Современный взгляд на проблему оказания психологической помощи онкологическим больным тесно связан с пониманием нескольких аспектов. Во-первых, сложность клинического периода (тяжесть и длительность лечебных мероприятий) показывает важность начала психологического сопровождения уже с момента постановки диагноза и далее до начала выхода пациента в ремиссию. Во-вторых, взгляд на болезнь, как травмирующее событие, охватывающее всю семейную систему, заставляет задуматься о комплексной работе со всеми участниками, вовлеченными в этот процесс [1]. И, в третьих, психологическое сопровождение, необходимое на разных этапах лечения и восстановления включает в себя разные способы и методы оказания помощи.

Важность присутствия психолога, как в стационаре, так и в постстационарном пространстве подчеркивается и врачами, и клиентами, которые, в силу переполненности сложными чувствами, страхами, неуверенностью и болью, ищут поддержки и помощи от специалиста. Это становится особенно ощутимым, когда болезнь парализует все семейное взаимодействие, лишает сил противостоять болезни, быть гибким в отношениях с больным ребенком, оставаясь функциональным родителем, искать адаптивные способы поведения и внутренние ресурсы. В этом смысле актуальность приобретает поиск наиболее эффективных форм детско-родительского взаимодействия на разных этапах лечения и выздоровления. Максимально ранее получение необходимой психологической поддержки в этом вопросе помогают семье не только справиться с реакциями шока и тревоги по поводу страшной болезни, но и, скорректировав внутреннее взаимодействие, выработать эффективную стратегию проживания стрессового события, начав тем самым уже в стационаре реабилитационные мероприятия.

Следует отметить, что в последнее время тема изменения внутрисемейных взаимоотношений, нарушения детско-родительского взаимодействия вследствие перенесенного ребенком онкогематологического заболевания занимает одно из центральных мест в ряду наиболее актуальных вопросов психологической реабилитации.

Сталкиваясь с проблемами восстановительного процесса таких семей, сложностями социализации и целым спектром внутрисемейных дисфункций, специалисты все чаще подчеркивают необходимость более подробного анализа происходящих за время болезни изменений детско-родительских отношений, систематизации полученных знаний и выработке методов их коррекции.

Известно, что в любой семье, на разных ее этапах, вне зависимости от наличия перенесенного заболевания, есть свои особенности и трудности в построении детско-родительских отношений.

Семья, столкнувшаяся с необходимостью пройти лечение детского онкологического заболевания – не обычная семья. Это семья, получившая травмирующий опыт, оказавшаяся в ситуации реальной угрозой летального исхода, потери ребенка. Это период резких изменений для всей семейной системы: психологических, структурных, материальных, социальных и т.д. Происходит утрата многих значимых составляющих привычной жизни: здоровья, спокойствия, стабильности, уверенности в предсказуемости и нерушимости мира, собственных силах, защищенности… Утрата – это всегда травма, поэтому она естественным образом связана с сильной тревогой и напряжением [2], которые моментально сказываются на жизни семьи. Происходит перестройка многих систем функционирования, что неминуемо приводит к изменениям во взаимоотношениях всех членов семьи, эмоциональной и поведенческой сферах. Если говорить о воспитательной функции родителей, о стиле их взаимодействия с детьми (ребенком), то, под влиянием сильнейшей тревоги и чувства беспомощности, безусловно, происходят кардинальные изменения.

Вне зависимости от наличия сильнейших переживаний или тенденции к отрицанию случившегося, первой, как правило, в семейном взаимодействии страдает способность открыто говорить, то есть снижается качество коммуникации между детьми и родителями. В самом начале – в момент постановки диагноза, - семья сталкивается с проблемой и необходимостью сообщить об этом, как самому больному ребенку, так и сиблингам (если ребенок в семье не единственный). В этот момент состояние шока и сильнейший страх парализуют и потому затрудняют принятие решения. Кроме того, родителей переполняют различные противоречивые чувства: неуверенности в правильности решения по этому вопросу, незнания как это сделать, отсутствие сил говорить о тяжести заболевания и смерти, страх причинить дополнительный вред и страдания ребенку, желание защитить и сохранить в тайне содержание, которое имеет онкогематологическое заболевание. На данном этапе семья может либо утратить (или ослабить) навык открытой коммуникации (члены семьи начинают все больше дистанцироваться, отдаляться в своих переживаниях друг от друга), либо их кооперация наоборот может способствовать открытому взаимодействию и поиску эффективных путей разрешения проблемы. В случае дистанцирования родителей, ухода от открытого общения и обсуждения, на невербальном уровне информация ребенком все же будет считана и может повлечь усиление напряжения, как в самом больном, так и во всей семейной системе.

Тенденция к гиперопеке, также довольно распространенная и вызывающая впоследствии немало трудностей, в условиях прохождения тяжелого лечения может стать для родителей своего рода спасительной иллюзией держать болезнь под контролем, желанием облегчить состояние ребенка, сделать многое не вместе с ним, а вместо него. Такое усиление опеки может привести даже к полной утрате ребенком самостоятельности. К сожалению, подобное ограничение самостоятельности и активности ребенка способствует развитию чувства еще большей беспомощности, немощи, а в дальнейшем и закреплению подобного паттерна взаимодействия с окружающими людьми. Следует отметить, что такая симбиотическая зависимость ребенка тормозит естественный ход сепарационных процессов, а кроме того, никак не способствует принятию ребенком на себя части ответственности за участие в лечении и дальнейшей реабилитации. Повышенная тревога родителей и чрезмерная забота могут сформировать у ребенка представление о собственной болезни, как тотальной, безвыходной ситуации, что негативным образом может сказаться на дальнейшем ходе лечения. Кроме того, может быть спровоцирован переход к неадекватному взаимодействию родителя и ребенка противоположного пола (по типу «замещающего» супруга), как находящихся в стационаре, так и оставшихся дома. Подобное сближение разрушает представление не только о ролях взрослого и ребенка, чрезмерно нагружая последнего, но и затрудняет последующее возвращение супругов к их привычным отношениям, а ребенка - в привычную среду сверстников и сиблингов.

Практика работы с семьями, имеющими детей, перенесших онкозаболевание (на базе РОНЦ им. Блохина и реабилитационного санатория Минсоцздравразвития РФ «Русское поле» (г. Чехов Московская область), позволяет говорить о целом круге проблем, связанных с осложнением детско-родительского взаимодействия.

Основным и самым частым родительским запросом, предъявляемым родителями, можно назвать невозможность вернуться к тем детско-родительским отношениям, которые существовали до заболевания. Этот большой блок проблем является ведущим и может быть разделен на более мелкие составляющие: трудность выдерживания родительской позиции и определения «нового» положения переболевшего ребенка в семье; сложности в осуществлении воспитательной функции (возврат к системе требований, запретов и наказаний, существовавших до болезни); регресс и инфантилизация вышедшего в ремиссию ребенка; раннее взросление и утрата детских частей ребенком; изменения в эмоциональной составляющей общения; ревность к сиблингам; сложности в выражении негативных чувств (и как следствие,- эмоциональное дистанцировние детей и родителей) и утрата способности открытого диалога; смещение отношений ребенка и родителя в сторону дисфункциональности по типу «замещающего супруга» и некоторые другие.

Говоря о первой большой группе запросов – невозможности вернуться к прежней родительской позиции и осуществлению воспитательной функции, следует отметить следующее. Сложность состоит в том, что ребенок за время прохождения лечения привыкает к значительным послаблениям, отсутствию наказаний, упреждениям любых желаний, сверхзаботе, ежеминутному нахождению кого-то из родителей рядом. У многих по возвращении домой появляется излишняя обидчивость, частая слезливость, упрямство, нежелание делать что-что самостоятельно, упорство в получении своего. Дети при этом, жалуются на придирчивость родителей, меньшую любовь к ним по сравнению с братьями и сестрами, принуждение заниматься домашними делами и практически отсутствие совместного времяпровождения.

Практика консультирования в РОНЦ им. Блохина показывает, что о подобных трудностях взаимодействия многие родители говорят уже в стационаре, замечая какую службу им сослужили вынужденные, обусловленные требованиями трудного лечения «послабления» в отношениях с детьми.

Действительно, реальность госпитализации такова, что происходит усиление функциональной и эмоциональной привязанности матери и ребенка, вследствие чего их отношения часто регрессируют на более ранний уровень, при котором мать пусть и невольно блокирует независимость ребенка (это позволяет ей контролировать ход назначаемых процедур, справляться с собственными тревожными переживаниями, хоть как-то «держать» ситуацию). Чувство любви родителей к ребенку и сильнейший страх его потерять становятся затапливающими. Очень сложно, с одной стороны, позволять себе эти чувства, с другой, - быть надежным помощником в прохождении трудного лечения. Естественным желанием многих родителей является максимально облегчить состояние ребенка, исполнить любое желание, сделать что-то вместо него. Однако, в результате такой потери ребенком чувства независимости и приостановления соответствующей возрасту сепарации происходит смещение внутреннего локуса контроля на внешний, утрата ребенком оставшейся самостоятельности, приобретение выученной беспомощности. По возвращении домой, ребенок не готов, а иногда и не способен сразу отказаться от подобной зависимой позиции. Ему трудно вот так, вдруг, стать самостоятельным и начать выполнять обязанности, соответствующие его возрасту и физическим возможностям. Кроме того, и родителям часто бывает нелегко отказаться от гиперопекающей роли, научиться доверять возможностям ребенка, вернуть ему его ощущение себя и своего положения в семье.

В целом, говоря о большинстве семей, нельзя не подчеркнуть, что в результате произошедшей травматизации и детей, и родителей, вызванной длительным нахождением в состоянии стресса, утрачивается способность функционировать и общаться на прежнем уровне.Родители слишком истощены, чтобы быть требовательными, терпимыми и эмоционально доступными, а дети слишком ослаблены, чтобы держать себя в руках, вести себя «правильно» (положение к тому же осложняется еще последствиями влияния на нервную систему химиотерапии). И те, и другие, становятся заложниками ситуации, выйти из которой без профессиональной помощи бывает не всегда легко. Задача консультанта нормализовать тревожное состояние всех участников (возможно, даже информировать о закономерностях постлечебного периода и трудностях адаптации), направить усилия на выявление и совместное обнаружение неконструктивных частей взаимодействия и функционирования и выработку новых, менее изматывающих способов коммуникации и принятия решений. Важно сохранять уважение и интерес к семье, пришедшей на прием, и оставаться надежной поддержкой для каждого члена системы.

Вместе с тем, следует отметить, что родители, способные отследить тенденции инфантилизации и в связи с этим, зачастую, манипуляции детей, стараются все же сохранить и даже подкрепить остатки самостоятельности у ребенка. Это, безусловно, отражается на поведении ребенка, его отношении к лечению и ситуации болезни в целом. Подобные положительные тенденции способны в будущем облегчить как родителям, так и самому ребенку процесс ресоциализации в постстационарном периоде, поддержать самооценку ребенка на должном уровне и избежать излишней инвалидизации.

Вместе с тем, встречаются примеры «раннего взросления» маленьких пациентов и практически полная утрата их детской части. Длительная изоляция от привычного детского окружения со свойственными ему детскими развлечениями, играми, интересами; прохождение болезненного лечения; тяжесть психологической и моральной нагрузки (зачастую непосильной даже взрослому человеку) в связи со страхом смерти, чувством вины, неизвестностью и беспомощностью, - все это способствует своеобразному скачку из детства во взрослый мир. С одной стороны, это является хорошей основой для сотрудничества с врачами, формирования активной позиции в процессе лечения на пути выздоровления, постановки целей и задач в стационарный период, с другой, - отдаляет ребенка от соответствующей его возрасту позиции и осложняет постклиническую реадаптацию по возвращении домой. В процессе консультирования семей были отмечены случаи подобного раннего взросления, ощущения ребенком в этой связи некоторой собственной исключительности и сопряженные с чувством одиночества. При этом сложность для ребенка в подобной ситуации состоит в том, что он как бы находится «между двух миров»: он еще не принадлежит к миру взрослых, но уже и не тот ребенок, каким являются его сверстники. Искажение представления о себе может затруднять процесс формирования «Я», влиять на самооценку ребенка. Подобная тенденция может быть сопряжена с сохранением эмоциональной замкнутости родителя и ребенка друг на друге. Ребенок, не сумевший вернуться в социум или не отпущенный туда родителем, вынужден «перестать» быть ребенком, перестать хотеть к другим детям, а, следовательно, как будто превратиться во взрослого. Кроме того не последнюю роль играет семейная ригидность, неспособность соотнесения эффективности избираемых стратегий: стратегия, адаптивная в стационаре, переносится во внестационарное пространство без критики, а там она уже не работает. Обращение психологом на это внимания всех участников встречи может способствовать некоторой сбивке устоявшейся схемы поведения, обнаружение необходимости поиска новых путей.

Следующий большой блок проблем связан с качеством внутрисемейной коммуникации (возможности у членов семьи говорить открыто, обсуждать сложные темы, искренне выражать свои чувства и выдерживать чувства других).

Во-первых, сюда можно отнести вопросы, связанные с наличием или отсутствием у ребенка знания о своем диагнозе (которые напрямую зависят от решения родителей говорить об этом). Практика показывает, что эти представления вызывают много разных чувств, как у самого ребенка, так и у его родителей. Здесь условно можно выделить два возможных варианта: дети, знающие свой диагноз и говорящие о нем, и дети, диагноз которых замалчивается родителями, а любые разговоры или вопросы по поводу рака вообще игнорируются. В обоих случаях есть различные варианты поведения, порой диаметральные по своему содержанию.

Так, некоторые дети, знающие свой диагноз, с легкостью рассказывают о нем (называя при этом полное его название), делятся информацией во время знакомства, и этим несколько шокируют взрослых, в том числе и собственных родителей. Нетрудно заметить, что «раковая» тема сложна в большей степени для самих родителей. Они не находит подходящих слов для трудного разговора и тем самым, игнорируя потребность ребенка в обсуждении перенесенного опыта, отчасти обесценивают тот результат, к которому пришла вся семья на пути лечения и выздоровления. Некоторое расширение своих возможностей членами семьи говорить о трудном и болезненном с фиксированием успешной, ресурсной стороны, положительных итогов, в дальнейшем могут способствовать эффективному развитию ребенка, закреплению паттерна успешной адаптации.

Дети, диагноз от которых скрывается родителями, вопреки ожиданиям родителей, все же пытаются найти для себя ответы на волнующие темы. Это происходит либо в виде постоянных вопросов, адресованных маме или папе, либо в виде фантазий о том, что же на самом деле произошло в стационаре. При этом следует подчеркнуть, что напряжение, неизменно возникающее у ребенка в условиях тайны и невозможности открыто обсуждать с родителями волнующие темы, находит выход в любом доступном проявлении (рисунки, содержание сновидений, защитное фантазирование).

Нужно ли детям знать диагноз? И как сообщить им об этом, в какой форме? Вопрос непростой. Исследования с взрослыми онкологическими пациентами [3] показывают, что беседы о серьезности заболевания и возможности смертельного исхода, ожидаемы пациентами и очень значимы для них. Пациент-ребенок – не исключение! Исследования адаптации детей с онкологией в ситуации лечения [4] показали важность наличия у ребенка не только знания о болезни, но и информирования о симптомах болезни, локализации опухоли, возможных функциональных нарушениях, методах и перспективах лечения. Это позволяет ребенку сформировать собственное представление о характере болезни, легче ориентироваться в ходе лечения по изменению характера симптомов или их исчезновению. Подобная «открытость» взрослых позволяет избежать любого тревожного фантазирования у ребенка на тему «что же на самом деле со мной происходит?», направить все силы на исполнение предписания врачей, став для них активным помощником не только в стационарном, но и в постклиническом периоде.

Наблюдения за клиентами-детьми в Онкостационаре показывают, что многие маленькие пациенты делают тему смерти частью игры во время консультации. Для этого при построении песочной картины они символически используют фигурки скелетиков, привидений, одноногих пиратов, огнедышащих драконов и т.д. Дети никак не могут наиграться с этими персонажами (это только подтверждает их желание обращаться к «запретной» теме)! Вероятно, они являются не только символами смерти, но и опасности, уязвимости, слабости, страха и тревоги, связанными с неизвестностью и неопределенностью. Можно предположить, подобная игра дает ребенку возможность «приручить» свои страхи, соприкоснуться с очень болезненной частью реальности и сделать собственные крошечные шаги к ее принятию. К сожалению, далеко не все в Онкоцентре (а как показывает практика, и по возвращении домой) готовы и способны разговаривать с детьми об этом, допускать и принимать их фантазии и рассуждения о смерти. Поэтому возможность использования психолога как «надежного контейнера», получение «разрешения» на обсуждение таких запретные тем имеет особое значение. Для родителей же это становится примером и новым опытом того, как выстраивать и выдерживать трудные разговоры о болезни и ее возможных последствиях. Нужно отметить, что сложность обсуждения темы болезни в постстационарный период состоит еще и том, что многие родители сами желают поскорее «забыть» пережитое, поэтому в избегании таких сложных разговоров есть не только забота об эмоциональном спокойствии ребенка, но и собственный страх соприкосновения со сложными чувствами, боязнь не совладать с подавляемыми эмоциями.

Отсутствие открытости в детско-родительском общении, неспособность говорить о своих переживаниях и страхах, эмоционально поддержать друг друга, боясь причинить еще большее страдание, не способствует продвижению на пути реабилитации, разъединяет и отдаляет членов семьи друг от друга. Во многом, это связано со сложившимся еще до болезни паттерном семейного взаимодействия и усугубившимся под действием стресса. Привычная ригидность в этом случае не дает возможность членам семьи увидеть деструктивное влияние подобной позиции, а, следовательно, найти выход из сложной ситуации, при которой каждый страдает в одиночестве. Работа психолога в этом случае может способствовать сближению всех членов семейной системы, предоставлению возможности хотя бы начать (или даже всего лишь попробовать) говорить или плакать открыто.

Итак, нетрудно заметить, что отношение к теме болезни и поведенческие стратегии в семьях различны. Различны и причины, по которым родители и дети ведут себя тем или иным образом. Думается, что любой из приведенных вариантов поведения вполне обоснован: с одной стороны, ребенок перенес тяжелое заболевание, победил смерть, стал героем. Его самого и родителей переполняют сильные чувства – радости, счастья, ощущения небывалого везения. Этим хочется поделиться, на это было потрачено столько сил и времени! Однако, с другой стороны, неоднозначность понимания онкологического заболевания в обществе, не дает возможности откровенного говорить об этом, не всегда принимается и поддерживается. Более того, бывают случаи отчуждения, нежелания обсуждать столь трудную тему, боязни заразиться или «навлечь» на себя похожую беду.

Такие проявления непонимания вызывают раздражение, и даже гнев. Агрессивные чувства вполне обоснованы, потому как меньше всего в ситуации победы над страшной болезнью хочется оправдываться и защищаться. В этом смысле, реабилитация именно онкологических больных - явление сложное и многокомпонентное. Трудно себе представить какое-либо еще заболевание, после которого требуется вот такая, своего рода моральная реабилитация, как будто есть необходимость еще и восстанавливать «свое честное имя», «отмывать» свою репутацию. Безусловно, это связано с элементарной безграмотностью и отсутствием знания о болезни [5]. Но то, с чем может справиться взрослый (путем вот таких нехитрых объяснительных техник), ребенку совладать бывает тяжелее. К тому же приемлемых способов выражения возникающих противоречивых, порой, ярко агрессивных чувств, у ребенка намного меньше.

Безусловно, высокая реактивность ребенка и соответствующее этому поведение, вызванное такой повторной ретравматизацией, вносит лишь дополнительные трудности в ситуацию социальной адаптации. При этом положение осложняется уже упомянутым отсутствием (или утратой за время лечения) навыка открытой коммуникации в семье. Родителям тяжело вспоминать пережитое в стационаре, они не хотят возвращаться даже в мыслях к событиям того периода. Если говорить об этом, имея в виду стадии горевания, то вполне можно утверждать, что у некоторых так и не наступила стадия принятия. Поэтому многие стараются забыть, вычеркнуть, лишний раз не вспоминать и не говорить. При этом, довольно силен страх рецидива, тревога «недоглядеть», пропустить важные сигналы. Парадоксальная, сложная ситуация – надо забыть, не забывая ни на день. Безусловно, нелегко и детям, и родителям. Задача психолога в связи с этим, стать тем «третьим», чья эмоциональная стабильность, способность к контейнированию и эмпатии позволит поговорить о «скрытом», «запретном», выразить противоречивые тревожные, негативные и агрессивные чувства, дать этот новый опыт, найти ресурс.

Говоря о сложностях детско-родительских отношений в постстационарный период, важно еще раз подчеркнуть: ремиссия является критическим этапом жизни семьи. Многие годы спустя семья продолжает испытывать последствия перенесенного стресса. Посттравматические стрессовые реакции, осложненные «Домокловым синдромом» характеризуются снижением настроения, сохранением страха за здоровье и жизнь, боязнь снова попасть в больницу, ощущение особой уязвимости и ранимости [6], что, безусловно, накладывает мощный отпечаток на качество всего внутрисемейного взаимодействия, а также на качество и темпы ресоциализации.

Изучение влияния родителей на процессы психологической адаптации ребенка в ситуации лечения онкологического заболевания является важным как для теоретической и практической психологии, так и для медицины, всех специалистов, принимающих участие в лечебном процессе. Многочисленные наблюдения подтверждают влияние родительских взглядов и установок в отношении болезни и процесса лечения на психологическую адаптацию ребенка, на способ формирования им концепции болезни [4].

Ригидность в детско-родительском взаимодействии, невозможность пересмотреть устоявшиеся правила и паттерны отношений могут повлечь негативные последствия в дальнейшем – в условиях реабилитации (на этапе выхода ребенка в ремиссию и перехода к реадаптации, как внутрисемейной, так и социальной). Трудность данного периода заключается в неминуемой повторной травматизации, новому кризисному витку и необходимости рекорректировке отношений в семейной системе.

Если говорить о конкретных особенностях того или иного типа семейного взаимодействия, то представляется, что например так называемый демократический стиль родительского воспитания [7] в достаточной степени отвечает требованиям совладания со стрессом, вызванным серьезным заболеванием. Открытое обсуждение темы диагноза и лечения, проявление рождающихся чувств, доверительность и взаимная поддержка могут максимально сблизить семью в трудный период, способствовать эффективному распределению ролей, взятию каждым из членов семьи определенной доли ответственности в совместном лечении, формированию адекватной внутренней картины болезни у заболевшего ребенка (с нужной долей агрессии на болезнь, как внешний источник опасности и желанием ее побороть). Однако чрезмерное погружение ребенка (детей) в сложные чувства, решение некоторых технических и материальных вопросов «наравных» может стать непосильной ношей, вызвать чувство вины и «плохости» у последнего, ощущение себя виновником столь серьезного испытания для всей семьи. Это может тормозить как сам процесс лечения, так усложнить и дальнейший ход реабилитации.

Контролирующий же стиль воспитания [7] с одной стороны, понижает возможность выработки у больного ребенка внутреннего локуса контроля над ситуацией (происходит смещение его во внешний план, минимизация собственной возможности справиться с болезнью), способствует регрессированию на ранние формы взаимодействия со взрослыми, усилению страхов, ощущению эмоциональной изоляции, с другой, - вполне может иметь и положительные тенденции, например, в вопросах необходимости установления контроля за приемом лекарств и соблюдения требований личной гигиены и пищевого режима. Кроме того, сохранение контроля над собственными эмоциями у родителей (при наличии возможности их выражения) также может способствовать оказанию качественной помощи ребенку в прохождении длительного лечения.

Таким образом, можно предположить, что негативный эффект будет иметь место в случаях крайних проявлений того или иного стиля воспитания, отсутствию гибкости и возможности сочетания различных родительских интенций. При наличии же пластичности, способности менять или комбинировать элементы воспитания семья имеет возможность в ситуации стресса или кризиса (в том числе и возрастных изменений ребенка) перестроиться, насколько это необходимо, изменить систему требований, допущений, контроля, протекции, эмоционального контакта. В этом случае риск негативного выхода из стрессовой ситуации понижается, а способность в адекватной адаптации и активного решения образовавшихся проблем повышается. При этом семья имеет шанс не только справиться со сложившимися трудностями, но и приобрести новые навыки, новые качества, обнаружить скрытые ресурсы, то есть развиваться. Если говорить о заболевании, как источнике сильнейшего стресса, то максимально полное проживание травмы в процессе стационарного лечения, постепенное прохождение всех этапов горевания [3] по направлению к принятию утраты (здоровья, привычного уклада жизни, прежних отношений, а иногда и жизни ребенка), позволит снизить риск возникновения отсроченного посттравматического стрессового расстройства и создаст условия для разрешения на новом этапе новых задач.

Таким образом, попытка систематизировать предъявляемые семьями проблемы, а также соотнесение их с некоторыми теоретическими положениями семейной психологии и психотерапии, позволяют выделить специфические именно для реабилитационного периода трудности, а также говорить и о типичных сложностях, свойственных любой семье вне зависимости от наличия травматического опыта. Это, с одной стороны, допускает применение в работе общие знания и навыки ведения семейной консультации, с другой,- требует учитывать специфические особенности и изменения, вызванные прохождением лечения онкологического заболевания.

Накопленный опыт, безусловно, подлежит дальнейшему обобщению и анализу с целью улучшения реабилитационной работы, разработки новых подходов для организации консультационного и терапевтического пространства, использования в постановке и решении новых теоретических проблем.