Никакой этап обучения не вызывал у меня столь противоречивых чувств как практика. Момента начала я неистово ждала и безумно боялась. Казалось, уже столько знаешь, что пора в бой, а потом волна беспомощности и тревоги накрывала с головой, и я в панике барахталась в сомнениях о своей компетентности. Иногда переполняла гордость, за выбор столь гуманной специальности и будующую помощь людям, а потом вдруг сгорала от стыда за прочие мотивы собственного выбора.
Время шло. И вот, наутюжив белый халат, прелистав конспекты, я на практике в соматической больнице № 20. Больные в коридорах, запах болезни, стоны, отчаяние и страх. Я настоящий пришелец. Эта сторона жизни часто отрицается большинством, в том числе и мной. Болезнь, смерть – это не ко мне, меня это не касается. Для меня, наверное, самым трудным было признать, что это тоже жизнь, часть реальности в которой мы существуем. В жизни есть место болезни, страданиям, убогим палатам, отчаявшимся людям, у которых на первом месте борьба за здоровье, борьба за то, чтобы просто быть.
В больнице оживает и начинает шевелиться глубинный, затаившийся страх смерти. Здесь его территория. Он шепчет: «Смотри, это старость, немощность, это травмы и болезни, а эти койки пусты, их постояльцев уже нет». Страх захватывает в цепкие лапы, становися трудно дышать, мысли путаются. Не хочется верить, что эти больные люди, такие же, как и я. Ведь я или мои близкие тоже можем заболеть или… умереть. Хочется вычеркнуть эти слова из словаря, а явления из жизни.
В больнице жизнь кипит. В переходах между корпусами народу, как на демонстрации. Деловито идут врачи, летят медсестры, ковыляют больные, маневрируют санитары с каталками. Два милиционера конвоируют в наручниках больного-подозреваемого. Незнакомый для меня поток жизни. В этом потоке и я, студентка второго курса, будущий психолог. Мне холодно и жутко. Я тону в отчаянье и боли.
Уверенный руководитель практики, не моргнув, оставляет меня с клиентом. Доверие подкупает. Когда тебе вверяют человеческую душу, отступать некуда, приходится соответствовать.
Первая встреча. В 70 см от меня в коридоре душной больницы сидит моя первая в жизни реальная клиентка. Держится за сердце, тяжело дышит, с надеждой и недоверием смотрит в глаза. Что она хочет получить, на что расчитывает, чем я могу ей помочь?
На автомате начинаю беседу, кто она, как попала в больницу, на что жалуется. Кажется, клиентка не замечает моей тревоги, в подробностях рассказывает о себе, заболевании, жизни: 46 лет, гепертонический криз, замужем, двое детей, один ребенк умер в возрасте 10 дней от инфекции, резала вены, сейчас всем довольна, только муж ругается матом и давление прыгает, особенно, когда слышит о смерти. Пытаюсь контейнировать ее боль и непережитую потерю. У меня самой на тот момент ребенку полгода. Слушать о смерти младенца невыносимо. Хочется плакать вместе с ней, хочется заткнуть ей рот, встать и убежать, при этом обнять и пожалеть ее. Но держусь, точнее, держу терапевтическую позицию и контейнирую, контейнирую, контейнирую. К концу беседы, излив поток слез и боли, клиенка успокаивается. Можно вздохнуть спокойно, первое погружение прошло: терапевтическая позиция не потеряна, контакт установлен, договоренность о второй встрече есть. Дальше супервизия, обсуждение, но что делать дальше непонятно.
Вторая встреча. Неожидано клиента надута, молчит. Cчитает, что наша беседа повлияла на ухудшение ее самочуствия. Говорит, что я заставила ее все вспомнить и пережить заново. Смотрит из подлобья. Но что-то не то, не только это ее беспокоит. Она как-то оправдывается, что рассказала мне обо всем, даже разозлиться толком не может. Кажется, ей неловко жаловаться на жизнь. Из первой встречи я заметила, что она всю жизнь не просит помощи, а сама готова помочь любому. Перевожу разговор на то, что происходит между нами: «У меня такое ощущение, что сейчас Вам как будто не хочется меня утруждать, рассказывая о своих проблемах?» Она заинтересовано говорит: «Ну да, вы такая молодая, зачем вам все это?» Дальше слезы и разговор налаживается, потерянный контакт восстановлен. Мы говорим, как много она привыкла делать для близких, но как сильно она обижена, что они не понимают, что и ей иногда нужна помощь и поддержка, а попросить их ей сложно. Выходит обида, злость, вина. Все, в чем так сложно было себе признаться. Говорим о причинах ее болезни, страхах. В конце беседы лицо просветлилось. Чувствует себя лучше. Будет с нетерпением ждать следующей встречи.
Третья встреча. Клиентка бежит по коридору в наш импровизированный кабинет: два стула в коридоре. Говорит об улучшении состояния и скорой выписке. Взяла у врачей схему своего лечения, делится планом о здоровом образе жизни, верит в свое выздоровление и берет за это ответсвенность. В конце благодорит за помощь и поддержку.
А в больнице кипит жизнь. В переходах между корпусами народу, как на демонстрации.Деловито идут врачи, летят медсестры, ковыляют больные, маневрируют санитары с каталками. Этот, уже принятый мной, поток жизни освещен солнечным светом. В этом потоке иду и я, студентка второго курса, будущий психолог. Мне радостно и тепло. Одним отчаянием в мире стало меньше.
***
Практика в больнице учит, ставя многое на свои места. Наконец, нащупываешь смысл и форму психологического консультирования. Исчезает страх перед живым взаимодействием, появляется интерес и вовлеченность. Учишься принимать неудачу и критику, не впадать в эйфорию от успеха и благодарности. Появляются зацепки, на которые можно опереться в работе. Делаешь свои первые открытия, от чего-то отказывашься.
Первое откровение - теорией стоит пользоваться осторожно. В неумелых руках она словно компьютер в руках неандертальца. Теория важна, но в жизни все переплетено ещё более хитро. Подводить жизнь клиента под теорию, впихивать его в концепции, давить, чтобы влез и уложился в наше представление о происхождение недуга - опасно, да и занятие само по себе бесполезное. Лишь покажется, что понял, происходящее с клиентом и уже пытаешься выцепить факты это подтверждающие, работа разваливается. Ты гнешь свою линию, а клиент в недоумении. Можно все списать на сопротивление и защиты. Но как только «я поняла», «шторки» закрываются, и я уже не слышу клиента, а только себя, сдающую экзамен по теории психосоматики. Держать в голове гипотезу, и понимать, что делаешь - необходимо. Главное, чтобы гипотеза не становилась диагнозом и приговором. Клиент не готов стать частью теории. Он хочет быть уникальным, понятым и принятым как он есть: без терминов и концепций.
Теперь о принятии. Я работала с шестью клиентами по 3-5 встреч с каждым. Разный возраст, пол, диагноз, жизненная история. Но всех объединяло недоверие к миру, себе, беспомощность и отчаяние.
Эффективной работа становилась лишь, когда клиент всецело доверялся мне и, главное, себе. Стена исчезала и мы функционировали как один организм. Чтобы достичь такой близости, я старалась присоедениться к клиенту и опуститься с ним на самое дно его боли и отчаянья. Следовать за ним в лабиринтах страха, злости, стыда, зависти. Полное принятие, понимание и уважение к любым чувствам. Клиент, видя, что психологу можно девериться, начинает медленно тянуть его в мир чувств. Все ниже и ниже, глубже и глубже. Иногда возникает желание вырваться из этого омута, иногда кажется, что утонешь вместе с клиентом. Только не поддаться панике, только не дать клиенту утопить себя, став камнем у себя на шее, а оставаться принимающим спутником в мире его непрожитых чувств. Погрузившись за ним на самое дно, когда вокруг уже кромешная тьма, очень важно помочь клиенту увидеть свет, там наверху, где жизнь бьет ключом и солнце дарит всем без исключения свое тепло. Всплывали к поверхности тоже вместе. Иногда нужно было подтолкнуть клиента, чаще он сам стремиться вернуться в жизнь, выплыть из пучины безпомощности. Умение оставаться с самыми глубиными и страшными чувствами клиента, помогая ему справиться и принять их – мое главное приобретение. Не закрывать глаза от ослепительной зависти и жадности, не задыхыться от душащей злости, не прятаться от беспомощности, не ухмыляться перед страхом, а просто принять это как часть мира, реальности, человеческой сущности. Тем самым разрешить человеку прожить запрещенные им самим чувства и освободиться от их разрушительной силы. А дальше, как мне увиделось, клиент становится активнее. Пресс запрещенных эмоций не давит, дышать становится легче и жизнь кажется ярче. Беспомощность тает в свете очищенной человеческой души.
И, наконец, мне открылось то, что зачастую именно мы – единственные эмпатичные, заинтересованные собеседники наших клиентов. Сами отношения, возникающие между психологом и клиентом становятся лечебными.
Половина моих клиентов считали себя одинокими и жили в сомнительных условиях - коммуналка, аварийный дом, съемная квартира. Другая половина оценивала свои социальные отношения как неудовлетворительные - постоянные ссоры с мужем, недавний развод, трудности с невесткой. В палате мои клиенты были либо конфликтны, либо не шли на контакт, молчали, отвернувшись к стенке. Недоверие к окружающему миру у них всеобъемлюще. Он кажется им враждебным и неискренним. Понятно, что клиенты подозрительны и к работе психолога, ищут в ней скрытый смысл, боятся отметок в карте о неблагополучном психическом здоровье. Сложно было выдержать этот натиск недоверия. Но когда клиенты вдруг открывали, что бояться нечего, они с благодарностью вливались в терапевтический процесс.
Однажды работа никак не шла. Клиентка бесконечно рационализировала, загибая пальцы, и раскладывая мир по логическим полочкам. Ее выгнал из дома муж, не разрешал видеться с детьми. Аварийный дом, коммуналка с соседями, мечтающими о ее смерти и даже побои. Ни постоянной работы, ни друзей. При этом - никаких чувств и эмоций. В какой-то момент я была готова сдаться, так и не пробив ее кокон защит, но все же эмпатично продолжала слушать. И вдруг на нее снизошло озарение: «Да, да. Я поняла. Вы просто хотите мне помочь.» Это осознание, что кто-то может быть с ней рядом, оказало на нее мощнейшее влияние. Потом она говорила о глубинных страхах, плакала, да ее просто трясло. В результате место вырвавшейся боли заняла вера и признание существования добра.
Многие клиенты к концу признавались, что пережили уникальный опыт продолжительного разговора с заинтересованным собеседником. Это оказалось большой ценностью, которая сократила их пребывание в больнице. В итоге клиенты открылись не только себе и психологу, но и с большей готовностью сотрудничали с лечащим врачом.
Практика оставила после себя богато расшитый воспоминаниями шлейф. Неповторимые моменты первого погружения в мир реального психологического консультирования навсегда остануться во мне. Это были счастливые 40 часов.