Аннотация

В статье освещается вклад К.Г. Юнга в становление глубинной психологии и динамической психотерапии. Автор выделяет три этапа «психоаналитической карьеры» Юнга и дает их развернутую характеристику. Также приводится анализ глубинной динамики отношений между Карлом Густавом Юнгом и Зигмундом Фрейдом.

Ключевые слова: тест словесных ассоциаций, комплекс, dementia praecox, либидо, архетип, теневой аспект отцовского архетипа, интроверсия, экстраверсия.

“The rest is silence”. «Остальное – молчание». Или, в более известном русском переводе Михаила Лозинского: «Дальше – тишина» [Шекспир У., 1985]. Финальная реплика принца датского Гамлета завершала письмо, отправленное 6 января 1913 г. из Цюриха в Вену [The Freud / Jung Letters, 1974]. Отсылкой к трагедии Шекспира наследный кронпринц психоанализа Карл Густав Юнг подытожил шесть лет дружбы и плодотворного сотрудничества с Зигмундом Фрейдом.

Для чего ему понадобился этот литературный прием? Впоследствии, будто вторя гамлетовской реплике Юнга, историки психоанализа станут писать о «трагическом разрыве» между Юнгом и Фрейдом, как о развязке великой идейной и межличностной драмы, сценой для которой послужила интенсивная переписка двух титанов глубинной психологии.

Фрейд и Юнг были склонны щедро обмениваться литературными аллюзиями. Но обращение к тексту «Гамлета», в котором Шекспир, по словам Томаса Элиота, «попытался выразить нечто невыразимо ужасное» [Элиот, 1996], конечно, не следует рассматривать лишь как изящную виньетку в конце письма. Классической цитатой обозначен рубеж в судьбе не только двух выдающихся корреспондентов, но и психоанализа в целом. Отождествляясь с мятежным принцем датским в момент своего разрыва с Фрейдом, Юнг придал новый смысл всей истории их странной и противоречивой дружбы.

Как известно, незадолго до разрыва, Фрейд по-отечески упрекал Юнга в том, что тот желает ему смерти, точно один из сыновей в первобытной орде. Но Гамлет отца не убивал, а, напротив, был одержим местью за его убийство; он оказался во власти отцовского архетипа, под его деструктивным влиянием. Как будто шекспировской цитатой Юнг сказал Фрейду: я не отцеубийца, но сын, тяжело переживающий утрату отца.

В работе «Значение отца в судьбе индивида» [Юнг, 1997] Юнг утверждал, что влияние отцовского архетипа может достигать огромных масштабов, приводя к возникновению божественного или демонического образа родителя. В гамлетовской драме Юнга Фрейд был, конечно, отцовской фигурой, но не отцом, а тем, кого Юнг принял за отца, – его тенью, призраком. Призраки – пришельцы из Ада, их посылает Лукавый, дабы вводить смертных во искушение. Встретив тень отца в начале трагедии, принц датский усомнился в чистоте его намерений:

Благой ли дух ты, или ангел зла,

Дыханье рая, ада ль дуновенье,

К вреду иль к пользе помыслы твои…

(Перевод Б.Л. Пастернака)

Поддавшись искушению, Гамлет погубил себя и свое королевство [Шекспир, 1985].

Когда Юнг обжегся на случае Сабины Шпильрейн и познал превратности контрпереноса, Фрейд попытался подбодрить его, прибегнув к аллюзии из «Фауста» Гете: «Ты с Дьяволом на “ты” и пламени боишься?» Юнг поблагодарил за слова поддержки, признавшись, что от них ему сделалось жутко [Рихебехер, 2007]. Вскоре ужаснулся и Фрейд, осознав, что его швейцарский наследник способен, поддавшись сомнениям и гамлетовскому мистическому безумию, погубить вверенное ему королевство.

Обоим потребовалось разотождествиться с этой шекспировской драмой отношений, Фрейду – разочаровавшись в ненадежном наследнике, Юнгу – развенчав призрак отца, теневое демоническое воплощение вечного архетипа.

В декабре 1912 г. Юнг решился низвергнуть отцовский образ с пьедестала и написал Фрейду письмо, в котором заявил, что считает ошибочным его «метод обращаться с учениками как с пациентами». Такой подход, полагал Юнг, «производит на свет наглых баловней и раболепных сыновей», позволяя Фрейду оставаться «наверху в качестве отца». В этом письме прежнее почитание сменилось провоцирующей адресата издевкой: «В сплошной покорности никто не смеет дёрнуть пророка за бороду» [The Freud / Jung Letters, 1974]. 2 января 1913 г. Фрейд ответил с бескомпромиссной жесткостью: «Между нами, аналитиками, условлено, что никому нет нужды стыдиться собственного невроза. Тот, кто при ненормальном поведении не перестает кричать, что он здоров, даёт повод усомниться в умении распознать болезнь. Итак, я предлагаю нам с Вами прекратить наши частные отношения. Я при этом ничего не теряю, ибо меня с Вами, по счастью, давным-давно связывает лишь тонкая нить когда-то испытанных разочарований» [там же].

6 января 1913 г. Юнг написал в Вену: «Я последую Вашему желанию прекратить наши частные отношения. Впрочем, кому как не Вам лучше знать, что означает для Вас этот момент. Остальное – молчание» [там же].

Пасторский сын и психиатр Карл Густав Юнг поддался искушению психоанализом, приняв его родоначальника за отца. Учитывая конфессиональную принадлежность Юнга и расовые предрассудки его ближайшего окружения, можно заключить, что иудей Фрейд с его маргинальной теорией сексуальности, сам того не желая, бросил вызов культурной идентичности своего швейцарского ученика и стал для него воплощением теневого аспекта отцовского архетипа. На разных этапах долгого жизненного пути Юнг последовательно размежевывался с отцовскими инстанциями и фигурами. Сначала с религиозным поприщем своего биологического отца-пастора, когда стал врачом; затем с классической психиатрией, вотчиной его первого символического отца – Ойгена Блёйлера, когда сделался психоаналитиком и покинул клинику Бургхёльцли. Наконец, он дистанцировался от Фрейда и сообщества его сторонников, осмелившись осмысленно пройти собственный духовный кризис, отправившись в одиночку в путешествие по «ночному морю» бессознательного, о чем нам поведала его «Красная книга» [Юнг, 2011]. Наследный кронпринц психоанализа должен был символически умереть и уйти со сцены, чтобы родился тот Юнг, которого мы пытаемся узнать и понять сегодня…

Драма межличностных отношений З. Фрейда и К.Г. Юнга оказалась неотделима от драмы идей, которые разворачивались и сталкивались друг с другом в ходе их продуктивного диалога. Какую роль сыграл Юнг в судьбе психоанализа и какое значение имело его отступничество для последующего развития глубинной психологии?

Вероятно, первым на этот вопрос попытался ответить сам Зигмунд Фрейд. Для него много значила поддержка успешного швейцарского психиатра, который не был ни австрийцем, ни евреем, и потому «мог спасти психоанализ от того, чтобы эта теория выглядела каббалистическим культом венской секты» [Литвинов А.В., Литвинова Т.А., 2005]. Весной 1908 г. в письме Карлу Абрахаму Фрейд подчеркивал, что только появление «на сцене» Юнга позволило избежать упреков в том, что психоанализ – это исключительно «еврейское национальное дело» [там же].

Такая формулировка, на первый взгляд, звучит, как акцентирующая политический аспект участия Юнга в психоаналитическом движении. Фрейд опасался, что его учение будет отождествляться с сионизмом, а это грозило ему и всему психоанализу не просто нападками, но преследованиями и репрессиями; опасения Фрейда обрели реальную почву во времена аншлюса Австрии нацистами и господства Третьего Рейха в Европе. Кроме того, на первых порах Фрейд не желал, чтобы его детище стало своего рода профессиональной диаспорой, оказалось в изоляции и разделило судьбу еврейства – вечное изгойничество.

Но есть в такой постановке вопроса и другой аспект. Он связан с пониманием того, насколько судьба идей определяется генеалогией их носителей (Юнг позднее добавит: и их типологией). То, что психоаналитические идеи стал разделять, отстаивать и по-своему развивать сын пастора швейцарской реформатской церкви, оказалось залогом интернационального будущего психоанализа и позволило теории Фрейда претендовать на универсальность, прежде всего, в вопросах истолкования феноменов мировой культуры. В конечном счете, Юнг сыграл в становлении психоанализа парадоксальную роль: стремясь обеспечить его интеграцию в систему медицинских и гуманитарных наук, он сделался главным символом «схизмы», раскола.

Карл Густав Юнг родился 26 июля 1875 г. в семье пастора Иоганна Пауля Ахиллеса Юнга (1812 – 1896) в коммуне Кесвиль, в немецкоязычном кантоне Тургау. Его дед и прадед по отцовской линии были врачами, а мать, Эмилия Прейсверк Юнг (1848 – 1923) происходила из старинного базельского рода [Кэмпбелл, 1995, с. 193]. В юности К.Г. Юнг подумывал о карьере археолога. Его также интересовали проблемы теологии, но он расходился с отцом в понимании ряда богословских вопросов, в частности, о роли Христа и Святого Духа в истории человечества. Философский склад ума проявился у Юнга уже в ранние годы: он увлеченно читал труды Канта, Шопенгауэра, Гартмана и Ницше. В контексте этих гуманитарных увлечений трудно объяснить решение Юнга заняться изучением медицины.

В 1895 г. Юнг поступил на медицинский факультет Базельского университета. В студенческие годы ему удавалось совмещать углубленное освоение наук о природе и наук о духе. По его собственному признанию, он выбрал в качестве специализации психиатрию, весьма непрестижное по тем временам поприще, прочитав в предисловии к руководству Рихарда фон Краффт-Эбинга, что предмет данной дисциплины составляют «болезни личности». Этой сфере опыта, где «столкновение природы и духа приводит к определенным последствиям», юноша и решил посвятить себя [Кэмпбелл, 1995, с. 199]. Здесь Юнг нашел общее эмпирическое поле биологических и духовных феноменов.

В 1900 г. двадцатипятилетний психиатр получил должность ассистента врача в кантональной клинике Бургхёльцли в Цюрихе. Его руководителем и наставником стал прогрессивно мысливший директор клиники Ойген Блёйлер; крупнейший специалист в области психических расстройств, автор терминов «шизофрения» и «аутизм», он с интересом и уважением относился к новаторским идеям З. Фрейда, ратовал за их эмпирическую верификацию и внедрение в клиническую практику.

Под руководством Блёйлера Юнг уже в 1902 г. успешно защитил докторскую диссертацию «О психологии и патологии так называемых оккультных феноменов» [Юнг, 1995а]. Эта научная работа, вышедшая отдельным изданием в 1903 г., содержала не только основательный обзор опубликованных ранее исследований сомнамбулизма, истерии, эпилепсии, амнезии, различных сумеречных состояний сознания, но и зачатки будущей психологической теории Юнг. В частности, в ней постулировалась автономия бессознательных процессов и содержаний. Согласно К. Г. Юнгу, в близких к сомнамбулизму психических состояниях контроль над поведением осуществляется автономными бессознательными элементами психики (комплексами), продуцирующими различные «автоматизмы»: галлюцинаторные видения, ощущения или голоса, которые можно принять за духов, непроизвольные движения, автоматическое письмо и т.п. [Кэмпбелл, 1995, с. 199]. Если сплав таких автономных комплексов начинает со временем укрепляться, может возникнуть вторая «бессознательная» личность, которая при наличии способствующих этому условий оттесняет и подменяет собой первую. Анализируя случай девушки-медиума Хелены Прейсверк, Юнг сделал вывод, что аналогичные процессы расщепления в юности, т.е. в период формирования эго-комплекса, являются вполне закономерными и обратимыми [там же]. Кроме того, в диссертации К.Г. Юнга была сформулирована важнейшая для его учения идея о целесообразности такого рода психических нарушений как переходных кризисных состояний, которые выполняют защитные функции и вместе с тем способствуют развитию личности, служа своеобразным «орудием победы». Юнг клинически обосновал точку зрения опального тогда З. Фрейда, согласно которой бессознательное тесно связано с работой памяти и служит вместилищем вытесненных из сознания болезненных воспоминаний, и выдвинул собственную идею о бессознательном, как об агенте интуитивного восприятия, «значительно превосходящего возможности сознательного мышления». Наконец, Юнг подметил, что та любопытная мифологическая модель космоса, весть о которой, якобы переданную духами, однажды с просветленным лицом сообщила девушка-медиум, за которой он вел клиническое наблюдение, имеет сходство с древними оккультными «системами», описанными в текстах, к которым она никак не могла иметь доступ [Кэмпбелл, 1995, с. 199]. Всего один шаг отделял это наблюдение от основополагающего тезиса о единообразии символических форм, проявляющихся в патологической симптоматике, образной продукции здорового человека и в различных сферах культурной жизни (мифологии, религии, искусстве) в разные исторические эпохи. Позднее Юнг пришел к заключению, что все эти формы символической деятельности возникают из единого коллективного источника, составляя духовное наследие человечества.

В период написания диссертации Юнг по совету О. Блёйлера ознакомился с трудами Зигмунда Фрейда, прежде всего, с недавно опубликованным в Вене «Толкованием сновидений» [Зеленский, 2004]. Восхищенный гениальными прозрениями Фрейда, Юнг сделал обзор этой книги и представил его сотрудникам клиники, после чего в Бургхёльцли начался настоящий бум психоанализа. Были предприняты первые в истории психиатрии попытки использовать фрейдовские концепции и методы при лечении психотических пациентов. Так начался первый этап психоаналитической карьеры Юнга, продолжавшийся вплоть до начала его переписки с Фрейдом.

В 1903 г. Юнг начинает систематическую научную работу в лаборатории экспериментальной психопатологии при клинике Бургхёльцли [Кэмпбелл, 1995]. Здесь он проводит экспериментальные исследования с применением теста словесных ассоциаций. Эту методику разработал родоначальник дифференциальной психологии, психометрики и евгеники сэр Фрэнсис Гальтон, а усовершенствовал отец экспериментальной психологии Вильгельм Вундт. Блёйлер и Юнг модифицировали ее так, чтобы с ее помощью исследовать аффективно-заряженные бессознательные комплексы пациентов и таким образом обеспечить эмпирическое подтверждение теории Фрейда. Суть ассоциативного теста заключалась в том, что испытуемому зачитывался список из ста или ста пятидесяти слов-раздражителей (вербальных стимулов), на которые он должен был отвечать, не задумываясь, первыми приходящими в голову словами. Например, если экспериментатор произносил «соль», испытуемый мог ответить «перец» [Рихебехер, 2007].

В список включались как нейтральные слова, обозначающие отвлеченные понятия, так и стимулы, по гипотезе экспериментатора, имеющие для испытуемого особое эмоционально-субъективное (положительное или отрицательное) значение. При этом измерялось время ответной вербальной реакции и фиксировались ее физиологические корреляты, такие как расширение зрачков, тахикардия, вазомоторные реакции, кожно-гальваническая реакция (КРГ) и др. На втором этапе испытуемый должен был повторить все ответы. Если он медлил с ответом или возникали трудности при воспроизведении, выраженные вегетативные сдвиги и эмоциональные срывы, вплоть до отказа продолжать участие в исследовании, констатировалось наличие аффективно-заряженного комплекса [Юнг, 1994а].

В основу данного метода было положено представление о «чувственном тонусе», который О. Блёйлер определял, как «аффективное состояние, сопровождающееся соматическим возбуждением» [Кэмпбелл, 1995]. Согласно концепции Юнга и Блёйлера, чувственный тонус выступает в качестве особой силы притяжения, обеспечивающей целостность и связность той или иной констелляции идей, как на уровне сознания, так и в бессознательном. Исследования с применением ассоциативного теста позволили Юнгу экспериментально обосновать идею «комплекса», которая в трудах З. Фрейда и А. Адлера первоначально была представлена как умозрительный и гипотетический конструкт.

Комплекс, по К.Г. Юнгу, – это аффективно-заряженная или чувственно-окрашенная (имеющая определенный чувственный тонус) констелляция, т.е. совокупность идей, образов, воспоминаний, которая выступает в качестве относительно автономного психологического фактора. С одной стороны, комплексы, эти «осколки психического», являются структурными элементами личностного бессознательного; с другой стороны, Эго (индивидуальное Я) само по себе также представляет собой единый «комплекс чувств определенного тонуса», неразрывно связанный с телесным самоощущением индивида. «Эго, – писал Юнг в своем знаменитом труде «Психология Dementia Praecox», позднее посланном З. Фрейду, – это психологическое выражение тесно взаимосвязанных комбинаций всех телесных ощущений. Таким образом, сама ваша личность является сильнейшим и самым устойчивым комплексом, который (если позволяет здоровье) благополучно выдерживает все психологические бури... Однако реальность такова, что... чреватая опасностью ситуация прерывает спокойную игру эгоцентрических идей; это приводит к их оттеснению и замещению другим комплексом, чувственный тонус которого чрезвычайно высок» [цит. по: Кэмпбелл, 1995]. Тест словесных ассоциаций, согласно Юнгу, затрагивает несознаваемые идеи и воспоминания испытуемого, обладающие повышенным чувственным тонусом, актуализирует подавленные аффекты и таким образом выявляет скрытые «факты» душевной жизни. Публикация в 1906 г. сборника «Диагностические исследования ассоциаций» обеспечила молодому Юнгу репутацию основательного ученого и отчасти поспособствовала изменению изначально скептического отношения к психоанализу в научных кругах [там же]. Фактически Юнг обеспечил интеграцию идей Фрейда в сферы клинической психопатологии или психиатрии и экспериментальной психологии. Более того, именно Юнг еще до сотрудничества с Фрейдом первым применил метод лабораторного эксперимента в исследованиях бессознательного психического, которые до этого опирались исключительно на клинические наблюдения. Это был огромный шаг в направлении классической науки.

В конце 1906 г. начался новый и важнейший этап в жизни и карьере Юнга, ознаменованный дружбой и сотрудничеством с З. Фрейдом. Сперва они обменивались письмами: Юнг отправил Фрейду недавно опубликованные «Диагностические исследования ассоциаций», на что Фрейд откликнулся благосклонно, пригласив молодого швейцарского коллегу посетить его в Вене [Кэмпбелл, 1995; Литвинов А.В., Литвинова Т.А., 2005]. 3 марта 1907 г. состоялась их первая встреча; как гласит легенда, они проговорили практически без перерыва тринадцать часов [Кэмпбелл, 1995]. Вдохновленный этой эпохальной встречей, Юнг при поддержке Блёйлера основал в Цюрихе психоаналитическое общество.

В том же 1907 г. вышла монография Юнга «Психология Dementia Praecox», посвященная исследованиям «раннего слабоумия», как, в свете нозологических классификаций Генриха Шюле, Арнольда Пика и Эмиля Крепелина, называли тогда шизофрению. Развивая идею Э. Крепелина о том, что необратимый характер шизофрении обусловлен влиянием неизвестного «аутотоксина», Юнг разработал собственную психосоматическую модель, согласно которой мозг при этом заболевании становится органом-мишенью [Литвинов А.В., Литвинова Т.А., 2005, с. 174]. Комплекс, являющийся фактором бессознательного, своим мощным аффектом стимулирует выработку токсина, поражающего мозг и ослабляющего его психическое функционирование. Юнг считал возможным изучать шизофрению в свете психоаналитической доктрины и утверждал, что, по крайней мере, пограничные с шизофренией пациенты могут вернуться к относительно нормальной жизни [там же].

Эрнст Джонс в рецензии на эту книгу, которая подвела клинический фундамент под фрейдовские теоретические построения, утверждал, что она «стала событием в истории психиатрии» [там же]. Воодушевленный успехами Юнга и швейцарской психиатрической школы, Фрейд 30 декабря 1906 г. написал Блёйлеру: «Я уверен, что скоро мы завоюем психиатрию» [Schröter, 2012]. Благодаря поддержке зарубежных коллег он почувствовал себя способным создать мощное интернациональное движение за пределами традиционного научного истеблишмента и возглавить свою автономную школу с канонизированным способом познания, строгим внутренним руководством и суверенитетом. Этим амбициозным планам во многом и были посвящены последующие 6 лет его сотрудничества с Юнгом.

Вполне закономерно то, что Фрейд, который был старше Юнга на 19 лет, сделался для него отцовской фигурой. Сам Юнг вскоре осознал и признал это в письме от 20 февраля 1908 г., в котором он попросил у старшего коллеги позволения чтить его дружеское расположение, «как дружбу между отцом и сыном, а не между двумя равными людьми». Очарование поначалу было взаимным. Фрейд видел в Юнге своего наследника и библейского Иисуса Навина, призванного освоить «обетованную землю» психиатрии, которую сам Фрейд, словно Моисей, мог лишь смутно узреть вдалеке [Литвинов А.В., Литвинова Т.А., 2005].

В 1908 г. в Вене состоялся I Международный конгресс по психоанализу, инициированный недавно организованным Венским психоаналитическим обществом. В рамках этого конгресса по предложению Юнга с целью популяризации идей З. Фрейда был основан первый психоаналитический журнал – “Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen” («Ежегодник психоаналитических и психопатологических исследований»). К.Г. Юнг стал его редактором [там же].

В сентябре 1909 г. Фрейд и Юнг получили приглашение от Г. Стэнли Холла, ректора Университета Кларка в Вустере (США), выступить с циклом лекций по психоанализу. В поездке в Новый Свет, приуроченной к двадцатилетию основания университета, их сопровождали Шандор Ференци и Эрнст Джонс. Выступления психоаналитической делегации из Вены и Цюриха перед американской научной аудиторией имели большой успех и поспособствовали последующему интенсивному развитию психоанализа в США. По итогам этого визита Фрейду и Юнгу было присвоено звание почетного доктора (Doctor honoris causa) Университета Кларка [Кэмпбелл, 1995, Холлендер, 1998].

К этому моменту Юнг принял решение полностью посвятить себя частной практике, которая неуклонно росла. Он все чаще работал с многочисленными пациентами в своем доме в Кюснахте и вскоре покинул клинику Бургхёльцли. Период интенсивного сотрудничества психоанализа и цюрихской школы психиатрии подошел к своему завершению. Тандем «Фрейд – Юнг – Блёйлер» дал первую трещину.

Когда в 1910 г. по итогам Нюрнбергского конгресса была основана Международная психоаналитическая ассоциация (МПА) под председательством Юнга, Ойген Блёйлер отказался вступить в нее с довольно жесткой формулировкой; в письме к Фрейду он утверждал, что «природа этой ассоциации вредна». «Вместо того чтобы стремиться иметь как можно больше точек соприкосновения с остальной наукой, с учеными, она закрылась от внешнего мира шипованной кожей, причиняя боль друзьям и врагам. Это с самого начала казалось нам неправильным. К сожалению, результаты доказали правоту наших опасений и даже превзошли их. Злословие о секте, которое в свое время было некорректным, сделалось правдой благодаря самим психоаналитикам...» [Рихебехер, 2025]. Блёйлер озвучил скрытые опасения Фрейда.

После путешествия в США Юнг приступил к интенсивным и углубленным исследованиям мифологии, ее универсальных символических форм, сюжетов и мотивов. Среди других источников ему попалась книга Фридриха Крейцера «Символика и мифология древних народов», давшая мощный стимул его собственным теоретическим построениям. Когда ему показалось, что он потонул и запутался в необъятном мифологическом материале, Юнг случайно обнаружил описание фантазий некой мисс Миллер из Нью-Йорка, опубликованное в «Психологических архивах» его другом, швейцарским физиологом и психологом Теодором Флурнуа [Кэмпбелл, 1995]. Юнг был поражен мифологическим характером этих фантазий, что послужило катализатором для тех идей, которые он сам вынашивал. Юнг вспоминал: «Я писал... с предельной быстротой, в промежутках между наплывами и спешкой моей медицинской практики, не помня о времени и не раздумывая о методе. Я был вынужден делать наброски на основе своих материалов, как только я их получал, поспешно и без разбора. Я не имел возможности дать вызреть моим мыслям. Эта вещь надвигалась на меня как оползень, который невозможно остановить». Крайне разнообразные материалы – мифы древнего Египта, Вавилона, Индии, немецкий фольклор, сказания американских индейцев, учения гностиков – все это переплеталось с фантазиями современной американки, находившейся на грани приступа шизофрении [Кэмпбелл, 1995]. Так начала складываться книга, обозначившая водораздел в карьере и творчестве Юнга, да и в истории психоанализа, – «Метаморфозы и символы Либидо» [Юнг, 1994б].

В 1911 г. в 3-м выпуске «Ежегодника психоаналитических и психопатологических исследований» была опубликована ее I часть. В ней уже наметившееся расхождение с Фрейдом сделалось более ощутимым, что вызвало настороженность в рядах фрейдистов. Шандор Ференци подверг идеи Юнга едкой критике [Литвинов А.В., Литвинова Т.А., 2005]. В свою очередь, З. Фрейд, впечатленный этой работой, через несколько месяцев после ее появления написал Юнгу, что тот обрел прекрасную область для обоснования своих идей, и что мифопоэтические силы рода человеческого не только не устаревают, но и проявляют себя в неврозах нашего времени так же, как и в отдаленном прошлом [там же]. До конфликта было пока далеко: еще в начале 1911 г. Фрейд выражал уверенность, что, когда созданная им империя осиротеет, только Юнг, и никто другой, сможет унаследовать все [там же].

В том же выпуске Ежегодника, наряду с первой частью новой книги К.Г. Юнга, были опубликованы фрейдовские «Психоаналитические заметки об одном автобиографическом случае паранойи (dementia paranoides)», известные как «случай Шребера» [Фрейд, 2021]. В этой работе З. Фрейд обсуждал механизмы формирования параноидного бреда на основе анализа «Мемуаров невропатологического больного» (1903) Даниела Пауля Шребера, страдавшего шизофренией бывшего Главного Судьи Отделения Саксонского Апелляционного Суда в Дрездене. З. Фрейд внимательно читал книгу К.Г. Юнга «Психология Dementia Praecox», содержавшую ссылки на автобиографические материалы Д. П. Шребера. У Фрейда в тот период было относительно немного возможностей изучать психотических пациентов, и, вероятно, именно Юнг привлек его внимание к случаю саксонского судьи [Литвинов А.В., Литвинова Т.А., 2005].

З. Фрейд интерпретировал бредовую фантазию Шребера о «конце света», как проекцию вовне «внутреннего беспорядка», в силу которой больной переживал распад собственной психики, ее внутренних и внешних связей, как разрушение мира [Фрейд, 2021]. По Фрейду, это происходило из-за того, что либидо психотика оказалось оторвано от людей и предметов окружающего мира. Учитывая отсутствие обоснованной теории применительно к этому случаю, Фрейд рассмотрел две альтернативные гипотезы: согласно первой, либидо совпадает с «интересом вообще»; согласно второй, нарушение в распределении либидо оказывает деструктивное влияние на Эго [там же].

В следующем 1912 г. К.Г. Юнг опубликовал часть II «Метаморфоз и символов Либидо» [Юнг, 1994б]. В ней он дословно процитировал пассаж из статьи Фрейда по поводу двух альтернативных гипотез, и сделал акцент на первой из них. Исходя из допущения, что либидо может совпадать с интересом, как таковым, Юнг произвел ревизию психоаналитической теории либидо, сводящей эту движущую силу человеческого поведения и развития исключительно к сексуальности [Литвинов А.В., Литвинова Т.А., 2005, Юнг, 1994б]. Таким образом, он покусился на главный, не подлежащий обсуждению «символ веры» в психоанализе. По мнению Юнга, у психотика отношения с внешним миром нарушены не из-за проблем, лежащих в сексуальной сфере, но из-за проблемы проявления интереса вообще. Позднее (1913), разрабатывая свою теорию психологических типов, К.Г. Юнг свяжет распределение интересов с двумя противоположно направленными потоками либидо: обусловленные ими психические механизмы встречаются как у нормальных, так и у психически больных людей. Больные шизофренией, как утверждал К.Г. Юнг, отдаляют свои общие интересы от внешнего мира и демонстрируют безразличие к окружению – этот механизм он описал как «интроверсию». В то же время, страдающие истерией демонстрируют патологически повышенный уровень аффективного вложения во внешний мир – «экстраверсию».

Во II-й части «Метаморфоз и символов Либидо» [Юнг, 1994б] К.Г. Юнг также отметил, что З. Фрейд, изучая механизмы формирования паранойи, не уделил достаточно внимания разнице в динамике либидо при неврозах и психозах. По Фрейду, в обоих случаях имеют место процессы замыкания либидо на себе; в силу такого обобщения эти две группы заболеваний слабо дифференцированы и не четко разграничены в его теории. В 1913 г. К.Г. Юнг пришел к выводу, что, если сексуальное либидо просто замыкается на Эго, то результатом будет не dementia praecox, а психология аскета, стремящегося «искоренить малейший след сексуального интереса». Согласно К.Г. Юнгу, «сексуальность бессознательного – не то, чем она казалась ранее; это всего лишь символ»; или метафора, которой подразумевается «шаг к любой жизненной цели, но выражающийся на сексуальном языке бессознательного, в воображении и мышлении, свойственном более ранним стадиям развития» [там же].

Критические замечания К.Г. Юнга, вероятно, побудили З. Фрейда к пересмотру его теории либидо. Он болезненно воспринял нападки на свое главное научное детище (которое сам же призывал возвести на уровень непререкаемого догмата) со стороны титулованного наследника психоанализа. В то же время, Фрейду пришлось признать обоснованность утверждения К.Г. Юнга о том, что теория либидо в ее прежнем виде не позволяла объяснить природу различий между неврозами и психозами. В работе «О нарцизме» (или «Введение в нарциссизм», 1914), З. Фрейд, отвечая Юнгу, ввел важные коррективы и уточнения, существенно изменившие облик психоаналитической теории [Фрейд, 1990]. Прежнее разграничение сексуальных влечений и влечений Эго уступило место новому дуализму, где Эго-либидо (нарциссизм или любовь к себе) было противопоставлено объектному либидо (любви к другим). Согласно этой точке зрения, психотик замыкает либидо на собственном Я и таким образом возвращается к состоянию инфантильной любви к себе (нарциссизму); невротик же удерживает в себе психический образ внешнего объекта и адресует свое либидо этому образу. Соответственно, невротик не разрушает «эротических отношений с людьми и предметами», тогда как психотик теряет связь с реальностью, регрессируя к нарциссическому состоянию. Более того, З. Фрейд опроверг тезис Юнга об аскетизме, заявив, что аскет лишь кажется «пытающимся стереть любой след сексуального интереса», на деле же он «сублимирует его в повышающийся интерес к пророкам, природе или животному миру, не подвергая свое либидо интроверсии, а Эго – регрессии». Эти дебаты имели огромное значение для последующего развития глубинной психологии [Литвинов А.В., Литвинова Т.А., 2005].

Вместе с тем, разногласия по фундаментальным вопросам привели к окончательному разрыву отношений между Юнгом и Фрейдом. В последний раз они встретились осенью 1913 г. на психоаналитическом конгрессе в Мюнхене. Юнг тогда был переизбран президентом Международной психоаналитической ассоциации. Спустя месяц после мюнхенского конгресса он покинул пост редактора «Ежегодника психоаналитических и психопатологических исследований», а в апреле 1914 г. ушел в отставку с поста президента МПА. В июле 1914 г., после публикации «Истории психоаналитического движения», в которой З. Фрейд размежевался с идеями А. Адлера и К.Г. Юнга, Цюрихская группа в полном составе вышла из Международной психоаналитической ассоциации [там же].

Второй этап психоаналитической карьеры Юнга завершился ревизией теории Либидо и разработкой принципиально нового подхода к бессознательному. Этот подход предполагал, наряду с клинической, более широкую антропологическую систему интерпретаций. Расставшись с Блёйлером и Фрейдом, Юнг совершил прорыв от психиатрии – к антропологии и культурологии.

«Метаморфозы и символы Либидо» не только стали вехой в истории глубинной психологии, разделившей ее на «до» и «после схизмы», но и обозначили мировоззренческий поворот в судьбе К.Г. Юнга. «Едва я закончил рукопись, – вспоминал он, – как меня осенило, что значит жить с мифом и что такое жить без него. Миф, как говорил кто-то из отцов Церкви, это “то, во что верят все, всегда и везде”; следовательно, человек, который думает, что он может прожить без мифа или за его пределами, выпадает из нормы. Он подобен вырванному с корнем растению, лишенный подлинной связи и с прошлым, и с родовой жизнью, которая продолжается в нем, и с современным человеческим сообществом». Именно в этой книге Юнг пришел к новому пониманию природы психики. Это понимание он выразил метафорически: «Душа возникла не сегодня; ее происхождение уходит в глубь времен на многие миллионы лет. Индивидуальное сознание – только цветок на один сезон, прорастающий из многолетнего клубня; если бы оно принимало в расчет существование этого подземного образования, оно могло бы приблизиться к гармонии с Истиной» [Кэмпбелл, 1995].

На протяжении 1910-х гг. в ходе многоплановых научных штудий и собственных эстетических экспериментов Юнга, отраженных в его «Красной книге» [Юнг, 2011], постепенно складывается теория архетипов коллективного бессознательного. В общих чертах она оформляется к 1912 г., когда Юнг под влиянием идей швейцарского культуролога Якоба Буркхардта вводит понятие «первообразы» (или «изначальные образы») для обозначения устойчивых моделей восприятия и воображения. Эти модели, по его мнению, выявляются как в мифах, легендах и сказках разных народов, так и в бессознательной продукции современных людей: в галлюцинациях и бредовых идеях психотических пациентов, во снах и фантазиях психически здоровых индивидов. В 1917 г. Юнг писал о безличных доминантах бессознательного, как об узловых точках психики, вокруг которых концентрируются образы и под влиянием которых происходит распределение психической энергии. Наконец, 12 июля 1919 г. на состоявшемся в Лондоне симпозиуме Британского психологического общества Юнг выступил с докладом «Инстинкт и бессознательное», а в ноябре того же года опубликовал одноименную статью в British Journal of Psychology. В этой работе термин «архетип», заимствованный из богословских сочинений Филона Александрийского и Св. Августина Аврелия, получил определение, как психологический аналог инстинкта или «автопортрет инстинкта», в котором тот узнает и понимает самого себя. Соответственно, коллективное бессознательное рассматривалось как состоящее из «суммы инстинктов и их коррелятов, архетипов» [Кэмпбелл, 1995]. В психологической системе Юнга архетип занял прочное промежуточное положение между инстинктом и образом. В дальнейшем этот термин будет уточняться и проясняться в различных контекстах (мифология, религия, алхимия) на протяжении десятилетий кропотливой аналитической работы.

Сложившаяся в результате этих долгих изысканий теория архетипов может быть сведена к нескольким ключевым положениям [Кэмпбелл, 1995]. Архетипы являются единообразными для всего человеческого рода, универсальными матрицами опыта, которые не могут быть атрибутированы конкретной личности, социальной группе, культуре или исторической эпохе, но служат выражением всеобщих человеческих нужд, инстинктов и потенций. Они представляют собой структурные элементы коллективного бессознательного, составляют наследуемую часть психики и характеризуются всеобщностью, выступая в качестве устойчивых образцов или паттернов на уровне восприятия, воображения и мышления, эмоционального реагирования и поведения. У конкретного народа архетипические образы, темы и мотивы обнаруживаются в символизме ключевых мифов, лежащих в основании его культуры. При неврозе или психозе появляются сны и фантазии, созвучные древним мифам. Анализировать такие сны следует путем сопоставления их образного материала с аналогичными мифологическими сюжетами и символами, т.е. методом мифологической амплификации. Сны, по мнению Юнга, представляют собой естественную реакцию саморегулирующейся психической системы, и в таком качестве они не только обращены в прошлое, к пережитым ранее кризисам, но и устремлены в будущее, нацелены на интеграцию и обретение душевного здоровья и предвосхищают насущные тенденции индивидуального развития. Бессознательному принадлежит компенсаторная роль по отношению к сознанию, и в его спонтанных продуктах – снах и фантазиях, по принципу комплементарности, отражается альтернативный сознательному взгляд на актуальную жизненную ситуацию или проблему сновидца [Кэмпбелл, 1995].

Третий период психоаналитической карьеры Юнга был ознаменован переосмыслением противоречий между ним, Фрейдом и Адлером и увенчался созданием знаменитой типологии. В 1921 г. Юнг опубликовал «Психологические типы» (“Psychologische Typen”) – фундаментальный труд, ставший итогом его длительных изысканий и одним из главных психологических бестселлеров XX века [Юнг, 1995б]. Объем книги превышал семьсот страниц. Большая часть этой монографии представляла собой панораму философской мысли разных культур и эпох. Географический и исторический диапазон проведенного Юнгом анализа был впечатляющим: Индия, Китай и Япония, классическая античность, гностики и ранняя патристика, Средневековье, Реформация, Ренессанс, Барокко и Просвещение; теоретический обзор включал идеи Канта, Гете, Шиллера, Гегеля, Шопенгауэра, Вагнера, Ницше, а также современников Юнга – словом, все, что имело какое-либо отношение к проблематике психологических типов. Остальная часть книги содержала изложение основ оригинальной юнговской типологии, а также глоссарий введенных им новых терминов. В заключении Юнг обосновывал необходимость изучения психологических различий между людьми и констатировал, что все «истины» и «факты» человеческого познания зависят от общего склада индивидуального восприятия и мышления. Иными словами, Юнгом была предложена своеобразная теория психологической относительности любых научных знаний, философских идей и форм мировоззрения, обусловленных, по его мнению, типологией мыслителя. С этих позиций, Юнг, в частности, объяснил типологическими различиями расхождения З. Фрейда и А. Адлера. В книге «Психологические типы» излагалось понимание того, что суждения каждого человека, будь то Платон или Аристотель, Иммануил Кант или Чарльз Дарвин, Зигмунд Фрейд или Альфред Адлер, ограничены его типом и потому относительны [Юнг, 1995б].

Первым фактором типологических различий и критерием разделения людей на типы Юнг считал доминирующую установку сознания, которой определяется предпочтительная направленность психической энергии (либидо): на внутренний мир субъекта или вовне. Комментируя противоречия, которые выявились в ходе научной конфронтации между Фрейдом и Адлером, Юнг отмечал, что там, где первый постулировал в качестве движущей силы душевной жизни сексуальность, второй отстаивал первенство воли к власти и самоутверждения; причем оба были последовательными «монотеистами», не признававшими альтернативной точки зрения и «обратной стороны медали». Это как раз и объясняется несовпадением базисных установок. В случае Фрейда речь идет о том векторе либидо, который Юнг обозначил термином «экстраверсия»: эта тенденция характеризуется открытостью и даже уязвимостью субъекта по отношению к объекту и предполагает склонность в мыслях, чувствах и действиях вольно или невольно подчиняться требованиям и притягательной силе объекта. В свою очередь, Адлер представляет противоположную тенденцию, получившую название «интроверсия»; она характеризуется концентрацией интересов на самом субъекте и склонностью мыслить, чувствовать и действовать, главным образом, исходя из собственных интересов, намерений, целей и ценностей. В душевной жизни индивида эти две тенденции или направленности либидо сменяют друг друга, подобно фазам систолы и диастолы в работе сердца. Интроверсия и экстраверсия – это также две взаимодополняющие установки сознания и мировоззренческие позиции, одна из которых доминирует у конкретного субъекта [Юнг, 1995б].

Характерно, что каждая из этих позиций подвержена обращению в свою противоположность – Юнг обозначил данную закономерность термином «энантиодромия» (дословно «противобежность» или «встречный бег»), заимствуя его у отца диалектики Гераклита, известного своей метафорой непрерывного потока становления, в котором полярности перетекают друг в друга: за жизнью следует смерть, за юностью – старость, за страданием – радость и т.д. [Кэмпбелл, 1995; Юнг, 1995б]

Второй критерий или фактор дифференциации типов – доминирование одной из четырех психических функций.  Юнг полагал, что в качестве основы суждений о мире одни люди используют мышление и логику, а другие, располагающиеся на противоположном полюсе, – чувство и этику. В то же время в непосредственном познании мира и других людей мы опираемся либо на свои ощущения, либо на интуитивное постижение скрытых взаимосвязей, возможностей и интенций. Соответственно, выделяются две диады противоположных функций: ощущение и интуиция, мышление и чувство. Ощущение и интуиция – это две взаимодополняющие функции, посредством которых постигаются сами «факты» и «мир как факт»; мышление и чувство являются функциями суждения и оценки [Юнг, 1995б].

К.Г. Юнг пришел к выводу, что лишь одной из этих четырех функций принадлежит определяющая роль в жизни индивида, и ее обычно дополняет какая-то одна функция из соседней пары, играющая тоже важную, хотя и подчиненную роль. Например, мышление подкрепляется сенсорной функцией или, наоборот, сенсорика подкрепляется логикой; обе эти комбинации (характерные для современного западного человека) оставляют чувство и интуицию незадействованными, не дают им развиться или даже подавляют их и, следовательно, вытесняют в область бессознательного. Это, опять же, чревато энантиодромией, т.е. активизацией подавленных функций и их внезапным прорывом в виде автономных комплексов, проявляющихся в бурных аффектах, припадках одержимости или, в более мягкой форме, в неконтролируемых настроениях [Кэмпбелл, 1995].

Согласно Юнгу, наряду с подавлением альтернативных тенденций развития, человек бессознательно стремится к их постижению и признанию; жизненная цель личности – овладение всем спектром возможностей и интеграция противоположностей индивидуального опыта [там же].

Психоаналитический период в научной карьере Юнга продолжался на протяжении почти двух десятилетий и включал три этапа. На первом произошла рецепция психоаналитических идей в рамках клинической практики. Второй этап охватывал годы плодотворного сотрудничества Юнга с Фрейдом и завершился институционализацией психоанализа. На третьем этапе Юнгом была осуществлена последовательная ревизия фрейдистских идей и потребовалось еще несколько лет для осмысления противоречий, накопленных психоаналитическим дискурсом. Юнг попытался подружить психоанализ с психиатрией, экспериментальной психологией, а затем и с культурной антропологией и привнес в него дух релятивизма. Релятивистские идеи Юнга, отраженные в его теории психологических типов, стали для психоанализа вызовом, на который, по моему мнению, и сегодня не дан ответ.

Удалось ли психоанализу, с Юнгом и без Юнга, преодолеть навязанную участь профессиональной диаспоры, и нужно ли это теперь? Произошла ли интеграция психоанализа в не слишком дружное семейство медицинских и гуманитарных наук после того, как в одном частном письме в новом контексте прозвучала знаменитая реплика Гамлета: “The rest is silence”?