Хочу поделиться своими размышлениями по поводу двух клиенток, с которыми я провел по 3 сессии за время практики в РДКБ в психоневорологическом отделении . Краткая справка: в отделении психоневрологии №2 проходят обследование и лечение дети раннего возраста (в основном, до пяти лет).
Приоритетные направления работы отделения:

• Перинатальная патология нервной системы и ее последствия.
• Эпилепсия и эпилептические синдромы раннего возраста.
• Задержки психомоторного развития различного генеза встречаются при различной патологии нервной системы.
• Наследственные нарушения обмена веществ, наследственно-дегенеративные заболевания.

Достаточно часто причина заболевания остается неизвестной, что отражается на качестве лечения таких пациентов и не позволяет дать родителям прогноз течения заболевания.

Один из представленных случаев явился для меня серьезным испытанием. Другой вдохновил меня и добавил уверенности в себе. Первый поставил передо мной вопросы, ответы на которые я до сих пор пытаюсь получить в ходе личной терапии. Второй -  встал в ряд ценных для меня достижений.

Я выбрал именно эти случаи, потому что, несмотря на очевидные отличия, они являются иллюстрацией к основной мысли моего доклада. Мысль эта звучит так: важно не только то, с чем приходят к нам клиенты, но и то, с чем приходим к ним мы.

Первая встреча

Татьяна: Отчаяние

Первое, с чем я столкнулся, войдя в палату, был запах. Тяжелый, плотный запах лежачего больного. Затем я услышал звуки. Стоны и хрипы ребенка. Потом я увидел свою клиентку. Она сидела возле кровати своего сына, держа его за руку. Руки ее механически поглаживали сына, а изо рта размеренно звучало: «Шшш…шшш…». На лице ее было выражение сосредоточенности. Я представился и задал традиционный вопрос, с которого я начинаю работу: «Как я могу вам помочь?». Внезапно на глаза Татьяны навернулись слезы, лицо исказилось, и она срывающимся голосом выдавила: «Не знаю, как сдержать слезы».

Слез было очень много, Татьяна буквально тонула в них. И было очень мало слов. Краткие отрывистые факты, как хроника чрезвычайного происшествия: «3 года, температура, сбили, уложила спать, подошла, а он не дышит, 3-й день в больнице, диагноза нет, не знаю, как помочь, лечение не помогает». Все это время капали и капали слезы. Периодически руки Татьяны поглаживали ребенка, а губы успокаивающе произносили: «Шшш». Наконец факты закончились. И прозвучал запрос: «Как сдержать слезы и вообще приобрести позитивный настрой, чтобы лучше помогать ребенку».

«Сдерживать слезы» - прозвучало очень конкретно и понятно. И я знал практическую методику, помогающую в таких случаях. Я сообщил Татьяне, как применять этот нехитрый способ справляться с эмоциями. Она, как мне показалось, с готовностью, записала мои рекомендации.

«Позитивный настрой» - звучало более абстрактно. Я попытался выяснить, что это такое и каким образом клиентка могла бы его получить. Быстро выяснилось, что радостей в жизни Татьяны немного.  А позитивный настрой зависел от состояния здоровья маленького Вовы. Как Татьяна могла помочь сыну, если лучшие врачи не знают, что с ним и лечение не помогает? Ей оставалось только держать его за руку и хвататься за малейшую надежду.

Вот теперь все слова были сказаны. Татьяна молчала, иногда слезы вновь подступали, и тогда она сдержанно плакала. Когда Татьяна плакала, Вова начинал беспокоиться и стонать. Тогда Татьяна сдерживала слезы, и с виноватой улыбкой говорила: «Я не знаю, что еще сказать». Все, что я мог – это сопереживать, отражать ее чувства и быть рядом. И это было так мало – рядом с таким огромным, неподъемным горем. Я не знал, как с помощью навыков психолога-консультанта улучшить состояние Вовы. Как будто все, чему нас учили, потеряло значение. Я просто не знал, что делать. Но я чувствовал, что Татьяна очень одинока в этом состоянии, и хотел быть рядом, чтобы хоть как то поддержать ее. Все, что я мог – находиться рядом и погружаться в черное, беспросветное отчаяние, которое наполняло палату. 

Надя: Бессилие

Вторая клиентка опаздывала на встречу. Мне было известно, что она хотела бы побеседовать с психологом, так что я решил дождаться ее. И вот девушка стремительно прошла по коридору и скрылась в нужной палате. Я постучал через некоторое время, и это действительно оказалась она, моя клиентка.

Она показалась мне очень юной, маленькой и хрупкой. Когда она брала на руки своего сына, он казался не намного меньше ее. Надежда выглядела усталой, измотанной (потом я пойму, что все эмоции ясно видны на лице Надежды и отражение их не составляет никакого труда).

Запрос удалось сформулировать очень быстро: «Как избавиться от чувств к бывшему мужу». Однако во время разговора тема следовала за темой. Складывалось впечатление, что Надежда пересматривает всю свою жизнь заново.

Надежда рассказывала обо всем, что ее волновало:  злость на бывшего мужа, на его уход в самый тяжелый момент, чувство вины перед мужем, горькая обида на него, тяжелая болезнь ребенка, лечение, не приносящее облегчения, порушенные жизненные планы, злость на родителей, чувство вины перед всеми, кто предлагает помощь, унижение, бессилие, одиночество… И все это – шепотом, чтобы не разбудить сына, который спит мало и редко, и так было все два неполных года его жизни.

Клиентка смотрела на меня с надеждой. Мне казалось, что я понимаю ее переживания. Время летело незаметно, количество затронутых важных тем поражало и вдохновляло меня. Я был увлечен и очарован. Желание изменить жизнь мне очень близко. И мне всегда приятно столкнуться с таким желанием у своих клиентов.

Вторая встреча

Татьяна: Злость

Вторая встреча с Татьяной состоялась через неделю. У меня был совсем другой настрой – я был полон энергии, я хотел изменить что то, исправить. Я был решителен и толстокож.

Улучшений в состоянии Вовы за неделю не произошло. И Татьяна с сыном встретили меня в том же положении, что я застал в первую встречу: мать рядом с сыном, ее руки чутко дотрагиваются до ребенка, стоны, хрипы и успокаивающий шепот.

Но сегодня я как будто не ощущал того вязкого запаха горя, пропитавшего палату. Я смело кинулся исследовать те аспекты жизни Татьяны, которые как будто не играли роли: жизненные интересы, планы и перспективы, наличие близких людей в ее жизни, ее женственность. 

Татьяна неохотно отвечала на мои расспросы. Было такое впечатление, что она не очень понимает, о чем и зачем я ее спрашиваю. Удалось выяснить, что друзей и близких у нее нет. Никаких планов, кроме выздоровления, у нее сейчас нет (обратить бы на это внимание тогда). Психологическая группа, которую она посещала в больнице, тоже не стала источником новых связей. «В первый раз было интересно, а потом так себе» - сказала Татьяна. И это неудивительно: тщательно законспектировав все советы, которыми делились мамы других детей,она получила все, что хотела (тут я сразу вспомнил, как тщательно она записала мою рекомендацию по поводу контроля над эмоциями).

Все, о чем Татьяна может думать – это Вова, его болезнь и лечение. Эта тенденция, вместе со стремлением использовать людей только как источник знаний и советов, мне очень не нравилась. Татьяна самозабвенно хоронила себя заживо. Я не мог это так оставить! И я принялся настойчиво бомбардировать ее вопросами о жизни вне больничной палаты. Клиентка раздражалась все больше, но сегодня я не замечал ее чувств. Наш разговор очень походил на поединок, драку.

В конце концов, Татьяна не выдержала и яростно, но вполголоса прокричала: «Как можно думать о себе, когда болеет ребенок?!». Я как будто очнулся и с облегчением понял, что час подошел к концу.

Надя: Усталость

На второй встрече Надежда выглядела обессиленной и отрешенной.

Назначенное лечение не помогало, и Ване становилось все хуже. Генетики исключили наследственный характер заболевания, но это не вносило определенности, так как болезнь развивалась нехарактерно и диагноза поставить не удавалось.

Мне впервые показалось, что Надежда заплачет. Но слез не было. Зато была вина за то, что не справляется, и нежелание принимать помощь. Было много бессилия, растерянности и тревоги.
Мне было очень жаль Надежду. Тот груз, который свалился на нее, был не всякому под силу. А она донесла своего ребенка до Москвы, разобралась в методах лечения нестандартных вариантов эпилепсии, даже узнала о зарубежных клиниках, специализирующихся на сложных случаях. Надежда думала о будущем: о желанном втором образовании, о будущей работе.

Такая целеустремленность вызывала восхищение, и я попытался продемонстрировать клиентке ее силу и способность думать о будущем, несмотря на тяжелую жизненную ситуацию. Но этого было слишком мало, и в конце приема Надежда прощалась со мной такой же усталой и изможденной.

Третья встреча

Татьяна: Отказ

Третья встреча с Татьяной не заняла много времени. Она выглядела более живой и энергичной, чем в первые две встречи. Но желания беседовать у нее было еще меньше.
Никаких изменений состояния Вовы не было, новых сведений ей никто не сообщил, а говорить о чем-либо другом она отказалась. Я тоже как будто не видел, о чем еще можно говорить. Как будто оставалось всего две темы: болезнь Вовы и жизнь Татьяны вне болезни ребенка. Тема болезни была запретной для меня, тема жизни – для клиентки. Покружив какое то время вокруг этих тем, разговор зашел в тупик, и я попрощался с Татьяной.

Надя: Будущие удовольствия

К третьей встрече наши беседы приобрели характер некоторого ритуала. Мы здоровались, и я сообщал Надежде, какой я ее вижу в этот раз. В этот раз Надежда выглядела грустной.

Ей действительно было одиноко и не хватало общения. Кроме того, она была растеряна, диагноза до сих пор не было, и это очень угнетало. Приходилось разрабатывать планы действий вслепую.

Планов было множество. Когда Надежда начинала говорить о них, ее лицо как будто светлело, из глаз уходила усталая боль. Одним из планов был наладить «обычную человеческую жизнь»: с друзьями, болтовней, вкусной едой и прогулками.

Надежда находила особое удовольствие в мечтах об этом, так как все ее жизненные планы были порушены, и она казалась очень удивленной и разочарованной тем, что жизнь сложилась как то помимо ее воли. Я перефразировал ее слова в виде «Прошлая жизнь кончилась, а новая – это не то, что вы выбирали». Эту интерпретацию она встретила с воодушевлением и благодарностью.

Это была последняя встреча с Надеждой, и я очень не хотел говорить ей об этом. Я не хотел расстраивать ее. Но это была неизбежная боль расставания, плата за хороший контакт и редкую возможность поговорить о том, что действительно важно.

Выводы

В ходе супервизий моей работы с Татьяной я получал обратную связь, которую мне трудно было принять с ходу. Конечно, я настраивал себя на конструктивный лад, пытался слушать, что мне говорят. Но это давалось удивительно трудно. Я слышал только внутренний голос, твердивший то «Так быть не должно», то «Должен же быть способ достучаться». Как будто я участвовал в турнире и проигрывал поединок. Это мое состояние особенно ярко проявилось на той сессии, когда мне удалось вызвать у клиентки агрессию. Супервизор указал мне на то, что я как будто сражался с клиенткой. К сожалению, это было не то знание, которое я мог применить тогда.

Совсем по-другому проходили супервизии случая Надежды. Я был открыт для критики, я готов был слушать и слышать. Не так важно, что не все услышанное удалось применить – я не заметил в себе такого яростного сопротивления идеям коллег. Какие-то важные темы, поднятые на супервизии, удалось затронуть и в ходе работы. Это было очень легко и естественно – использовать знания и опыт для того, чтобы помочь Надежде. Она благодарно и доверчиво принимала мою помощь и смотрела на меня с отчаянной надеждой.

Состояние клиенток как в зеркале отразилось в супервизиях моей работы. Я был недоступен для контакта, как Татьяна, и открыт и доверчив, как Надежда.

Интересно, что я навестил Татьяну еще раз. Она с порога порадовала меня заявлением, что не знает, о чем говорить. Но я не собирался работать. Я просто хотел знать, как у нее дела, есть ли изменения в состоянии ребенка. Я сразу заметил новое настроение Татьяны – она выглядела энергичной и деловитой. Оказалось, что Вова пошел на поправку!

Я был искренне рад за них, но чувствовал, что для меня как будто совсем не осталось места в этой палате. Пожелав Татьяне всего наилучшего, я попрощался. И когда я вышел из палаты, я понял, что проиграл с разгромным счетом. Мне казалось, что Татьяна отвергла все хорошее, что я пытался ей дать: и возможность думать о чем то, кроме болезни сына, и внимание к ней, а не к тяжелой ситуации, и потраченное время, в конце концов! И в то же время я не мог понять, зачем же я пришел к ней в этот, последний раз.

Именно это непонимание я принес в личную терапию. Мне стало ясно, насколько догматично я воспринимал рекомендации, выданные нам вначале практики. Я вооружился ими, прикрылся броней экспертного мнения и кинулся в бой, не разобравшись, с чем и с кем воюю. Несомненно, я нуждался в сопернике. И я нашел его.

Сейчас, по прошествии времени, когда я могу смотреть на эти случаи отстраненно, я яснее вижу, что в обоих случаях я имел дело с надеждой. Острой надеждой на лучшее. В случае Татьяны эта надежда была угрюмой, отчаянной и очень сосредоточенной. Она была направлена не на меня –и я не использовал шанса обратиться к ней. А Надежда жаждала помощи. Она надеялась на всех – и на меня, в том числе. И делала это доверчиво и открыто, с благодарностью принимая помощь. Но это не значит, что одна надежда лучше и удобнее другой.

С тех пор, как я работал с Татьяной и Надеждой, прошло много времени. У меня было много клиентов помимо них. Но я часто мысленно возвращаюсь к этим случаям. Ведь они научили меня видеть и слышать клиента, а не самого себя.