбивалентности; они основывались на чувстве партнерства и его восхищении Сарой.

Том познакомился с Сарой, когда она старалась и не могла разъехаться с матерью и шестью сестрами. Отец Сары не особо видел в ней женщину и ценил только ее маскулинные черты. Сара росла, моделируя части себя по образцу отца, и он считал ее пацанкой, развивающейся в женщину. Несмотря на свое обаяние и энергию Сара чувствовала себя безнадежно застрявшей в запутавшейся семье, пораженной бедностью и малообразованной.

Сара сначала идеализировала Тома как сильного мужчину, с которым она может идентифицироваться, как идентифицировалась с отцом. Отец Сары обесценивал всех женщин в семье за исключением Сары, с которой он проективно идентифицировался как с фигурой, наделенной силой. Том репрезентировал для Сары Эго-идеал. Он был крепким и мощным по сравнению с ее депрессивной матерью, обижаемой и беспомощной. Сара легко проективно идентифицировалась с Томом. Однако, когда он впал в депрессию, ее первой реакцией был гнев.

Прежнее умение Тома быть энергичным и его представление о Саре как о неограненном бриллианте поддерживались его надеждой на отношения с женщиной, способной оставаться на его стороне и не бросать его. У Тома получалось проективно идентифицироваться с той частью Сары, которой он надеялся стать сам. Он, как отец Сары, воспринимал ее человеком, наделенным силой; творческим и крепким, в отличие от того, как Том воспринимал себя. Том помогал Саре учиться, обучал ее новым социальным и межличностным навыкам и советовал ей начать карьеру.

В ходе парного лечения Сара стала орудием помощи Тому в преодолении его депрессии, активно становясь отзывчивой и эмпатичной к нему в его опечаленном состоянии. Прежняя ее угроза оставить Тома воскресила его ранний опыт того, как мать стала деловой женщиной, которая не просто пошла на работу, но также взяла профессиональный псевдоним, отличный от ее фамилии в браке или в девичестве. Смена матерью имени вновь возбудила в нем страхи, что он совершенно ее потеряет. Однако способность Сары оставаться заботливой и отзывчивой и последовательное единство ее идентичности открыло Тому возможность творческого повторения. Сара часто держала Тома за руку и поощряла его плакать. Она была земной, обворожительной и общалась с ним и романтически, и по-матерински. Способность Сары быть игривой, а иногда дразнить Тома открыла для него возможность трансформирующего опыта. Эта трансформация или творческое повторение могли происходить благодаря эмпатическому умению Сары понимать, выдерживать и поддерживать Тома, когда он снова переживал болезненные чувства, связанные с потерями в детстве, пережитыми с родителями. Сара, в отличие от матери Тома, была способна надежно сохранять свое чувство самости. Ее благодарность Тому за то, что он поддерживал ее личное развитие и профессиональную идентичность, помогало ей, в свою очередь, выступать агентом перемен в жизни Тома. Ее поддерживающий отклик на Тома способствовал развитию у него большей терпимости к аффекту и возобновлению творческого интереса, что позволило ему вернуться к продуктивному труду.

Второй пример – о партнерах, которых я буду называть Рич и Джуди. Исходно они обратились ко мне, поскольку их отношениям длительностью шесть месяцев угрожало завершение. Они описали ряд затруднений. Первое состояло в том, что Рич в возрасте 57 лет был на двадцать два года старше Джуди, которой было 35. Второй возникшей проблемой было беспокойство Джуди о том, что внимание Рича сосредоточено на двух его детях от первого брака (один ребенок был хронически болен). У третьей проблемы было два аспекта. Сначала Джуди беспокоило, что Рич все еще не в состоянии разорвать свой брак через десть лет после того, как разъехался с женой. А, во-вторых, ее волновало, что с момента расставания с женой Рич повторял паттерн прекращения отношений с женщинами через пять лет, и она боялась, что повторение этого паттерна приведет к тому, что их взаимоотношения не смогут развиваться дольше этого периода.

На нашем первой парной сессии Рич и Джуди рассказали мне, как хорошо относятся друг к другу. Я спросил Джуди, беспокоит ли ее, что Рич может заболеть или умереть в ходе их отношений, учитывая существенную разницу в возрасте. Джуди ответила, что «она готова к такому варианту и она такая женщина, которая окрепнет и снова выйдет замуж». Ее реплика меня поразила, поскольку предполагала, что она надеется, что будет развиваться и созревать как женщина. Джуди ясно показывала, что любит и уважает Рича, а он чувствует, что Джуди дополняет его и позволяет чувствовать себя более целостностно. Это наше взаимодействие развилось в девятилетнее лечение этой пары.

Вначале у меня сложилось впечатление о Джуди как о довольно привлекательной женщине, выглядящей, правда, не особо женственной. Когда мы встретились, Джуди проходила индивидуальную психотерапию. Она была средней из трех детей; один сиблинг на год старше ее, а другой – на год младше и оба они во время ее детства долго болели. Джуди не чувствовала тесной связи с матерью, которую очень обременяли два больных ребенка, и часто предоставляла Джуди самой себе. Вот лишь один пример того, насколько мало внимания она уделяла Джуди и в какой депрессии находилась: девочка оставалась в своем манеже в саду на всю ночь, когда мать забывала уложить ее спать. Отец в ее раннем детстве оставался недоступной и далекой фигурой, поскольку подолгу находился на работе. Джуди выросла, не чувствуя себя привлекательной из-за тяжелой угревой сыпи. Надежда Джуди стать матерью и иметь собственного ребенка была амбивалентным желанием из-за ранних лишений и отчужденности, которые она испытывала в детстве. Хотя она как будто хотела ребенка, в ходе лечения важность ее надежд и потребностей в исцелении старых ран стала первостепенной и, в конечном итоге, они превзошли желание иметь ребенка. В процессе парной терапии у нее возник более враждебный и зависимый перенос в отношениях с Ричем, когда он стал ассоциироваться с ее матерью, — лишающей ее необходимого, равнодушной и критичной. Когда надежда Джуди, что ее спасет Рич как отцовский объект в переносе, постепенно уменьшалась, она переживала это как нарциссическую рану и злилась на него.

Рич вырос, общаясь больше с объектами, чем с людьми. Он мало что помнил о своем раннем детстве или о ранних отношениях со своими двумя младшими братьями. Рич рассказывал, что в предподростковом и подростковом возрасте он часами собирал на задворках выброшенную электронную технику и ремонтировал ее в одиночестве в своем подвале. Когда ему исполнилось шестнадцать, он записался в военный флот, чтобы покинуть дом. В тот период он стал бояться отцовского гнева, который тот проявлял всякий раз, когда он интеллектуально превосходил отца, пытаясь привлечь внимание матери. Позже Рич понял, что в его раннем детстве мать часто была эмоционально малодоступной, поскольку, как он догадывался, боролась с трудностями брака в юном возрасте с мужем, который был значительно старше ее, тяжелым, не приносящим удовлетворения и эмоционально отсутствующим человеком.

Мы не исследовали первый брак Рича тщательно, поскольку я направил его на индивидуальное лечение, где проводилась эта работа. Я предположил, что Рич бессознательно выбрал такую жену, чтобы воспроизвести свой опыт забытых и неразрешенных конфликтов брака родителей. Моя гипотеза заключалась в том, что он вновь обнаружил в своей жене эти атрибуты своего неэмоционального, отчужденного и строгого отца, в то же время вновь переживая свои чувства невозможности наслаждаться отношениями с женщиной из-за непроработанных доэдипальных и эдипальных проблем.

Далее я предположил, что Рич чувствует вину за то, что оставил мать, поскольку он считал, что бросил ее в не приносящих удовлетворения браке и жизни. После того, как брак Рича распался и он оставил жену, у него было два романа, следовавшие один за другим. Эти отношения географически и эмоционально происходили на расстоянии, и каждые длилось не дольше пяти лет. Мы вместе задались вопросом, не сместил ли он бессознательно вину, которую чувствовал перед матерью, исходно на свою первую жену, и потому не мог оставить ее, хотя они жили раздельно почти десять лет. Позже он высказывал мысль, что чувства вины привели его к тому, что он не допускал более близких отношений с Джуди.

Исходно Рич нашел в Джуди женщину, с чувствами зависимости и брошенности, с которой он мог проективно идентифицироваться. Он постоянно втягивал ее во враждебные, саркастические и обесценивающие разговоры. Это бессознательно поощряло Джуди нападать на него так, как, — он понял это позднее, — отец нападал на него в детстве. Рич боялся крайней вспыльчивости Джуди, которую он бессознательно часто провоцировал. Бессознательная защита Рича заключалась в том, чтобы стимулировать Джуди становиться отчужденной и сердитой, каким был его отец, но также не допускать никакой более тесной близости, что было бы опасным, как с его матерью.

Когда мы начали парную терапию, Рич рассказал сон, который дал картину его внутреннего душевного состояния и начинающегося переносного отношения ко мне. «Я нахожусь в больнице, рассматриваю цветные показатели жизненных функций. Они выглядят хорошо. Справа камера с эмбрионом в очках и маске. Маску медленно стаскивают, и я боюсь, что она стащит с меня очки». Ассоциацией Рича на это сновидение был его страх, что я буду работать слишком быстро с его амбивалентностью к Джуди и он потеряет свое шаткое чувство баланса и контроля. Бессознательное и осознанное беспокойство Рича касательно зависимости часто было отмечено его потребностью в контроле, что быстро стало одним из постоянных конфликтов между партнерами.

Сформировавшийся между ними сговор состоял в том, что Рич становился контролирующим и обделяющим, что поощряло Джуди чувствовать себя нуждающейся и требовательной. Затем Рич воспринимал ее как пугающе сердитую мегеру и отстранялся. Рич воспринимал Джуди как представителя его неуправляемого отца, от которого он сбежал, чтобы не сталкиваться со своими чувствами гнева, ненависти и вины. Последствие этого совместного паттерна поведения для Рича состояло в том, что он бессознательно вновь переживал неразрешенные доэдипальные и эдипальные конфликты детства с Джуди. В первые годы терапии Рич нередко предполагал, что какой-то другой мужчина уведет у него Джуди или у нее возникнет связь с кем-то другим. Попутно это вынуждало Джуди снова переживать чувство забытости и брошенности своего детства, на что она реагировала яростью. Сложнее всего для нее было столкнуться со своей интенсивной печалью и ощущением себя как дефективного и непривлекательного человека.

По мере продвижения нашей работы перенос Рича на меня организовался в его переживание меня как мощной отцовской фигуры, с которой он соперничал. Он опасался моего возмездия за его соревновательные желания и его гнев. Рич увидел второй сон, который описал так: «Я нахожусь в машине; в автокресле, как будто я ребенок. И там мужчина с ятаганом, который он держит над моей головой».

Полагаю, Рич сумел идентифицироваться со мной без интерпретации его доэдипальных желаний, чувств соперничества и гнева, которые он не мог проявить в своих отношениях с отцом. Он идентифицировался со мной как заботливым мужчиной, что помогло ему меньше сердиться на Джуди. Рич медленно начал меньше пытаться контролировать Джуди и уже рассматривал ее как человека, которому он хотел доставить удовольствие. Он чувствовал, что больше способен разбирать конфликты в связи с его преданностью, с одной стороны, бывшей жене и детям, а с другой — Джуди. У него появилась готовность, после множества обсуждений, подумать о том, чтобы завести ребенка с Джуди, чего она желала в начале терапии. Рич был способен, несмотря на горе, связанное с болезнью сына, хотеть, чтобы Джуди реализовалась как женщина. Джуди чувствовала глубокую благодарность, зная, что Рич согласен завести с ней ребенка. Когда готовность Рича завести ребенка была озвучена, Джуди почувствовала, что ее потребности признаются, и этого было для нее достаточно. Джуди впервые смогла выразить, что чувствует себя глубоко любимой, уважаемой и обожаемой. Ее интернализованные чувства, что она никому не важна и забыта, были преобразованы нежностью и сочувствием к ней Рича. Это изменяющее переживание, которое Джуди испытывала с Ричем, привело к тому, что она стала более мягкой и более женственной женщиной с Ричем, что позволяло ему переживать глубинный и непрерывный опыт близости с женщиной.        

Мое предположение относительно способности Рича меняться следует основополагающей работе Мелани Кляйн «Любовь, вина и репарация» (Klein, 1937), где она писала: «Умение идентифицироваться с другим человеком – это самый важный элемент в человеческих взаимоотношениях в целом, а также условие для настоящих и сильных чувств любви. Мы только тогда можем пренебречь своими чувствами и желаниями или в какой-то степени пожертвовать ими, и таким образом на некоторое время поставить интерес и эмоции другого человека на первое место, когда обладаем способностью идентифицироваться с любимым человеком». Я полагаю, что Рич в конечном итоге сумел заняться неразрешенными чувствами любви и ненависти, связанными с его ранним вытесненным опытом разобщенности с матерью, впоследствии повторенным с первой женой, благодаря его способности любить Джуди и идентифицироваться с ней. При этом Рич был в состоянии разобраться с паттерном конфликта и ощущаемой им вины, который сначала принимал форму садистичных и обесценивающих взаимодействий с Джуди. Рич стал для Джуди тем, что Боллас (Bollas, 1987) называл «трансформирующим» объектом, развив у себя способность чувствовать вину за ранящие взаимодействия с Джуди и начав любить ее глубоко и репаративным образом.

Прочная основа любви к Ричу позволила Джуди лучше бороться со своими гневом и завистью, направленными на Рича и его другие важные взаимоотношения. Она стала способна лучше осознавать сильные болезненные чувства утраты, связанные с ее матерью, от которых она защищалась яростью и завистью. При этом Джуди почувствовала, что в конечном итоге для нее возможно продуктивнее и больше общаться с Ричем и его детьми, особенно с хронически больным сыном, со стороны которого она чувствовала наибольшую угрозу. Это в свою очередь углубило взаимоотношения пары. Рич и Джуди заключили брак после семи лет совместной работы в лечении. Они оба чувствовали, что не обманулись в вере и надежде, которые испытывали друг относительно друга долгие годы, что оба способны меняться и дарить партнеру ту безусловную любовь, которой тот жаждал.

Полагаю, Рич использовал меня не только как объект идентификации и интернализации, но также как модель для идентификации в отношениях с Джуди. Когда происходили описанные выше изменения, каждый партнер интернализовал свой изменяющий опыт с другим и репроецировал этот модифицированный опыт назад для его повторной интернализации другим. Отношения в паре стали более взаимными, нежными и любящими.

В последние два года лечение приняло неожиданный оборот. Когда партнеры приступили к завершающему раунду переговоров касательно брака, у Рича развился рак. Он ощущал, что Джуди надежно его поддерживает, из-за чего испытывал к ней чувство обожания. Джуди открыто проявляла свою боль и глубокую печаль, предчувствуя поражение в битве с раком, а также потенциальную потерю Рича, и Рич был в состоянии сочувствовать ее печали и выдерживать ее. Рич вселял в Джуди уверенность и плакал с ней вместе в предчувствии того, что они потеряют друг друга. Джуди это утешало, и она утешала Рича. Я заметил, что Рич всегда приходил на наши сессии, будучи на морфиновой помпе, поскольку его боль усиливалась. Я предложил: если он почувствует, что не может посещать наши парные сессии в моем офисе, я могу приходить к ним домой. Наша последняя встреча состоялась у них дома, поскольку Рич позвонил и сказал, что не в состоянии прийти ко мне. Мы беседовали в залитой солнцем комнате. Рич в больничной рубашке сидел в кресле-коляске, его ноги укрывало одеяло, Джуди была рядом. Наша встреча длилась больше двух часов, мы говорили об их совместной жизни на протяжении девяти лет нашей совместной работы и их благодарности за то, что мы проделали вместе. Все время, пока мы беседовали, голубые глаза Рича сияли, я был тронут до слез и признателен, что супруги делятся глубиной своих переживаний друг с другом и со мной. Через два дня Рич умер.

Я пришел к выводу, что опыт Джуди, когда она поддерживала своего мужа во время болезни и умирания, помог модифицировать ее внутренние репрезентации себя, так что теперь она знала себя как человека, который способен дарить любовь, вести себя по-матерински и по-женски. Джуди чувствовала любовь Рича в его желании помочь ей оплакать его, чтобы она была подготовлена к его отсутствию. Это качество заботы, фактически, репрезентировало именно тот тип «родительских», а точнее, материнских объектных отношений, к которым она исходно стремилась.

Катамнез год спустя, основанный на беседе с индивидуальным терапевтом Джуди, показал, что она продолжает интегрировать последствия смерти Рича и скорбит о его утрате так, что это и далее способствует ее росту как человека и как женщины. По словам терапевта, Джуди чувствовала себя уверенно, ощущала себя привлекательной и была за себя спокойна. Много лет спустя я встретил ее, гуляя по городу, и мы коротко поговорили. Она снова вышла замуж, была счастлива и благодарна Ричу.