Цель данной статьи – увеличить осознание  терапевтами трудностей и возможностей, присущих «моментамязвимости» (Livingston, 2001), а также значение предоставления парам возможности продлить такие моменты открытости. Поддерживающее эмпатическое внимание к субъективному эмоциональному опыту пациентов в такие моменты углубляет аналитический процесс и способствует трансформации отношений, что собственно и является фокусом терапии пар.

Цель данной статьи – увеличить осознание  терапевтами трудностей и возможностей, присущих «моментам уязвимости» (Livingston, 2001), а также значение предоставления парам возможности продлить такие моменты открытости. Поддерживающее эмпатическое внимание к субъективному эмоциональному опыту пациентов в такие моменты углубляет аналитический процесс и способствует трансформации отношений, что собственно и является фокусом терапии пар.

Давайте начнем с иллюстрации того, как предложение пациентке «побыть с собственными чувствами еще немного» может способствовать возникновению момента  раскрытия, исследования и близости вопреки переживаемой уязвимости. Этот пример  извлечен из более обширного материала сессии, чтобы ясно продемонстрировать роль подобных вмешательств. Он не отображает предшествующего процесса, в течение которого терапевт был менее активен. Также, для большей ясности, я начну с сеттинга диадического взаимодействия. Как показано ниже, мультисубъективный сеттинг терапии пары существенно усложняет данный процесс.

Роз начинает сессию с описания деталей взаимодействия с ее дочерью накануне вечером, в ходе которого она осознала, что ее тон внезапно изменился. После внимательного выслушивания, периодически сопровождавшегося чем-то вроде «гмм-хмм» и поощрением продолжать, я стараюсь натолкнуть ее на размышления о собственном внутреннем опыте. «Что вы чувствуете, когда это происходит?» – спрашиваю я.

Роз быстро реагирует на мой вопрос. «Что на меня нападают и ранят, но я, черт побери, не собираюсь это показывать. В такой ситуации я никому не могу доверять».

Стараясь еще больше углубиться в ее внутренний опыт и сконцентрироваться на ее ощущении подспудной угрозы и уязвимости, я мягко отвечаю: «Значит, вы испытываете потребность в том, чтобы защитить себя. От чего вы защищаетесь?»

«Я защищаюсь от проявления ощущения собственной слабости. Я защищаюсь от того, что кто-нибудь заметит мою слабость… потому что, мне кажется, он этим воспользуется… что он сделает мне еще больнее. Это такое опасное место для жизни. Каждая клеточка моего тела кричит: «Задраить люки, все закрыть, оставаться внутри – враг атакует! Враг атакует!»

И далее я просто поощряю ее удерживать внимание на собственном эмоциональном опыте. «Итак, эти сигналы в каком-то смысле защищают вас, но в то же время вы чувствуете себя изолированной».

«Они не защищают меня. Когда-то защищали. Они защищают меня в рамках краткосрочной стратегии выживания. Они защищают меня от проявления моей слабости, но это так, словно я выросла за огромной стеной».

Я побуждаю ее к дальнейшему исследованию, к тому, чтобы оставаться с этими чувствами и углублять их. «Хорошо, можем ли мы сейчас отправиться туда? Можете ли вы взглянуть повнимательней на этот опыт вместе со мной? Вы сказали, что вы осознали, что ваш тон изменился. Была ли это некая угроза, которую вы ощутили в тот момент? Что произошло, прежде чем вы заговорили этим тоном?»

Роз говорит открыто, очень эмоционально и с глубоким самонаблюдением. «Это отторжение. Почему я должна быть отвергнута из-за страха Дебби? Я ее боюсь».

«Что происходило непосредственно перед этим?». Я спрашиваю снова, ощущая значимость этого момента уязвимости, как там, за обеденным  столом в кругу семьи, так и здесь и сейчас со мной.

Роз начинает воссоздавать ключевой момент. «Она ела, но в этом было что-то неуместное. Этот тон возник из страха, относящегося к Дебби».

«Чего вы боитесь?», – я спрашиваю мягко, но настойчиво, удерживая фокус на аффекте в тот ключевой момент.  

«Ее аппетит. Это связано с ее весом». Роз снова умолкает.

Я возвращаю ее к исследованию ее собственного опыта. «Это имеет отношение к вам?»

«Да, поскольку я не могу накормить ее досыта. Видите ли, манеры поведения также представляют собой средство регуляции потребления… регуляции скорости и способа, с помощью которого нечто пропадает в нее… и я ощущаю преграду,  плотину из-за того, что я не могу удовлетворить ее потребления. Это меня пугает… ее аппетит… он меня пугает. Должно быть, у меня чего-то не хватает…. Что она хочет от меня чего-то, чего я не могу деть. Ее аппетит, в какой-то степени, ощущается как упрек… как олицетворение моей недостаточности… моей неспособности быть достаточной… моей неспособности дать ей достаточно. Это меня действительно пугает».

«Вас пугает, что у нее может быть потребность в чем-либо, и что вы даете ей недостаточно». «Побудьте с этим страхом еще немного» - реагирую на это я.

Роз неуверенно продолжает: «Я знаю, что ее «голод» изначально происходит из того, что я даю недостаточно. Я это знаю». Она глубоко вздыхает. После длительного молчания, которое я предпочел не нарушать (но побыть с ним еще немного), она снова вздыхает. Ее глаза полны слез, в то время как молчание все еще длится. Затем мучительно и с гораздо большим смущением, по сравнению с ее обычной сдержанной и четкой манерой выражаться, она  продолжает: «Моя настойчивость по поводу ее манеры поведения – это способ экстернализировать мою потребность по отношению к ней, которая в том, чтобы регулировать ее потребность. Все эти правила для того, чтобы скрыть стыд по поводу этой обнаженной незрелой потребности. Так что все они для того, чтобы замаскировать то, что на самом деле за этим: Я хочу! Дайте мне!».

Концептуальная основа

Здесь я представлю лаконичное резюме концептуальной основы осуществлямого мною акцента на уязвимости и продолжительной работе с эмоциональным опытом (подробнее см. Livingston, 2001, 2003.). Интеграция и регуляция аффекта стоит в центре любого психоаналитического понимания развития, а также терапевтического процесса. Такая центрированность на эмоциональном опыте является особенно важной для того, что психологи самости называют развитием связного чувства самости. Фактически, Столороу, Брандшафт, и Атвуд (1987) обратили наше внимание на то, что функции Я-объекта (self-object) имеют фундаментальное значение для интеграции аффекта в структуру опыта самости (organization of self-experience), что потребность в связи с Я-объектом соотносится с потребностью в чуткой откликаемости на аффективные состояния на всех стадиях жизненного цикла.

Столороу и Атвуд (1992) соотнесли терапевтическое действие аналитического процесса с моделью травмы в ходе развития (developmental trauma), подчеркивая предопределенность болезненных аффективных состояний у ребенка: исходная потребность в Я-объекте встречается с отказом или разочарованием, порождая глубокий и болезненный эмоциональный опыт, с которым ребенок не в состоянии справиться в одиночку. Затем, «на следующем этапе ребенок испытывает вторичное Я-объектное желание чуткого отклика, который бы преобразовал, сконтейнировал и исправил его болезненное реактивное аффективное состояние» (p. 53). К сожалению, родители, чья нечуткость порождает подобные первичные Я-объектные неудачи, как правило, не могут обеспечить эту желанную преобразующую эмпатическую откликаемость. Именно этот вторичный провал в предоставлении поддержки для переработки болезненного аффекта приводит к «отгороженным болезненным чувствам, которые становятся пожизненным источником внутреннего конфликта и уязвимости» (p. 54).

Психоаналитическое лечение обеспечивает безопасность и Я-объектный опыт, который позволяет повторное соприкосновение с этим сбоем в развитии. В частности, эмпатически настроенный клинический фокус на проявляющейся уязвимости дает желанную и необходимую поддержку этим отгороженным болезненным аффектам и таким образом стимулирует их переработку. Построение структуры, по существу, есть развитие способности регулировать аффект, а также чувства связности самости, достаточного, чтобы сделать возможной переработку болезненных состояний, не прибегая к защитным, самоограничиващим  паттернам.

Мой фокус в аналитическом процессе – состояния уязвимости самости. Уязвимость обычно рассматривается как возможная опасность и бремя. Слово «уязвимый» означает: «такой, которого легко уязвить, обидеть, ранить». Люди, отказывающиеся от своих обычных характерологических защит, оказываются открытыми для самых разнообразных обид, от частных эпизодов со стыдом и отвержением, до прямых личных нападок и потенциально  разрушительных потерь. Что угодно из вышеперечисленного может пробудить воспоминания о ранних травмах и связанном с ними страхе исчезновения существющего чувства самости и его привязанностей. Таким образом, не удивительно, что защитные доспехи, которые люди одевают, становятся неотъемлемой частью их характеров. Однако, в разные периоды жизни и по разным причинам они ненадолго сбрасываются, хотя редко без сопутствующего чувства смятения и опасности. Такие моменты, когда жесткие барьеры смягчаются, и люди открываются для нового опыта, являются «моментами уязвимости», которые я рассматриваю в данной статье.

Они потенциально являются опорными моментами изменений. Чаще всего в такие моменты переживаются Я-объектные устремления и связанные с ними чувства. Часто это мучительные чувства обнажения и нежности вместе с острым осознанием опасности возможного стыда и отвержения. Опыт уязвимости, тем не менее, заключается в субъективном чувстве новизны и риска, а также в ощущении, что тебя видят, а не в специфическом содержании какой-то определенной ситуации. 

Безопасность, создаваемая развитием «доверительного ожидания»(Bacal, 1990) эмпатического погружения терапевта в субъективный опыт пациента, является основополагающей для обеспечения изменения именно потому, что она позволяет раскрыть, и, таким образом, исследовать давно подавленные желания и уязвимые места. Она побуждает пациента разделить, переработать и, таким образом, интегрировать сцепленные болезненные аффективные состояния, которые прежде, в отсутствие  контейнирования и поддержки, ощущались как непереносимые.

Уязвимость – это внутренний опыт, а не поведение. Развитие отношений, в которых достаточно безопасно, чтобы рискнуть соприкоснуться с этим опытом, является стержнем лечебного процесса, поскольку, несмотря на присутствующие риски, возрастание уязвимости внутренне присуще психотерапии. Именно в эти короткие моменты уязвимости присутствует открытость новому опыту. А затем становится возможным переработать прежде нестерпимый аффект или, может быть, рискнуть поэкспериментировать с ранее недопустимыми возможностями и позволить себе отойти от жестких и ограничивающих защитных паттернов. Эти моменты в лечении должны приветствоваться и поддерживаться, поскольку они имеют очень большое значение.

Моменты уязвимости в лечении пары

Точно так же, как безопасная обстановка для уязвимости и переработка аффекта являются стержнем индивидуальной терапии, они являются неотъемлемой частью терапии пар и отношений в паре как таковых. Кохут (1984) любил шутить, что «хорошим браком можно считать тот, в котором в любой конкретный момент времени только один из партнеров является сумасшедшим» (стр. 220). Тогда, если один из партнеров («псих», на мгновение регрессировавший или уязвимый) временно нуждается в поддержке Я-объекта, другой может быть доступным для того, чтобы обеспечить ее. Соломон (1989), конкретизируя замечание Кохута, считал эффективным тот брак, который позволяет обоим партнерам время от времени регрессировать к по-детски зависимым состояниям. Соломон характеризовал партнеров в эффективных взаимоотношениях как меняющихся ролями: они по очереди встречаются с нуждами друг друга, и ни один из них не чувствует себя пойманным в ловушку в той роли, которая может восприниматься как умаляющая его или ее самость (1989, р. 25). Чтобы помочь паре развить эти потенциальные возможности, терапевт должен фокусироваться «не [на] том, что каждый их них делает неправильно, а на том, почему поведение и реакции каждого из них могут быть защитой от нарциссической раны» (Solomon, 1991, стр. 126).

Исходя из подчеркнутого отношения к уязвимости, когда люди получают возможность сбросить свои защиты, особенно высокомерные и связанные со стыдом формы поведения, и разделить друг с другом свои уязвимые самости в безопасной и заботливой атмосфере, границы могут быть смягчены и исправлены, а развитие самости может быть возобновлено. Это верно для индивидуальной терапии, и еще более верно для терапии пар.

Моменты уязвимости играют ключевую роль в установлении близости, а также в развитии потенциала партнеров для саморазвития друг друга. Сознательное содействие и создание благоприятных условий для таких моментов является основным предметом обсуждения в дискуссиях о технике. Расширение фокуса анализа от работы один на один в индивидуальной терапии до терапии пар становится источником теоретических и технических  сложностей. Можно облегчить этот переход, уделяя внимание моментам уязвимости, так как это обеспечивает организующие рамки, которые  проясняют и облегчают концептуальные и практические требования, присущие работе с парами.

Триадический мир терапии пар по определению включает присутствие еще одной, третьей субъективности. Оба пациента привносят в работу настоятельные я-объектные нужды (например, потребность быть в центре внимания и быть понятым), которые не встретили понимания дома. Обычно, партнеры не обладают в достаточной степени способностью к  самосознанию и рефлексии, или к эмпатической настройке и децентрации, чтобы настолько отвлечься от своих собственных нужд, чтобы сконцентрироваться на нуждах другого партнера; если бы они были способны на это, им бы, в обычных обстоятельствах, не потребовался бы супружеский терапевт. Терапия пары ставит своей целью развитие этой способности, что означает никак не меньше, чем трансформация нарциссического опыта пациентов. Такая радикальная работа требует безопасности и порядка – это вещи, которые всегда непросто установить в эпицентре сталкивающихся субъективностей.

Эти столкновения ведут к яростным схваткам. В терапию пары вовлечены три человека, двое из которых уязвлены и нарциссически ранимы и к тому же имеют общую и иногда горькую историю, наполненную фрустрацией и разочарованием. Партнеры приходят в наш кабинет именно потому, что они неоднократно терпели неудачу, пытаясь получить друг от друга эмпатическую отзывчивость и создание безопасного пространства, в которых они нуждаются. Они чувствуют обиду друг на друга и не в состоянии вновь скрепить разрывы, образовавшиеся в той связи, которая есть между ними. Защитные позиции, которые они заняли в ответ, препятствуют коммуникации и близости еще больше, делая невозможным последовательный терапевтический процесс.

Когда в индивидуальном анализе терапевт, в конце концов, достигает успеха и входит в контакт с нуждами пациента, проявляющего презрение, эта тщательная подготовительная работа обеспечивает безопасность, которая позволяет пациенту выразить стыд и обиду, стоящие за его или ее привычно агрессивной позицией. Терапия пары действительно отличается. Неминуемо, ровно тогда, когда такой скрупулезно подготовленный момент достигнут с одним партнером, с другим партнером случается взрыв, спровоцированный ужасом, что его собственная необходимая система регуляции самоуважения может потерпеть крах, если баланс внутри пары изменится.

Если терапевт не обладает инструментами для работы с этой динамикой, необходимая и с трудом созданная атмосфера безопасности и отзывчивости разрушается, а вместе с ней рушится и надежда на то, чтобы все начать заново. Вместо этого господствует хаос и угроза повторной травматизации. (Ornstein, 1974). Супружеский терапевт, узаконивая обнаруживающиеся трансферентные нужды, существующие внутри пары, должен также придавать особое значение пониманию того, что значит быть объектом подобных нужд. Чтобы выдерживать близость, уязвимость и переработку эмоционального опыта, паре нужно научиться уважать (по сути, лелеять) моменты уязвимости. Им необходимо развить способность «побыть еще немного» с уникальным субъективным опытом друг друга. Это нелегкая задача, и присущие ей сложности должны быть исследованы и обобщены. (Подробнее о технических аспектах работы с парами см. Livingston, 2001.)

Почему тогда терапевт должен встречаться с обоими партнерами одновременно? Зачем рисковать, выходя за пределы более контролируемых диадических взаимоотношений пациент-терапевт, которые служат созданию структуры и связности самости? Что многих из нас влечет в ситуации, в которых наша способность предотвращать серьезные нарушения эмпатии настолько радикально сокращается? Обычно это надежда вернуть брачное предприятие в нормальное русло, поскольку, в своем лучшем проявлении, терапия пары – это мощный источник опыта, необходимого для развития, и, таким образом, она может быть потрясающей возможностью для взаимного возрождения и  наполнения двух жизней новой энергией.

Обучаясь навыку «Побудь с этим еще немного»: пример

Джо: [Жалобно] Ничего не получится, если ты не можешь контролировать свой гнев. Ты должна контролировать свой гнев. Ты очень быстро становишься до крайности сердитой! 
Роуз: [Поспешно защищаясь] Иногда! 
Джо: Тебе свойственны приступы гнева, и нам необходимо… 
Роуз: Иногда! 
Марти: [Я вмешиваюсь, пытаясь содействовать более уязвимому проявлению Роуз] Скажите ему, что Вам сейчас нужно и попытайтесь не защищаться. 
Роуз: Я не знаю, скажу ли я это так, как следует, но что мне нужно, так это чтобы у вас было некоторое представление о том, что, да, иногда у меня такое бывает. Думаю, множество вещей проносится у меня в голове, когда Джо говорит о моем нраве. Я могу проявлять очень дурной характер. Хорошо, я постараюсь не защищаться. Полагаю, мне нужно от тебя две вещи. Одна – это то, что ты видишь, что чаще всего я так не поступаю. Это я защищаюсь? 
Марти: Вам нужно знать, что он знает, что в этом не вся Вы. 
Роуз: Это одна часть – то, что мне нужно знать, верно. А вторая – мне нужно суметь почувствовать, что ты можешь выдержать мои эмоции. Иногда я становлюсь такой рассерженной, потому что меня сильно обидели. Я чувствую, что ты такой слабый, что ты просто … 
Джо: Извини. Ты только что обвинила меня в слабости. Это же ерунда и элементарная отговорка. Это чушь. 
Роуз: [Стараясь сказать это в менее обвиняющей манере] Я чувствую, что ты такой хрупкий, что я не могу разозлиться. 
Джо: Ты сказала, что ты чувствуешь, что я такой. Это ничего не значит. Именно потому, что ты говоришь «чувствую», это ничего не значит. Когда ты говоришь, что ты чувствуешь, что я «такой», в этом нет чувства. Это идея, будто бы это факт. «Джо, ты хрупкий, и поэтому тебе сложнее справляться с моим нравом». 
Роуз: Я сказала, что я хотела бы, чтобы ты мог справляться с тем, что я злюсь. Но я чувствую, что ты как будто слишком хрупкий для этого. Да, я действительно так сказала. Я не знаю, как еще сказать об этом. 
Марти: [Стараясь сделать обстановку более безопасной для обоих партнеров] Вы не знаете, как еще сказать об этом, а у Джо возникает отклик на это. [Обращаясь к Джо] Мысль, что она видит Вас хрупким и слабым, беспокоит Вас. 
Джо: Я хрупкий, но и ты тоже. И любой человек. И в этом нужно отдавать себе отчет. 
Марти: Она как раз пыталась обсудить свою реакцию на то, что она ощущает как хрупкость. Ее не волнует, присуще ли это каждому, или является это неестественным или нет, у нее есть с этим сложности. 
Роуз: Когда у меня, в самом деле, возникают очень сильные эмоции, как в подобном случае, ты не позволяешь их мне. Ты начинаешь чувствовать угрозу. 
Марти: Я думаю, что мы как раз стараемся выражать чувства так, чтобы это не было нападением. Джо сложно, когда нападение преобладает над чувством. Иногда вы оба начинаете защищаться. 
Джо: Я знаю, что в данный момент я защищаюсь. Я знаю, что это так. 
Марти: Для каждого из вас сложно обрести пространство, чтобы соприкоснуться со своими чувствами, поскольку они проявляются таким образом, что другой откликается на них, как на нападение. 
Джо: Да. Я заговорил, полагая, что, может быть, мы вместе поговорим об этом, а потом ты сказала одну очень неприятную вещь. Ты сказала: «Ты всегда такой». Вот, что ты сказала. 
Роуз: Может быть. 
Джо: Это ровно то, что ты сказала. Я сказал: «Не всегда» …. А потом я стал язвительным. А если я стал язвительным, это все. Ракета выпущена. 
Марти: [Обращая внимание на пусковой механизм для эскалации защит] Как только она сказала: «Ты всегда такой», – вы стали язвительным. 
Джо: Да. Я посчитал это очень разрушительным замечанием. 
Марти: Это очень трудно. Несмотря на все, что есть конструктивного, если появляется любая незначительная деструктивная вещь, вы оба готовы среагировать на нее. 
Джо: Да. 
Роуз: И все-таки я хочу кое-что добавить. Я чувствую, что я в самом деле была… начинала быть уязвимой. Но я смогла заметить, что как только Джо все обобщил, что он сделал, как я почувствовала, говоря: «Смотри, вот что ты делаешь все время», – в этот момент я утратила уязвимость. 
Джо: Ты действительно делаешь так все время. 
Роуз: Мы оба так поступаем. Мы оба добавляем: «Ты все время так делаешь», – как раз тогда, когда другой в чем-то признается. 
Джо: Да, я признавался в чем-то раньше, но ты не снижала оборотов и не принимала моего признания. 
Роуз: Этого было недостаточно! 
Джо: Тебе нужно было удостовериться, что я все понял. 
Марти: Она обязательно хотела обратить на это особое внимание. 
Роуз: Мы говорим о проблеме, которая является более глубокой и всеобъемлющей. [В этот момент Джо тревожно посмеивается, и Роуз взрывается] Будь добр, не смейся вот так надо мной! Не смей так поступать со мной! Я не переношу, когда ты так делаешь! Он ржет надо мной. Пошел ты, Джо. Я даже и не подумаю стараться. Я сказала, что была неправа. Я сказала, что ты был прав. А ты ржешь надо мной, именно тогда, когда я делюсь с тобой своими переживаниями! Я не говорю тебе, что я права. Не подсмеивайся надо мной. Ты так поступаешь каждый раз, черт подери. [длинная пауза, прежде чем Роуз вздыхает и продолжает] Вот почему, плюс ко всему остальному, я действительно защищаюсь и мы никогда ни к чему не приходим. 
Марти: Что ж, очень быстро происходящее превратилось в каждый раз. Думаю, очень важно поделиться с ним. Ему неловко, когда он осознает этот смешок. Затем Вы добавляете «каждый раз». 
Роуз: Минуточку. Мы ходим по кругу. Марти, если Вы были не здесь… Это словно… [тихо плачет] 
Марти: Движение взад-вперед. 
Роуз: У меня не получается почувствовать… Я просто буду говорить за себя. Он может чувствовать то же самое, и я уверена, что он так и чувствует. Я не ощущаю, что ты хоть когда-нибудь притормаживаешь, чтобы послушать меня. Это про то, что ты реагируешь на все, что бы я ни сказала. Про твое хихиканье, про то, как я пыталась не быть правой, а рассказать тебе, что со мной происходило в тот момент. Я чувствовала и понимала, что то, что я делаю, опасно и разрушительно. Но ты обязательно должен был отреагировать на это, и мы ничего не достигли. Я чувствую, что схожу с ума от того, что я никогда не смогу остановить эту игру. 
Марти: Вы оба испытываете большие сложности с тем, чтобы слушать друг друга, но не выдавать ответную реакцию. А реакция производит впечатление атаки. Например, хихиканье – это волнение. 
Роуз: Его волнение? 
Марти: Да. Он чувствовал неловкость. 
Роуз: Но он чувствовал, что то, что я говорю, неправильно, блин. 
Марти: Это способ защиты, и важно обратить его внимание на это, дать ему понять, что вы не будете в состоянии продолжать, если он будет использовать подобную форму защиты. 
Роуз: Я хочу Вас спросить, а вы поняли, что я была… Я имею в виду, я не могу сказать, что я была уязвимой, потому что не было явного…
Марти: Вы, несомненно, изо всех сил старались быть открытой. 
Роуз: Я говорила, что он был прав тогда. 
Марти: И в этот момент его смешок вы восприняли как прямое унижающее нападение. 
Роуз: Совершенно верно. 
Роуз: Он издал негромкий звук. 
Марти: Потому что он чувствовал себя неуютно в тот момент. Возникла угроза. 
Джо в этот момент берет «поучительный» тон, и Роуз, как и ожидалось, отвечает тем, что начинает защищаться. Паттерн развивается, и Джо перефразирует одно из замечаний Роуз, сохраняя смысл, но насмешливым тоном. 
Джо: Вот что ты сказала: «Хорошо, но ты так поступаешь все время, и давай прямо сейчас разберемся, почему ты все время так делаешь». 
Марти: [Я вмешиваюсь шутливо, но твердо] В этом месте осторожней! Еще немного и вы начнете глумиться. Мы начинаем понимать, что время от времени вам обоим свойственно испытывать желание доказать другому, что он делает так из раза в раз, а не говорить, что, как в этом примере, таким образом события разворачиваются в данный момент. 
Джо: Верно. 
Марти: И это борьба. 
Джо: [Кажется, чувствует себя в большей безопасности и продолжает более мягким тоном] Я просто хочу сказать кое-что о твоем характере. Прежде всего, я не считаю тебя ужасным человеком из-за того, что у тебя такой характер. Я не думаю, что это все, что в тебе есть. 
Роуз: [Также становится более мягкой и восприимчивой] Я это знаю. Но ты не можешь вынести этого – когда я проявляю свой нрав. 
Мягкость оказывается недолговечной, так как Джо слышит «ты не можешь вынести этого» как упрек. 
Джо: Ты, черт побери, права, я не выношу этого. И находиться поблизости очень трудно. Я тебя не понимаю. Ты делаешь очень разрушительные вещи. И ты продолжаешь их делать, а я, блин, заколебался. Я просто хочу тебя встряхнуть и сказать, прояви сдержанность хоть в чем-то! Я больше не могу с этим разбираться. Это превратилось в такую проблему. Просто из-за того, что я начал язвить, у тебя, блин, сорвало планку. Ты делаешь такую фигню, которая задевает за живое… включает меня, но я не срываюсь. 
Марти: [Стараясь сдержать свое разочарование по поводу возвращения Джо к паттерну защита-нападение] Нет, вы не срываетесь – вы посмеиваетесь. [Я достаточно корректен, чтобы Джо почувствовал себя понятым и, кажется, он не чувствует моей досады] 
Джо: [Задумчиво] Да, я посмеиваюсь. Это правда. 
Марти: А эффект тот же самый. Вы оба спешите со своим «и ты так поступаешь все время». Полагаю, становится ясно, что вы оба очень быстро реагируете — 
Джо: — на самые незначительные вещи. 
Марти: Так Ваш смешок заводит Роуз, а ее гнев заводит Вас. 
Джо: Я знаю. Я ничего не могу с этим поделать, поверьте мне. 
Марти: Верно. Вы ничего не можете с этим поделать. 
Роуз: И я ничего не могу поделать, когда становлюсь такой бешеной. 
Джо: Да. Заметно. 
Марти: Пусть это уляжется в голове. Это на самом деле зеркальное отображение. Выглядит по-разному, но оказывается идентичным. 
Роуз: Дело не только в хихиканье. У него есть определенный репертуар. 
Джо: [Успокаиваясь] Ты права, верно. 
Роуз: Это все, о чем я говорю. Я хочу, чтобы он осознавал, чтобы тщательно подбирал репертуар. 
Джо: Хорошо. Послушай, я действительно постараюсь так делать. 
Марти: Мы сейчас достигли точки облегчения. Я хочу, как бы воспользоваться моментом и дать вам этим проникнуться. Каждому из вас в этом пространстве было очень трудно не испытывать терпение другого и изъясняться более прозрачно, или не убегать от важного. 
Роуз: Но думаю, я могу это понять. Полагаю, я в состоянии продолжать, но я чувствую, что поскольку в фокусе оставалось то, что Джо видит во мне пациента и того, кто не прав, ему сложнее. 
Марти: В тот момент не было. Когда мы достигаем ситуации, где один из вас оказывается уязвимым и признает свой вклад в то, что произошло, другой склонен делать попытку доказать еще что-то, или требовать пространства для своей реакции. Трудно сохранять безопасное пространство чуть дольше. 
Джо: [Мягко] Ты могла бы получить все, что ты хочешь – ты можешь воздействовать на меня – но тебе нужно делать это в понимающей манере, с сочувствием. 
Роуз: Хотела бы я верить, что это возможно. 
Джо: Мы это уже тысячу раз проходили. Ты знаешь, что то, как ты действуешь, не работает. 
Марти: [Спокойно, но твердо] Вы начинаете читать нотацию. Это двухсторонний процесс. В то время как она успокаивается, вы расстроены из-за того, что на вас оказывают воздействие не так, как вам того нужно, так что вы собираетесь прочитать ей лекцию по этому поводу, потому что она кажется более податливой в этот момент. 
Джо: Я действительно размышлял о чувстве, которое у меня возникло – что я знаю решение, а Роуз нет. 
Марти: Вы оба очень ясно понимаете некоторые детали, а затем вы прибавляете к этому чувство, что «Я знаю, а другой – нет». 
Джо: Да [потом мягко] Извини. Я просто пытался… 
Марти: Вы пытаетесь прояснить дело. Это не помогает. Человеку, который оказался более открытым в данный момент, всего-то и нужно, что молчаливое слушание, или ему нужно знать, что вы намерены разобраться в том, каков Ваш вклад в то, что он себя так чувствует. К тому же, я вспоминаю о еще одной вещи, о которой мы говорили сегодня: очень важно смотреть на вещи таким образом, чтобы видеть их в настоящий момент, а не стремиться поскорее сделать обобщение. 
Джо: Правильно. Это вроде было для того, чтобы заставить ее осознать. 
Марти: Видите ли, в этом и проблема. В такие моменты вы не можете заставить ее осознать что-либо. Она уже находится в процессе осознания. 
Джо: Я понял, Марти. Я понимаю, понимаю. 
Марти: Вы не хотите, чтобы я вдалбливал это. Вы не хотите, чтобы я втолковывал суть вопроса. Это как раз то, о чем мы говорим. Мы все делаем это.

Вышеприведенная сессия, является интересным примером усилий, направленных на то, чтобы обеспечить возможность партнерам вместе выдерживать уязвимое пространство. У меня очень хорошее взаимопонимание с обоими партнерами. Они оба глубоко вовлечены в свой собственный процесс лечения. Кроме того, они несомненно  привязаны друг к другу и настроены на совместную работу. Тем не менее, они чувствуют себя небезопасно и находятся в оборонительной позиции по отношению друг к другу. Моменты уязвимости редки и быстротечны.

Когда кажется, что другой слышит, мы полагаем, что самое время сказать ему кое-что еще. А это не так. Если вы можете это понять, значит те давшиеся с таким большим трудом моменты, которых мы достигали, могут длиться немного дольше. На этом мы остановимся. Они встают и обнимаются, прежде чем уйти.

Обсуждение и вывод

Эта сессия представляет собой блестящий пример дополнительных сложностей, связанных с мультисубъективным сеттингом. В отличие от индивидуального сеттинга, в котором уязвимость и внутренние эмоциональные состояния Роуз могли бы проявиться и стать доступными для исследования, в триадическом контексте сессии супружеской терапии раскрытие каждого из партнеров часто встречало реактивный, обусловленный самозащитой отклик со стороны другого. Чтобы содействовать процессу самораскрытия, терапевт должен вновь и вновь по очереди настраиваться на каждого из партнеров. Было важно находить оправдание и исследовать страхи и желания каждого из партнеров, и в то же самое время не забывать о том, что их выражение инициировало защитные или нетерпимые реакции у другого партнера.

Терапия должна развиваться медленно, попеременно помещая в фокус субъективности каждого из партнеров, а особенно их реактивность в отношении друг друга. Благодаря многочисленным повторениям паттерна, продемонстрированного в данной сессии, оба партнера развивают способность сдерживать некоторые из своих реакций, так что могут ненадолго стать чуткими и обеспечить безопасность для установившейся уязвимости.  Именно в этом циклическом процессе разрыва-восстановления,  и испытывая благодаря ему моменты уязвимости, пара может начать соответствовать остроумному определению хорошего брака, которое дал Кохут.

Перевод: Е. Лоскутова