Аннотация

В статье рассматривается феномен предвосхищаемого горя как особая форма эмоционального реагирования на грядущую утрату, с опорой на историко-теоретический анализ и клинический случай пациента, ожидающего повторную трансплантацию лёгких. Раскрываются особенности терапевтической работы в условиях хронической неопределённости. Подчёркивается значимость эмпатического присутствия и переосмысления идентичности в процессе психологического сопровождения, особенно в условиях соматической угрозы и экзистенциального кризиса, в которых человек оказывается перед лицом собственной смертности.

Ключевые слова: предвосхищаемое горе, трансплантация, привязанность, идентичность, психотерапия, неопределённость, нарратив, адаптация, страх смерти, тревога, практика студентов в трансплантологии.

 Исторические корни концепции предвосхищаемого горя

Феномен предвосхищаемого горя как психологического переживания, предшествующего фактической утрате, имеет глубокие исторические корни, хотя его систематическое научное изучение началось лишь в середине XX века. Развитие клинической психологии и психиатрии позволило перевести эти наблюдения в плоскость академического знания, создав теоретическую базу для понимания данного феномена.

Значительный вклад в изучение предвосхищаемого горя вносит Э. Линдеманн, американский психиатр, чья работа «Симптоматология и терапия острого горя» (Линдеманн, 1944) становится фундаментальной для данного направления исследований. В ходе анализа реакций индивидов на ситуацию утраты Э. Линдеманн идентифицирует комплекс характерных симптомов, включающий соматические проявления в виде физического напряжения, нарушений сна и аппетита, когнитивные изменения, выражающиеся в навязчивых мыслях и снижении концентрации внимания, а также эмоциональные реакции, такие как чувство вины, гнев и тревога, и поведенческие нарушения, прежде всего социальную изоляцию. Особую научную ценность представляет его вывод о возможности возникновения аналогичной симптоматики на этапе антиципации утраты, когда смерть ещё не наступила, но её вероятность осознаётся. Э. Линдеманн называет это явление «превентивной адаптацией» – сложным психологическим механизмом, который помогает постепенно подготовиться к предстоящей потере. Он демонстрирует, как данный процесс способствует формированию защитных механизмов психики, смягчающих последствия реальной утраты. При этом исследователь акцентирует внимание на том, что нормальное течение предвосхищаемого горя способствует более адаптивному переживанию утраты впоследствии, одновременно указывая на риск патологического развития данного состояния, которое при отсутствии психологической поддержки может трансформироваться в хронические депрессивные состояния, тревожные расстройства или психосоматические заболевания.

Дальнейшее развитие концепции предвосхищаемого горя связано с работами Алдрих (Aldrich,1963), который в статье «Горе умирающего пациента» проводит систематический анализ данного феномена и демонстрирует его отличие от классического понимания горя, наступающего после смерти. C. Алдрих выделяет две принципиально различные формы реакции на неминуемую потерю: адаптивную, характеризующуюся постепенным эмоциональным дистанцированием и стремлением к завершению значимых дел, и дезадаптивную, проявляющуюся в преждевременном разрыве социальных связей и интенсивных переживаниях вины. В своем анализе исследователь учитывает такие факторы, как продолжительность заболевания, возрастные особенности пациентов и их близких, а также культурно обусловленные аспекты восприятия смерти. Алдрих подвергает критике распространённые в медицинской практике того времени подходы, основанные на поверхностном оптимизме и избегании обсуждения темы смерти, и обосновывает необходимость создания безопасного пространства для экспликации сложных эмоциональных переживаний. Разработанные им принципы поддерживающей коммуникации, базирующиеся на уважении автономии пациента и легитимации его переживаний, сохраняют свою актуальность в современной паллиативной психологии.

Далее развитие концепции предвосхищаемого горя связано с революционной работой американского психолога швейцарского происхождения Э. Кюблер-Росс «О смерти и умирании» (Кюблер-Росс, 2023), в которой автор предлагает оригинальную модель психологической динамики лиц, столкнувшихся с неизлечимым заболеванием. Разработанная ею модель включает последовательность из пяти сменяющихся стадий: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Стадия отрицания выполняет защитную функцию, позволяя индивиду постепенно осмыслить и принять тяжёлую информацию о собственном состоянии. Гнев отражает эмоциональную реакцию пациента на восприятие несправедливости и бессилия перед болезнью. Стадия торга представляет собой попытку восстановления контроля через символические «сделки» с судьбой. Депрессия сопровождается интенсивным переживанием актуальных и антиципируемых потерь. Заключительная стадия принятия знаменует экзистенциальную трансформацию личности, связанную с осознанием неизбежности и обретением нового психологического равновесия. Э. Кюблер-Росс подчеркивает нелинейный характер данного процесса, отмечая возможность рецидивов пройденных стадий и индивидуальные вариации в их последовательности. Её концепция существенно расширяет понимание предвосхищаемого горя как активного процесса психологической адаптации, включающего переосмысление жизненных ценностей, завершение значимых дел и реконфигурацию социальных отношений.

Вклад Джона Боулби и Колина Паркса в теорию горя

Современные представления о механизмах горя, включая его антиципирующие формы, во многом базируются на теоретических положениях, разработанных Дж. Боулби и развитых его последователем К. Парксом. В третьем томе фундаментальной трилогии «Привязанность и утрата» (Боулби, 2020), Дж. Боулби, предлагает концептуальную модель, рассматривающую горе как реакцию на нарушение системы привязанности. Согласно его подходу, осознание неминуемой утраты значимого объекта, включая собственную смерть, активирует поведенческую систему поиска, что проявляется в комплексе психофизиологических реакций: тревоге, протесте, когнитивных искажениях и компульсивном сканировании окружающей среды на предмет угроз привязанности. Особое значение в данной модели приобретает тип сформированной в детстве привязанности – индивиды с тревожным типом демонстрируют более интенсивные и пролонгированные переживания предвосхищаемого горя. Эти теоретические положения имеют важное значение для понимания психологических процессов, сопровождающих терминальные состояния.

Британский психиатр К. М. Паркс значительно углубляет и расширяет концепцию Дж. Боулби, сосредотачиваясь на клинических аспектах переживания горя в своей работе «Исследования переживания утраты во взрослой жизни» (Паркс, 2020). Его работы вносят важнейший вклад в понимание сложной динамики предвосхищаемого горя, вводя ключевое понятие "двойной осознанности" – особого психологического состояния, при котором человек одновременно осознает неизбежность предстоящей утраты и продолжает подсознательно надеяться на чудо. Этот внутренний конфликт создает мощное психоэмоциональное напряжение, которое часто проявляется через депрессивные состояния, повышенную тревожность и различные соматические симптомы. К. М. Паркс делает особый акцент на том, что процесс горевания всегда глубоко индивидуален и зависит от личной истории привязанностей человека. В отличие от упрощенных трактовок, он рассматривает предвосхищаемое горе не как простое "ожидание смерти", а как сложный многоуровневый процесс адаптации, вовлекающий все аспекты личности - от глубинных психологических структур до повседневного эмоционального функционирования. Особую ценность подход Паркса приобретает в ситуациях длительных хронических заболеваний, когда традиционные модели "прохождения стадий горя" оказываются недостаточными, и требуется пролонгированное психологическое сопровождение, учитывающее всю сложность и нелинейность процесса адаптации к неминуемой утрате. Его идеи составляют основу современных интегративных подходов в психотерапии горя, сочетающих теорию привязанности с когнитивно-поведенческими и экзистенциальными методами работы.

 Вильям Ворден и задачи горевания в условиях предвосхищаемой утраты

Модель горевания американского психолога В. Вордена, изложенная в его книге "Консультирование и терапия горя" (Ворден, 2020), представляет собой принципиально новый подход к пониманию процесса переживания утраты. В отличие от традиционных стадийных моделей, например, таких, как модель Э. Кюблер-Росс, описанная мной выше, В. Ворден предлагает концепцию выполнения четырех ключевых психологических задач. Первая задача – признание реальности утраты – требует не только интеллектуального осознания факта потери, но и глубокого эмоционального и экзистенциального принятия. Для тяжелобольных пациентов это означает необходимость признать необратимость заболевания и его последствий. Вторая задача – проживание боли горя – подчеркивает важность полноценного переживания эмоций, поскольку попытки избежать боли через отрицание, зависимости или гиперактивность приводят к патологическому гореванию. Третья задача – адаптация к новой реальности – включает как практические аспекты – освоение новых навыков при ухудшении состояния, так и психологическую перестройку – пересмотр самоидентичности, ценностей и жизненных приоритетов. Четвертая задача – создание новых форм связи – помогает умирающему человеку не разрывать, а трансформировать свою привязанность к жизни и близким. Это не попытка забыть или заменить то, что уходит, а поиск способов сохранить эмоциональную и смысловую близость. 

В контексте предвосхищаемого горя выполнение этих задач приобретает особую сложность и парадоксальность. Пациент оказывается в ситуации внутреннего раскола, когда ему приходится одновременно пытаться сохранить привычную жизнь и готовиться к ее радикальному изменению. Это состояние характеризуется хронической тревогой, вызванной неопределенностью прогноза, что создает постоянное фоновое напряжение. Эмоциональное состояние таких пациентов часто описывается как "качели" – моменты относительного принятия сменяются вспышками гнева, отчаяния и неверия. Характерен также когнитивный диссонанс, когда человек одновременно испытывает надежду и готовится к худшему, что может выражаться в парадоксальном поведении, например, в составлении завещания при одновременном планировании будущего отпуска.

Практическая ценность модели В. Вордена заключается в ее диагностическом и терапевтическом потенциале. Она позволяет выявлять "застревания" в процессе горевания, когда, например, пациент интеллектуально признает диагноз, но продолжает вести себя так, будто ничего не изменилось. Модель обеспечивает основу для индивидуализированной помощи, где для одного пациента акцент может делаться на работе с экзистенциальными страхами, а для другого – на  практической адаптации к новым ограничениям. Важным аспектом является нормализация переживаний пациента, объяснение того, что возврат к уже "решенным" задачам представляет собой естественную часть процесса, а не свидетельствует о провале. Особое внимание уделяется поддержке близких пациента, которые параллельно переживают собственный процесс горевания. Ключевое преимущество модели В. Вордена – ее гибкость и уважение к индивидуальному темпу пациента, что позволяет сопровождать человека в его уникальном пути через горе, не навязывая искусственных сроков и этапов, но помогая осмыслить и интегрировать этот сложный жизненный опыт утраты.

Современные исследования в области психологии горя

Современные исследования подтверждают традиционные взгляды на предвосхищаемое горе, характеризуя его особой амбивалентностью переживаний - волны отчаяния сменяются всплесками надежды, периоды принятия чередуются с возвратами к отрицанию, а когнитивный диссонанс между знанием о неизбежности утраты и её фактическим отсутствием создаёт уникальное психологическое напряжение.

Р. Неймайер, профессор психологии и директор Портлендского института утраты и адаптации к потере, предлагает глубокий подход к пониманию горя, особенно актуальный для тех, кто столкнулся с тяжелой болезнью (Неймайер, 2001). Его концепция рассматривает кризис, вызванный болезнью, как разрушение привычной системы смыслов – того, что раньше казалось незыблемым. Постановка серьезного диагноза разрушает базовые представления человека о себе, будущем и отношениях. Он сталкивается с кризисом идентичности, теряя прежнее понимание себя из-за изменений в организме. Его представления о будущем кардинально меняются, требуя переосмысления жизненных перспектив. Одновременно встает вопрос о трансформации отношений с близкими в новых условиях. Даже до наступления самых тяжелых последствий болезни человек часто испытывает предвосхищаемое горе как тревогу, растерянность и отчаяние от того, что прежние жизненные ориентиры больше не работают, а новые еще не появились. Этот болезненный период может либо погрузить в пучину отчаяния, либо - при правильной поддержке – стать началом нового осмысленного пути.

Р. Неймайер предлагает нарративный подход, который особенно важен для тяжелобольных пациентов. Он помогает не просто пассивно переживать свою ситуацию, а активно переосмысливать ее, становясь автором новой жизненной истории. Этот процесс требует переоценки прошлого – отделения истинно значимых ценностей и достижений от преходящего. Он включает поиск смысла и сохранение достоинства в текущем состоянии. И наконец, предполагает формирование нового видения, будущего с учетом изменившихся возможностей. В таком подходе у пациента, чьи физические возможности ограничены, остается пространство для духовного роста, осмысленных отношений и нового понимания ценности каждого момента

Параллельно с развитием теоретических моделей, в последнее десятилетие активно изучаются субъективные переживания пациентов, находящихся в состоянии предвосхищаемого горя. Так, в качественном исследовании Спид (Speed, 2021) анализируются интервью с пациентами, находящимися на гемодиализе. Участники описывают свои переживания через такие категории, как ощущение потери контроля над телом и судьбой, внутреннее одиночество даже в окружении близких, тревожность перед болью и смертью, а также противоречивое стремление одновременно держаться за жизнь и готовиться к уходу. Эти данные подчеркивают, насколько сложно человеку находиться в состоянии двойственности – когда физическая жизнь еще продолжается, но психологическое прощание уже началось

Статья Шора «Предвосхищающее горе: обзор» (Shore, 2016) автор систематизирует клинические подходы к распознаванию и поддержке пациентов с данным состоянием и клинические подходы к распознаванию и поддержке пациентов в данном состоянии. Внимание акцентируется на важности эмпатического отношения, навыков активного слушания со стороны медицинского персонала, способности распознавать скрытые формы страдания и предоставлять пространство для выражения эмоциональных реакций. В статье подчеркивается, что предвосхищаемое горе нередко маскируется под тревожные или депрессивные состояния, что создает диагностические и терапевтические сложности.

Дополняет картину ещё один материал — статья Винни «Предвосхищающее горе как оно в действительности. Что известно об этом», (Vinney, 2021), в которой приводятся живые свидетельства людей, переживающих утрату еще до её наступления. Пациенты рассказывают о чувстве вины за преждевременное прощание, о моментах благодарности за оставшееся время и о тяжести необходимости продолжать функционировать в повседневности, когда эмоционально они уже находятся в процессе прощания. Такие свидетельства важны для формирования понимания предвосхищаемого горя как уникального человеческого опыта.

Клиентский случай

Пациент А., тридцатилетний мужчина, на момент первой встречи шесть месяцев находился в Центре трансплантологии и искусственных органов им. Ак. Шумакова. Госпитализация была обусловлена прогрессирующим ухудшением его общего состояния. Десять лет назад пациенту была выполнена трансплантация органа – легких, но в последние месяцы началось ухудшения общего состояния из-за плохого функционирования пересаженного органа. Медицинские специалисты пришли к выводу о необходимости проведения ретрансплантации. В связи с этим А. был включен в лист ожидания на повторную трансплантацию. Согласно официальным данным, на территории РФ не зарегистрированы случаи успешной повторной трансплантации легких, пациент знает это факт.

История болезни пациента началась в подростковом возрасте, тогда был диагностирован фиброза легочной ткани. А. сирота: его отец скончался, когда он был подростком, а мать умерла от COVID-19 в 2021 году. Ближайшие родственники – бабушка, дед и тетя – играют важную роль в его жизни, о чем он часто упоминает. С момента поступления в медицинское учреждение А. регулярно получает психологическую поддержку и с благодарность отзывается о ней. У пациента есть близкий друг – девушка, с которой А. познакомился во время первой трансплантации легких. Она также является бывшей пациенткой больницы и прошла через аналогичную процедуру пересадки. С ней и другими знакомыми А. поддерживает онлайн-связь. Несмотря на длительное пребывание в стационаре, А. продолжает работать в сфере информационных технологий в удаленном режиме.

Описание хода работы

Работа с пациентом проходила в рамках прохождения клинический практики во время обучения в Институте практической психологии и психоанализа и предполагала ограниченное количество встреч. Всего было проведено 8 сессий.

На первой встрече, пациент привлек внимание тем, что выглядел очень худым, казался истощённым. А. лежал один в палате, вокруг идеальный порядок. В комнате душно, окна нельзя открывать из-за риска простуды и это угнетает пациента. «Как в клетке», – с горечью говорит он, добавляя, что ограничения сопровождают его почти всю жизнь. В разговоре А. рассказывает о своей жизни: о девушке Л., друзьях, работе. С теплотой вспоминает дедушку, который был для него примером. Но сейчас он чувствует себя подавленным. Его предыдущее посещение больницы было в 2018-м, это был плановый осмотре и тогда еще была жива мама. «Мы могли ужинать вместе», – говорит он, и в его глазах появляются слёзы. Заметив, как тяжело ему сидеть, я несколько раз предлагаю прилечь. Он отказывается, но просит меня присесть к нему на кровать. На мой вопрос, чего ожидает от наших встреч, пациент отвечает просто: «Хочется поговорить с живым человеком, не онлайн. Этого так не хватает». После сессии я думаю о его словах про маму, они вызывают во мне глубокую скорбь и рождают огромное желание помочь не чувствовать себя одиноким хотя бы на время.

На следующей встрече А. уже приготовил для меня стул несмотря на то, что ему тяжело передвигаться. Он взволнован, и я спрашиваю, что случилось. А. рассказывает, что его врач ушёл в отпуск, а новый задал вопрос: «Как вы думаете, сможете ли жить вне больницы?» Этот вопрос напугал его. «Разве не видно, что я не могу?!» – говорит он. Мне тоже понятно: в его физическом состоянии и с зависимостями от аппаратов это невозможно. Он вспоминает врача, который делал первую пересадку: «Он был нам как отец! Поддерживал, разговаривал». Рассуждает о важности отношений между врачом и пациентом и ждет возвращения «своего» врача, чтобы уже с ним поговорить о будущем. В этот день А. много рассказывает о своем детстве, о том, что был послушным, старался никого не расстраивать. Я понимаю, что вопрос врача усилил в пациенте тревогу и страх вновь почувствовать себя ненужным и брошенным, будто и сейчас послушание и услужливость может гарантировать заботу и принятие.

На третьей сессии А. сообщает, что врач вернулся, но он так и не поговорил с ним о будущем. Пациент начинает мечтать о жизни после операции. Мы обсуждаем климат разных городов России, подходящих для лёгочных пациентов. Но реальность возвращается с приходом медбрата. После проведённой процедуры А. грустно говорит: «На самом деле, мне можно жить только в Москве – рядом с больницей». Я понимаю: он избегает мыслей о будущем, уходя в фантазии. Но реальность неизбежно настигает его. Размышляя о его состоянии, я отмечаю, что он всё ещё отрицает неизбежное. В конце сессии я чувствую растерянность и грусть.

Затем наши встречи прерываются на 5 недель. Спустя это время я возвращаюсь и застаю пациента в состоянии ухудшения здоровья. А. рассказывает, что чувствует себя слабее. «Перевёл все деньги тёте. Она плакала», – говорит он. «А знаете, умирать так не хочется. Даже в таком состоянии хочется жить». В его глазах слёзы. Этот разговор откликается у меня разливающейся во всему телу болью.  Мы впервые говорим о смерти, о том, что её принятие – часть принятия жизни. Он жалуется на новые препараты: «Они ухудшают моё состояние. Читаю, что за границей есть успешные операции. И это обидно». Эта встреча оставляет глубокий след. Его искренность потрясает меня, напоминая о важности поддержки в такие моменты.

Через неделю состоялась наша пятая встреча. Застаю А. за работой на компьютере. «Много сделок», – говорит он и отказывается от сессии. Он выглядит живым и увлечённым. Я ухожу и рассуждаю о его не желании разговаривать. Возможно, он избегает контакта после откровенного разговора о смерти. Такая реакция отражает сложные чувства: потребность в контроле и страх эмоциональной близости. Это заставляет меня быть внимательной к его сопротивлению, сохраняя баланс между уважением к границам и поддержанием контакта.

На шестой встрече А. рассказывает, что его мучает тревога перед сном, он плохо спит, настроение подавлено. На вопрос о причинах он отвечает: «Врач сказал готовиться к операции. Я боюсь, что восстановление будет сложным». Для него одинаково страшно как оставаться в текущем состоянии, так и соглашаться на операцию. Это усиливает его тревогу. У меня же поднимает страх неопределенности исхода операции.

Предпоследняя седьмая встреча. В палате новая микроволновая печь и серебряный кулон на груди А. Комната стала уютнее. Он встречает меня в приподнятом настроении, не хочет говорить о болезни. «О чём вы хотите поговорить?» – спрашиваю я. «О любви», – отвечает он с улыбкой. Он рассказывает, как познакомился с девушкой в онлайн-игре. Она предложила привозить домашнюю еду. Кулон – её подарок, с рамкой ее фото. «Но я ещё не решил, чьё фото туда поместить», – говорит он. Он признаёт, что у него есть девушка Л., но она ни разу не навестила его в больнице. «Хотя я постоянно делаю ей подарки», – добавляет он с горечью. Новая связь даёт ему ощущение семьи и вспоминает, что даже мама никогда не привозила еду. У новой знакомой есть дети, это пробуждает в нём чувство ответственности. «Похоже, у вас появилась семья», – замечаю я. Он соглашается, а я замечаю улучшившееся настроение. В разговоре появляется уверенность на благополучный исход операции. После сессии, ловлю себя на мысли, что будто стала свидетелем чуда. Мне хочется верить, что А. станет первым российским пациентом с успешной повторной трансплантацией лёгких. Уже позже я понимаю, что эти отношения стали для него способом выжить и вернуть вкус к жизни.

Наша последняя, восьмая сессия происходит за несколько дней до Нового года. А. сообщает, что приостановил отношения с новой девушкой. «Она нарушила мои границы», – объясняет он. Девушка позвонила Л. и потребовала прекратить общение, сказав, что А. заслуживает лучшего отношения к себе. «Вот такая Санта-Барбара», – с иронией говорит он. А. осознаёт, что боится потерять Л. Она остаётся единственным человеком, который понимает его, имея похожий опыт. Через несколько дней у них происходит откровенный разговор. Л. признаёт свою отстранённость и обещает быть внимательнее. Когда встреча подходит к концу, А. говорит, что сожалеет о том, что мы больше не увидимся. Я чувствую грусть и огромную благодарность, понимая, как работа с этим пациентом сильно повлияла на меня.

 Осмысление случая

История пациента А., находящегося в ожидании повторной трансплантации лёгких, отражает сложное и многоуровневое переживание предвосхищаемого горя.

Первая и вторая встречи показывают, насколько остро А. переживает свою уязвимость и внутреннюю неустойчивость. Он выглядит физически истощённым, пребывает в состоянии безысходности, но при этом стремится говорить – о себе, о семье, о жизни «до». Он явно нуждается в человеческом контакте, говорит, что хочет просто «поговорить с живым человеком». Такое стремление можно трактовать как попытку удержать связь с жизнью и привычным миром, который он уже частично утратил. На второй встрече, А. говорит о том, что, услышав от замещающего врача вопрос о возможности выписки, испытал интенсивную тревогу и ужас, так как это означало для него потенциальное исключение из системы медицинской поддержки, которая стала для него единственным устойчивым пространством. Здесь проявляется острое переживание небезопасности и незащищённости – характерное  состояние в переживании предвосхищаемого горя.

Третья и четвёртая встречи демонстрируют движение между отрицанием и осознанием свое уязвимости. А. погружается в фантазии о том, в каком городе мог бы жить после успешной операции. Это можно интерпретировать как психологический уход в символическое пространство, где угроза утраты отступает. Однако позже, после перерыва в контакте, он впервые говорит о том, что «начал готовиться», имея в виду возможную смерть. Это был важный переходный момент, когда отрицание уже не полностью защищает, и реальность начинает постепенно проникать в осознание. В то же время он подчёркивает, что умирать не хочет. Несмотря на всё, хочет жить. Это двойное послание, в котором одновременно звучат и страх смерти, и воля к жизни, – характерное для предвосхищаемого горя.

Пятая и шестая встречи вновь обозначают возврат тревоги. Обостряется бессонница, ухудшилось настроение. А. связывает это с приближением операции, вспоминая прошлую пересадку, как опыт боли и страха. Возникает внутреннее напряжение между двумя пугающими вариантами: остаться в настоящем страдании или шагнуть в неизвестность с риском новой утраты – в том числе, возможно, собственной жизни. В этом напряжении проявляется центральная дилемма предвосхищаемого горя: неопределённость будущего, как источник постоянной тревоги и эмоционального выгорания. И здесь с терапевтической точки зрения особенно важно не рационализировать чувства пациента, а быть с ним в этом состоянии предельной уязвимости.

Седьмая встреча становится поворотной точкой. Впервые пространство палаты наполняется признаками жизни — микроволновка, подаренный кулон, лёгкий беспорядок. Пациент рассказывает о новых отношениях, о том, как незнакомая девушка начинает о нём заботиться, приносить еду. Он говорит об этом с воодушевлением, шутит, улыбается. Здесь предвосхищаемое горе временно отступает: через новую эмоциональную привязанность он как будто находит способ связаться с жизнью, утвердиться в своей ценности, почувствовать себя нужным. Его слова о том, что «у него появились совсем другие надежды на операцию», указывают на возрождение мотива к жизни, на восстановление, пусть временное, внутренней опоры и перспективы. Этот момент можно рассматривать, как проявление адаптивного ресурса в переживании предвосхищаемого горя – стремления найти смысл, несмотря на реальную угрозу утраты.

Однако восьмая встреча показывает, насколько хрупкой может быть эта надежда. Отношения с новой девушкой разрушаются после конфликта, и пациент оказывается в ситуации внутреннего противоречия: с одной стороны – чувство предательства, с другой — пробуждённое осознание важности отношений с Л., его постоянной партнёршей. Разговор с Л. становится для него значимым актом — он смог озвучить свои переживания, получить от неё отклик, почувствовать, что не один. Он вновь говорит о страхе потерять её, о необходимости быть понятым. Эти слова указывают на то, что А. постепенно начинает осознавать важность эмоциональных связей в преддверии возможной утраты, и, быть может, приближается к более глубокому принятию своего положения.

Таким образом, весь процесс взаимодействия с пациентом А. можно рассматривать как плавное движение по стадиям предвосхищаемого горя: от шока и отрицания, через тревогу, протест, уход в фантазии – к моментам осознания, принятия и, самое главное, восстановления надежды. Его история – это не только история страдания и ожидания конца, но и история постоянных попыток сохранить связь с жизнью, найти новый смысл, заново выстроить эмоциональные связи в условиях, когда многое утрачено или угрожает быть утрачено.А. боится не только смерти – он горюет по той жизни, которая постепенно ускользает: по телу, которое перестает ему подчиняться, по утраченной близости, по исчезающему ощущению себя как живого человека. И всё же, несмотря на это, он пытается находить смысл, устанавливать связи, удерживаться за то, что ещё оставалось важным. Его переживания касаются не только боли и страха – они отражают постоянную борьбу за сохранение связи с собой и с жизнью, насколько это возможно в его непростом состоянии. Каждый день становится для него испытанием, где он пытается удержаться между отчаянием и надеждой, между принятием и сопротивлением. В этом напряженном балансе проявляется его глубокая потребность оставаться собой, несмотря на физические ограничения и эмоциональные бури.

Заключение

Клиентский случай пациента А. наглядно иллюстрирует нелинейную динамику предвосхищаемого горя с характерными колебаниями между отрицанием и осознанием, прогрессом и регрессом, моменты активного поиска новых отношений чередуются с уходом в болезненное состояние. Особую терапевтическую сложность представляет парадоксальная динамика улучшений, при которой позитивные изменения в состоянии пациента, такие как установление новых социальных связей или улучшение физических показателей, нередко провоцируют усиление тревожных переживаний и страха перед возможной утратой.

Исследование феномена предвосхищаемого горя позволяет выделить несколько ключевых аспектов в психотерапевтической практики при работе с пациентами, находящимися на стадиях предвосхищаемого горя.

Во-первых, необходимо отметить, что психологическое сопровождение в подобных случаях не может основываться исключительно на стандартизированных подходах. Это обусловлено потребностью в глубоком понимании уникальной природы переживаний каждого конкретного человека. Во-вторых, практический опыт показывает, что эффективность психологической помощи в таких ситуациях определяется не столько применением конкретных методик, сколько способностью специалиста к эмпатическому присутствию и установлению подлинного терапевтического контакта.

Annotation

This article examines the phenomenon of anticipatory grief as a specific form of emotional response to an impending loss, drawing on historical-theoretical analysis and a clinical case of a patient awaiting a second lung transplant. The text explores the unique features of psychotherapeutic work under conditions of chronic uncertainty. Emphasis is placed on the importance of empathic presence and the redefinition of identity within the process of psychological support, especially when a person faces somatic threat and existential crisis, standing on the threshold of mortality.

Key words: anticipated grief, transplantation, attachment, identity, psychotherapy, uncertainty, narrative, adaptation, fear of death, anxiety, clinic practice, students' practice in transplantology.