Нарциссизм: комментарий к докладу Рональда Бриттона

Год издания и номер журнала: 
2008, №4
Автор: 

В 2000-м году «Мелани Кляйн Траст» организовал конференцию, посвященную деятельности Герберта Розенфельда. Комментарии Сигал относятся к докладу под названием «Какую роль играет нарциссизм в нарциссических расстройствах», представленному Рональдом Бриттоном1). Бриттон следующим образом излагает суть своего доклада:

«Итак, я считаю, что нарциссические расстройства возникают при сбое контейнирования в младенчестве и детстве, что дает начало Эго-деструктивному Супер-Эго. Развивается нарциссическая организация, использующая нарциссические объектные отношения — внутренние, внешние или и те, и другие — для того, чтобы уклоняться от враждебного Супер-Эго. Это может приводить к преимущественно либидинозной организации или преимущественно деструктивной нарциссической организации. Далее я полагаю, что либидинозная, защитная организация возникает, когда главным фактором в исходном сбое контейнирования выступает родительская сторона; а деструктивная организация — когда основным фактором является чрезмерность враждебности к объектам у младенца. Если мы используем слово «нарциссизм» для обозначения такого позыва к аннигиляции инаковости (otherness), ответ на вопрос о роли, которую играет нарциссизм в нарциссических расстройствах, будет таков: это зависит от того, насколько эти расстройства деструктивны. Если организация преимущественно деструктивна, нарциссизм, видимо, играет важную роль; если же она преимущественно либидинозна, бoльшую роль, по-видимому, играет младенческая и детская травма. Во втором из рассмотренных мною случаев (г-жа Д.) можно предположить, что именно нарциссизм родителей сыграл главную роль в развитии нарциссического расстройства у пациентки».2)

Герберт Розенфельд сделал фундаментальный вклад в исследование проблем нарциссизма. В его статье 1971-го3) года нарциссизм связывается с инстинктом смерти и дается описание нарциссической организации как нарциссической структуры, которая является и защитой от инстинкта смерти (и его проявления в зависти), и реализацией этого инстинкта. Как и во всех таких организациях, здесь действуют и либидинозные, и деструктивные элементы. В более поздней работе4) Розенфельд пытается различать, по его определению, «либидинозный нарциссизм» и «деструктивный нарциссизм». Полагаю, его описание деструктивного нарциссизма, структуры, основанной на проективной идентификации с внутренним объектом, господствующим в личности (как, например, в его классическом описании банды) широко признается непротиворечивым, и оно послужило источником вдохновения для многих наших последующих работ. Но в отношении его описания либидинозного нарциссизма дело обстоит иначе.5)Существуют разногласия в том, что касается взаимодействия либидинозных и деструктивных сил в нарциссизме.

В своем докладе «Нарциссизм и нарциссические расстройства» Рональд Бриттон описывает то мнение Розенфельда (выраженное во многих его работах), что важно проводить различие «между теми нарциссическими состояниями, где преобладают либидинозные аспекты, и теми, где преобладают деструктивные аспекты»6). Бриттон ссылается на мои взгляды, говоря: «Для нее [Сигал] есть лишь деструктивный нарциссизм, а либидинозного нарциссизма не существует». Это не вполне точно. Я утверждаю, что не верю в устойчивый либидинозный нарциссизм, т. е. в либидинозный нарциссизм как часть устойчивой нарциссической структуры. Вот что я на самом деле имею в виду: Кляйн проводит различие между тем, что она называет нарциссическими состояниями, и тем, что она называет нарциссическими объектными отношениями, но вполне очевидно, что на самом деле она имеет в виду нарциссическую структуру, поскольку эти объектные отношения интернализованы. Нарциссическое состояние — это идентификация с исходным идеальным объектом. Это временное состояние, поскольку при не-патологическом развитии идеальный объект становится хорошим объектом. Если идеальный объект ощущается хорошим и достаточно сильными, то меньше потребность проецировать все плохое вовне — проекции понемногу возвращаются назад, и идеальный объект становится обычным хорошим объектом. Следовательно, либидинозная связь такого типа — лишь промежуточная фаза. Разумеется, подобно всем младенческим состояниям, она не исчезает полностью и возникает вновь и вновь в нашей взрослой жизни, например, в состояниях влюбленности, которые зачастую содержат в себе сильный нарциссический элемент. Но если состояние влюбленности не развивается в более зрелую любовь, мы попадаем в беду.

Бриттон упоминает «Ромео и Джульету» как пример либидинозного нарциссизма, — но здесь все заканчивается саморазрушением и смертью. По сути,  в «Ромео и Джульетте» деструктивность ловко спроецирована вовне в родительские Супер-Эго, но все равно она торжествует. На мой взгляд, там, где Розенфельд усматривает либидинозный нарциссизм как ситуацию, в которой либидо преобладает над деструктивным инстинктом, в одних случаях инстинкт смерти более силен и преобладает над инстинктом жизни, а в других — это не настолько выражено.

Очевидно, что из двух пациенток, рассматриваемых Бриттоном в своем докладе, первая гораздо более больна. Почти вся ее личность находится под господством нарциссической организации. У второй пациентки это выражено гораздо меньше. У нее существует безусловно идеализированное и весьма эротизированное отношение к «близнецу», но вопрос в том, почему вообще говорится о нарциссической структуре или организации? От чего отчаянно защищаются? Данная пациентка, несомненно, обладает гораздо более здоровым Эго, у нее есть работа, муж, семья, но такое либидо, которое предназначено стать частью нарциссической структуры, обедняет всю ее прочую жизнь.

Бриттон упоминает предложенное Джоном Стайнером7) понятие патологической организации — в основе своей организации нарциссической. Это структура защищает как от параноидно-шизоидной тревоги, так и от депрессивной. Я полагаю, что чрезвычайно важно, какая именно из этих двух тревог преобладает. Совершенно ясно, что первая пациентка Бриттона борется с самыми примитивными, оральными, садистическими и параноидными тревогами. Вторая же, похоже, защищается скорее от тревог депрессивных и эдипальных.

Но здесь присутствует проблема Супер-Эго. Бриттон цитирует Розенфельда, который доказывает, что в центре нарциссической структуры находится завистливое, деструктивное Супер-Эго. Бриттон говорит, что обе его пациентки борются со смертоносным Супер-Эго. Мой вопрос в том, почему этот объект считается Супер-Эго? Разве мы теперь все внутренние объекты называем Супер-Эго? Что касается первой пациентки Бриттона, я бы подумала о преследующем объекте. Я думаю, я называю Супер-Эго только тот аспект внутреннего объекта, который оказывает моральное давление, хотя своими корнями, как мы знаем, он может уходить в преследующий и идеальный объект. И у меня вообще вызывает вопрос сама идея о любви к человеку со стороны его Супер-Эго. Разумеется, я полагаю Супер-Эго плохим, когда оно преисполнено ненависти, но также я не считаю хорошим Супер-Эго, когда оно слишком любящее. По моему мнению, хорошее Супер-Эго больше похоже на лакмусовую бумагу — ощущение реальности в моральной сфере — и оно не должно быть частью никакой властной структуры. Оно не говорит нам, что делать, — но только что это такое. Оно Эго-синтонно, поскольку поддерживает и укрепляет собственную способность Эго производить суждения. Также в некоторых местах Бриттон называет его отцовским Супер-Эго — третьим объектом, — но в отношении первой пациентки ясно (и он сам об этом говорит), что здесь действуют более примитивные тревоги, вторгающиеся в эдипальную тему и ее искажающие.

Почему существование завистливого, смертоносного Супер-Эго считается почти доказанным в этих случаях? В конце концов, нарциссическая личность живет в зеркальном зале. Не является ли это смертоносное (murderous) Супер-Эго, по крайней мере отчасти, проекцией собственных чувств пациента? Является ли чудовище объектом во втором сне Л. (первой пациентки) про ужасающее переживание кормления? Или же это проекция собственного гневного и завистливого рта? Описывая своего пациента Питера в книге «Тупик и интерпретация»8), Герберт Розенфельд говорит о смертоносности его зависти. Так от чего же защищает нарциссическая структура? От смертоносности объекта или субъекта? Спутанность. Розенфельд подчеркивает, что в ее основании лежит сбой расщепления. Бриттон, как и я, принимает ту точку зрения, что основными являются защиты от спутанности. Но еще мы знаем, что самый мощный элемент в спутанности — это зависть. Если вы ненавидите плохой объект и любите хороший объект, то вы знаете, где вы находитесь. Но если вы ненавидите и проецируете ненависть и зависть в хороший объект, вы неминуемо окажетесь в состоянии спутанности, поскольку, чем лучше объект, тем быстрее он превращается в плохой объект, наполненный всеми соответствующими проекциями. Нарциссическая организация ограждает нас от такой спутанности. Бриттон подчеркивает роль сбоя контейнирования, а также ту роль, которую играют родительские проекции. Это, конечно, очень важно. Но мы не должны забывать, что для некоторых людей, возможно, наиболее важным является вопрос, что именно проецируется в контейнер.

Так что перед нами предстает во всей полноте вопрос о сравнительной значимости внешних и внутренних факторов. Примечательно, что родители менее здоровой пациентки были по сути не столь ужасны, как родители другой пациентки. Отсюда мы можем заключить, что ее проекции были более насильственными и разрушительными. По существу, ее сон о кормлении ребенка, в котором она обвиняла свою мать, вполне мог быть ее собственным свирепым, завистливым нападением на процесс кормления. Все мы трое — и Розенфельд, и Бриттон, и я — наблюдали, что в известных пределах наличие лучшего окружения в жизни человека означает худший прогноз, поскольку тогда акцент переносится на внутренние факторы (при этом, разумеется, нельзя игнорировать взаимодействие с окружением).

Не думаю, что Розенфельд бы согласился со мной, но у меня есть впечатление, что его стал больше заботить внешний травматический фактор, чем реальность роли пациента или ребенка в этом процессе. При рассмотрении сеансов, изложенных Бриттоном, у меня возникает ощущение, что больше внимания уделялось нехватке контейнирования и страху перед плохим Супер-Эго, чем проекциям пациента.

Когда я размышляла над докладом Бриттона, у меня возникла свободная ассоциация. Мне на ум пришла старая шутка. На вечеринке пожилая дама услышала разговор молодых людей о сексе. Она внимательно вслушивалась, а затем подозвала молодого человека со стороны и тихо спросила: «А что, никто уже не делает это старомодным способом?» Я внезапно представила себя саму этой пожилой дамой, стыдливо спрашивающей: «Неужели никто уже не делает это старомодным способом и не интерпретирует зависть прямо?» Думаю, в этой шутке есть смысл. У избегания таких интерпретаций, по-моему, есть две причины. Первая — общеизвестно, что на первых порах мы действительно сверх-интерпретировали (over-interpret) зависть — иногда слишком часто и слишком скоро, не вполне осознавая мощное влияние этих интерпретаций. Это, к сожалению, справедливо для большинства сильных новых концепций, и тут есть некое колебание то в одну, то в другую сторону. Но вторая причина заключается в том, что из всех возможных ситуаций пациенту труднее всего вынести понимание своей примитивной зависти. Для аналитика это также наиболее пугающая и тяжелая ситуация, с которой ему приходится иметь дело, — и отсюда возникает бесконечное количество способов ее избежать.

Перевод: З. Баблоян
Редакция: И.Ю. Романов

Примечания:

1) Рональд Бриттон — английский психоаналитик-кляйнианец, автор книг «Вера и воображение» и «Секс, смерть и Супер-Эго».

2) Этот доклад был опубликован в книге «Секс, смерть и Супер-Эго» под названием «Нарциссизм и нарциссические расстройства».

3) Rosenfeld, H. (1971) A clinical approach to the psychoanalytic theory of the life and death instincts: an investigation into the aggressive aspects of narcissism, International Journal of Psycho-Analysis, 52: 169–78.

4) Rosenfeld, H. (1987) Impasse and Interpretation, London: Routledge.

5) «Рассматривая нарциссизм в либидинозном ключе, можно видеть, что здесь центральную роль играет слишком высокая оценка самости, основанная главным образом на идеализации самости» (Rosenfeld, H. 1971).

6) Rosenfeld, H. 1971.

7) Steiner, J. (1987) The interplay between pathological organizations and the paranoid-schizoid and depressive positions, International Journal of Psycho-Analysis, 68: 69–80.

8) Rosenfeld, H. 1987, pp. 88–90.