Мы называем эту звезду Техану.

Урсула Ле Гуин

Я отдаю вам свое дитя, как вы отдадите мне свое.

Урсула Ле Гуин

Сюжет на теле самой жизни

Тема этой статьи возникла не вдруг, - она довольно активно обсуждается в психотерапевтическом сообществе, в педагогических кругах, в методических объединениях, да и просто - на кухнях, в курилках, на учебных курсах. Что происходит, когда среди похожих друг на друга детей, интересующихся примерно одним и тем же, близких по развитию и личному жизненному темпу, появляется маленький человек, который задает больше вопросов (или другие вопросы), иначе слушает, быстрее усваивает и молниеносно возвращает усвоенное? При этом он может быть абсолютно безразличным к тому, что не лежит в сфере его непосредственных интересов, малоусидчив, иногда нетерпелив и, бывает, ужасно раздражается, когда его не понимают с первого, второго, третьего раза. Почему так трудно бывает найти контакт с подобным ребенком и отчего он так часто оказывается чужим среди сверстников, чужим для учителей и даже родителей?

Таких детей принято называть "одаренными" (в лучшем случае), "странными" (слава терпеливым учителям и ровесникам) и даже откровенно "ненормальными". Годами учителя и родители спорят, стоит ли обучать одаренных детей отдельно, в элитарных заведениях, или же предоставить им разбираться с превратностями "обычной" школы. Десятилетиями педагоги и психологи создают и упраздняют терминологии, в которые можно было бы вписать динамику одаренности, но вопрос остается открытым - и вряд ли только из-за академических трудностей.

В психотерапии коллизия одаренного ребенка начинается с обсуждения собственно детского пути, детского вообще, дискутируемого достаточно долго и подробно, чтобы его можно было рассматривать в качестве априорного положения. Собственно, с тех пор, как З. Фрейдом была сформулирована и обнародована теория психоанализа, в профессиональный дискурс прочно вошли два тезиса:

1. Все психологические конфликты берут начало в неправильном (фрустрирующем или потакающем) обращении в детстве.

2. Ребенок по определению испытывает сильнейшее давление внешней среды и вынужден от него защищаться доступными ему способами.

При изучении психоаналитических теорий детского генезиса, от фрейдовских стадий психосексуального развития (Фрейд, 2006) до теории "травмы рождения" О. Ранка (Ранк, 2004), невольно возникает ассоциация характера взрослого человека как результата своего рода бессознательного ритуального шрамирования личности конкретной родительской культурой. Фрейд был недалек от истины, когда говорил, что культура в значительной степени искажает природное естество человека, забирая спонтанность в качестве цены за адаптацию к насущной реальности. Но тут важно еще кое-что: человек - существо общающееся, коммуницирующее. Именно это является его основным способом адаптации, в отсутствие зубов и когтей природного хищника или быстрых ног природного травоядного. В этом отношении "шрамирование культурой" приобретает дополнительное значение (помимо обратной связи - набитых при столкновении с реальностью шишек): расположение и взаимное соотношение шрамов позволяет носителям одной культурной традиции (в буквальном смысле - носителям сходных шрамов) не только узнавать друг друга, но и передавать дальше свою историю. Так легче узнавать своих и отделяться от чужих. Но для этого нужно быть похожими. Поэтому "узор" одаренного ребенка, а зачастую - его принципиальное несогласие становиться носителем конкретного узора - практически всегда переживается как девиация. Безусловно, такая девиация может оказаться и полезной, но как и в чем выразится ее польза, сообществу никогда не известно наперед, а это значит, что в это место ему необходимо направлять повышенное внимание, как в потенциально уязвимое. Именно поэтому так горяча и неутолима дискуссия об одаренности и доныне так размыты очертания ее берегов.

Некоторых моментов этой дискуссии - в психоаналитическом, культурологическом и герменевтическом контексте, - я и хотела бы коснуться в моей статье.

Одаренный ребенок и шизоидизация общества

Один из первых вопросов в исследовании динамики одаренности: как распознать талантливого ребенка и отличить его от того, у которого проявляются так называемые специфические способности. Оставим в стороне вопрос о том, чем отличается первое от второго и что есть наполнением каждого конкретного дара, как не способность делать нечто, как минимум, иначе, чем другие, если не лучше. Ситуация, которая чаще всего складывается вокруг необычного ребенка, гораздо более тонкая во всех отношениях. Талант, как верно отмечают многие исследователи, может проявиться раньше и позже, он может ограничиваться одной сферой или распространяться сразу на несколько областей, а сам носитель уникального дара может быть полностью сконцентрирован на нем или (бывает и такое) вовсе им не интересоваться.

Должна сказать, что здесь мы как исследователи находимся как раз в том месте, где название определяет суть. Я предпочитаю - следуя своей позиции, как в моральном, так и в терминологическом плане, - рассматривать понятия "одаренный" и "обычный" как два крайних и весьма относительных названия широкого спектра феноменов, и потому в дальнейшем, обсуждая их различные проявления, буду использовать наряду с традиционными наименованиями термины "условно одаренный" и "условно обычный". Слово "условный" выбрано не случайно: я убеждена, что внутренний дар не может рассматриваться в понятиях наличия и отсутствия, а может лишь предполагаться и угадываться по большей или меньшей степени проявленности. В этом смысле любая оценка того или иного ребенка по шкале одаренности сомнительна, ибо в этом случае мы спешим наградить манифестированный дар, но не исключено, что принижаем дар скрытый, мимоходом называя другого, отличного от замеченного нами, ребенка обычным.

Тем не менее, классификации и попытки оценок могут сослужить свою службу - не ребенку, но специалисту. И здесь важно не только собственно название или категоризация одаренности, но и совмещение ее с другими формами бытия и помещение таланта в определенный контекст.

К примеру, кандидат психологических наук Н. Якимова в своей статье "Феномен познавательной аддикции в развитии интеллектуально одаренных подростков" (Якимова, 2009), рассматривая особенности познавательной деятельности одаренных в интеллектуальной сфере подростков, по результатам эксперимента делит испытуемых на несколько групп - «высокая норма» (или нормальная одаренность), "особая одаренность", "высокая норма с признаками невротического развития личности", "особая одаренность с признаками диссинхронии психического развития". Наиболее интересной с точки зрения отношения к одаренному ребенку и особенностей контакта с ним мне показалась группа "особой одаренности с признаками диссинхронии психического развития" (Якимова, 2009):

"Ненормативность детского развития большинство родителей этой группы отмечали с первых месяцев жизни ребенка. Родители указывали на позднее проявление комплекса оживления, непереносимость прикосновений, несинтонность ребенка, некоторые родители считали, что ребенок аутичен. Большинство детей начали читать в возрасте 1-3 лет. С точки зрения родителей, их суждения и поведение отличались, с одной стороны, чрезмерной "зрелостью" и рассудительностью, а с другой – им свойственны неконтролируемые вспышки аффекта, непереносимость ожидания, страхи в отсутствие близких взрослых. Дети общались в основном в кругу близких взрослых, но самым комфортным "партнером" по общению для них была книга".

Это описание для меня интересно прежде всего тем, что оно практически полностью подпадает под характеристику шизоидной структуры личности. (см. напр., Фэйрберн, 2006; Мак-Вильямс, 2007) Действительно, шизоидность довольно часто связывают с одаренностью, необычностью, исключительностью, и эта гипотеза оказывается самой интересной именно потому, что она самая рабочая не только в описательном или интерпретативном, но и в социальном смысле.

О детях, становящихся впоследствии шизоидными, хорошо пишет Н. Мак-Вильямс, указывая, что они, вероятно, обладают высокой чувствительностью и низким порогом переносимости аффекта и "прикосновения" любого рода. Особенность взаимодействия такого ребенка с другими людьми, с миром вообще, заключается в том, что он, будучи очень чувствительным, переживающим все свои чувства и отношения тотально, глубоко и сильно, бывает испуган интенсивностью собственных переживаний и уходит от них в свои личные "закрытые" миры (Мак-Вильямс, 2007):

"с точки зрения темперамента, личности, становящиеся шизоидными, являются гиперреактивными и легко поддаются перестимуляции. Шизоидные пациенты часто описывают сами себя врожденно сензитивными, а их родственники часто рассказывают, что в детстве их угнетал избыток света, шума или движения. Как будто бы нервные окончания у шизоидов находятся ближе к поверхности, чем у всех остальных." (Мак-Вильямс, 2007)

Немного далее автор указывает также на наблюдение за личностными и творческими особенностями шизоидного характера: "... поведение шизоидного человека нередко бывает неконвенциональным, странным или даже эксцентричным." (Мак-Вильямс, 2007) - и здесь же делает прекрасное замечание: "Другие, нешизоидные, люди имеют тенденцию патологизировать людей с шизоидной динамикой, хотя они могут быть компетентными и автономными и имеют значительные сильные области Эго." (Курсив мой. - Я. П.) Открывающийся здесь ракурс подводит нас к чрезвычайно важному аспекту ситуации. Он заключается в том, что любое наблюдение, отношение, взаимодействие с талантливыми людьми шизоидного типа является в значительной степени внешним, посторонним (ведь в свой мир они не пускают), а следовательно - отчужденным. Не значит ли это, что шизоиден скорее наблюдатель и то, что им принимается за шизоидную динамику конкретного одаренного ребенка, - лишь проекция его собственных чувств?

Вот как звучит дальнейшее описание - и интерпретация - Н. Якимовой поведения детей группы "особой одаренности с признаками диссинхронии психического развития" (Якимова, 2009):

"... излюбленными занятиями у детей этой группы в дошкольном возрасте были создание собственных научных теорий, разработка новых систем языка, создание географических карт вымышленных государств и пр. Такие виды деятельностей, как ролевая игра, рисование, восприятие сказки, сотрудничество со сверстниками, практически полностью выпадают из хода детского развития".

Почему-то исследователям не приходит в голову, что те виды деятельности, которые выбирает одаренный ребенок, и есть его специфический тип ролевой игры, рисования (в значении создания и передачи новых образов), восприятия и - сотрудничества. Все дело в том, что восприятие и сотрудничество могут быть разными, как и их инструменты. Каждый из нас в конечном итоге общается на своем собственном языке, и ничей язык сам по себе не является нормой или отклонением от нее.

Приведу еще одну цитату из Мак-Вильямс: "Наиболее адаптивной и волнующей способностью шизоидных личностей является их креативность. Большинство действительно оригинальных художников имеет сильный шизоидный радикал почти по определению, поскольку они должны противостоять рутине и вносить в нее новую струю. Более здоровый шизоид направит свои ценные качества в искусство, научные исследования, теоретические разработки, духовные изыскания."

В этом высказывании я вижу серьезное понимание не только шизоидной динамики, но и того, каким образом эта динамика выражает себя - в самом поэтическом смысле слова. Но в то же время, в словах исследовательницы неявно проскальзывает мысль о том, что в обществе существует кто-то, предназначенный к творчеству, к разрушению рутины, призванный стать неким креативным центром нашего "обитаемого мира". Таким образом напрашивается ассоциация, что мы можем позволить им быть странными и не такими как все, в обмен на творческую пользу и сублимацию коллективного напряжения, в которых нуждается социальная система. (см. Шувалов, 2004)

Однако, с моей точки зрения, куда важнее понять, в чем именно имеет потребность тот или иной человек, нежели выяснить, насколько тот или иной человек нормален или выгоден для сообщества. Это касается и обычной жизни, и психотерапии, в которую при описанном выше подходе одаренный человек часто попадает уже с ярлыком шизоида. Впрочем, психотерапия столь же мало нуждается в нагрузке миссией "освобождения от ярлыков", как и в миссии их наклеивания. Все же проблема нормальности рождается не в кабинете психотерапевта и даже не в момент построения психотерапевтических теорий и гипотез, как бы влиятельны они ни были в том или ином социуме. Скорее, эта проблема уходит корнями в семейную ситуацию. И дело тут даже не в том или не столько в том, что конкретная семья (или семейный паттерн) невротичны, извращены или дисфункциональны, а в простой озабоченности участников семейной системы тем, чтобы быть удовлетворительной частью племенного паттерна. Особенности этого паттерна могут быть самыми разными, от демонстрации яркой индивидуальности до стремления "не высовываться", но их все объединяет одно требование - требование соответствия однажды выбранной норме. В таких условиях человек, будь он одаренным или обычным, сам по себе утрачивает свое значение как личность и уникальная самостоятельная единица и становится своего рода знаком, маркирующим определенную сформировавшуюся систему. Это принято называть социальной организацией, но по моему ощущению, такое явление выходит далеко за пределы социального как формы приспособления. Скорее, речь идет о выработке такого способа непрямой коммуникации, при котором человеку не требуется взаимодействовать с другими для того, чтобы жить и улучшать свою жизнь - достаточно обозначить факт своего существования и зафиксироваться в социальном сознании, в остальном просто нет нужды. Это отличается и от нарциссической изоляции, потому что нарцисс коммуницирует и взаимодействует через подчеркнутую самодостаточность, заявляя: "Мне никто не нужен!", так или иначе выражая себя вовне. Шизоидная же коммуникация не посылает сигналов и не ждет ответов, - она остается просто меткой на чистом поле, вещью-самой-по-себе. Поговорка "Построить дом, посадить дерево, вырастить сына", в прежние времена имевшая значение набора творческих задач, стоящих перед мужчинами как активной частью племени, сегодня подразумевает скорее встраивание в принятую координатную сетку, простую констатацию своего существования, дальше которой никто не идет. Ведь дальше - переживание, поиск нового, сотворение и выражение идей, ошибки и новые попытки, и снова - переживание. И тут есть очень интересный момент. Поскольку переживание сопряжено с риском и опасностью, в том числе - иногда - прямым риском для жизни (как, например, это было в тоталитарных обществах), оно может быть заменено проговариванием, в самом широком смысле. Я сознаю двусмысленность своего заявления - учитывая один из критериев "здоровья" в психоанализе - способность говорить о своих чувствах, а не отреагировать их непосредственно. Однако в последнее время все чаще и чаще эта полезная и здоровая способность оборачивается говорением вместо проживания и - в конечном счете - шизоидизацией общества, которое устало от чувств, от сотрясающих его страстей и катаклизмов. Родина психоанализа - Европа - еще не забыла опыта Второй мировой войны, в которой за вырвавшиеся чувства одного народа остальные платили жизнью и собственным достоинством. (Хардинг, 2003) Тем не менее, спустя 65 лет после той страшной трагедии мы обнаруживаем, что, возможно, слишком далеко зашли в благом проговаривании чувств и, похоже, оказались не на том берегу.

Аутизм одаренности и дивинация

Стоит и нужно говорить, конечно, не только о взаимоотношениях условно одаренного ребенка и общества или семьи, но и попытаться посмотреть на шизоидность исключительных детей как таковую. Их способность изолироваться от других, вплоть до аутизма, широко исследуется в самых разных аспектах. Мне бы хотелось добавить здесь еще один.

Говоря об аутизме одаренных людей (в особенности - одаренных детей), часто упускают из виду одну существенную деталь. Такой человек не "просто" аутичен, он аутичен ко всему, что не составляет предмета его интереса. Увлеченный задачей ученый, художник, писатель, изобретатель, находясь в процессе творчества, может совершенно не осознавать, что происходит вокруг него и быть абсолютно глухим к попыткам вернуть его к реальности. Это можно, конечно, отнести на счет неконвенциональности, присущей большинству творческих людей, но мне думается, здесь все намного сложнее.

Если условно обыкновенный человек на какое-то время выключается из потока реальности здесь и сейчас, то причиной тому чаще всего становятся усталость, нехватка морального или материального жизненного ресурса или психическое заболевание. Состояние выключенности служит в данном случае разрядкой, возможностью восполнить силы и продолжить решать текущие задачи. Подобно ночному сну, такой аутизм как бы охраняет от перенапряжения и результатом его чаще всего оказывается нормальное состояние бодрствования в обыденном сознании.

Аутизм условно одаренного человека иной. Во-первых, это состояние не является для него чем-то из ряда вон выходящим или необычным. Во-вторых, после глубокого и напряженного погружения (в отличие от расслабляющего в норме) внутрь человек "возвращается" назад с неким результатом - с новым знанием, изобретением, музыкальным или поэтическим произведением.

Я предполагаю, что в этот самый момент, когда происходит творчество, аутизм одаренного человека выходит за пределы обычной человеческой нелюдимости и возникает священный аутизм, отделяющий творящего от всех остальных. Там, в глубине, рождается транс, во время которого человек присоединяется к Неведомому и имеет возможность передать от Него вести. Именно поэтому нельзя нарушать такое состояние и поэтому природа снабдила одаренных людей способностью "закрываться" от внешнего мира, оберегая процесс и результат творчества, так же, как она снабдила, например, медведицу способностью укрываться в берлоге, чтобы родить потомство, и находиться там еще некоторое время после родов, помогая медвежатам войти в мир.

Древние называли процесс получения знания в особом состоянии дивинацией - от латинского divine - "божественный". (Цицерон, 1985) Дивинацию часто определяют как предсказание, однако философия и практика ее значительно шире. Суть в том, что дивинатор - это человек, включенный в Связь. Нет смысла говорить о том, с чем или кем осуществляется эта связь, довольно того, что она есть и несомненно влияет как на солнечную, бодрствующую часть личности (и общества), так и на ее лунную, сновидческую часть. Задачей дивинатора является налаживание этой Связи в обе стороны, из мира бессознательного в человеческий мир и - обязательно - от человека к бессознательному.

Талантливый человек - спонтанный дивинатор, его закрытость - больше, чем шизоидность, по крайней мере, шизоидность как диагностическая категория. Он бессознательно и естественно попадает в место и время, в которых возможны особые формы осознавания и осмысления. В этой точки зрения любое обучение, приобретение знаний и опыта у талантливого человека не столько "дает" ему что-то, сколько шлифует природную способность к Контакту и усиливает осознанность в процессе.

Замечу, что опытным психотерапевтам хорошо известен феномен дивинации. В психотерапии он достигается благодаря сеттингу. Сеттинг аутичен по определению. Он представляет собой условия, задача которых - выделить терапевта и клиента из внешнего мира, давая им возможность обратиться внутрь. На терапевтический час все, кроме происходящего в кабинете, перестает существовать. И в то же время, оно не может быть без той реальности за пределами терапии, которой адресованы его послания.

Терапевтическая дивинация отличается от природной, спонтанной именно своей обусловленностью, необходимостью определенным образом расположить обстоятельства (подобно тому, кстати, как они располагаются шаманом или магом). Не исключено, что именно наложение спонтанной и обусловленной дивинации часто становится причиной яркого успеха или неуспеха терапии одаренных детей. Ведь стихийному дивинатору-ребенку необходим точно резонирующий с ним и очень опытный дивинатор-терапевт, иначе вместо интеграции возможностей может случиться просто аннигиляция и все закончится выгоранием и упадком духа.

Наши собственные мера и степень

То, что в профессиональном дискурсе называется "драмой одаренного ребенка" (Миллер, 2006), выглядит на практике довольно просто: ребенка не принимают. Происходит ли это с самого начала, в семье, или же определяющую роль в этом процессе играет детский коллектив условно обычных сверстников, - результатом чаще всего оказывается если не изоляция не такого, как все, то как минимум, весьма осторожное к нему отношение.

И что здесь в начале, а что в конце, никто не скажет. Оснащенные опытом собственных побед и поражений, учителя и родители пытаются примерить его на детей, на исключительных детей - и почти всегда промахиваются. И кстати, именно специалисты придумали формулировку "драма одаренного ребенка". Не потому ли, что исключительность - это трудная коллизия не столько для необычного дитя, сколько для нашего собственного представления - о наших родительских семьях, о том, как формировалась наша личность и насколько этот процесс переживался нами как естественный? Если он сегодня так реагирует на мои действия, если он считает глупым, странным, неправильным то, что я говорю, в то время, как мои родители вели себя так же, и я считал это нормальным, - то передо мной встает выбор, считать странным себя или его. Думаю, ответ очевиден. Любому человеку хочется чувствовать себя здоровым, а значит, кто-то рядом просто должен быть болен - ведь нет нормы без патологии.

И "драма" этого инвертированного понимания развивается в наших собственных душах, обретая своих героев и злодеев, проходя через перипетии и столкновения различных сил.

Выходит, не они дезадаптивны к нам - потому что они дети и пока только начинают экспериментировать с опытом адаптации - а мы дезадаптивны к ним. В нашем опыте уже хранится множество способов взаимодействия и реагирования на разные ситуации - и все же мы предпочитаем считать, что это они не подходят к нашему миру.

Так что же, забыть о мере? Упразднить норму и позволить всякому развиваться, как Бог на душу положит? Боюсь, это один из тех вопросов, ответа на которые не существует.

Упомяну лишь о том, что "усредненная мера", о которой часто и много говорят и рассуждают, - сама по себе есть не более чем метафора, очередной символ, который помогает нам спокойнее жить, но отнюдь не приближает к истине. Равняясь, сознательно или бессознательно, на усредненную меру, мы предполагаем, что где-то и в самом деле существует явление, человек, качество, которое ни холодное, ни теплое, ни светлое, ни темное, ни простое и ни сложное. Трудно сказать внятно, какое же оно, кроме того, что в нем, предположительно, нет ничего исключительного. Но тогда вопрос: из чего исключать? И будет ли гипотетический "бульон", из которого вынуты особые ингредиенты, бульоном в собственном смысле слова или просто подобием субстрата, протореальностью, сродни клеточной протоплазме древнего органического мира (между прочим, также смоделированной в уме ученых-теоретиков)? Но если нечто подобное и впрямь когда-либо существовало, то в конце концов и оно все же уступило место разнообразию и уникальности форм.

Не есть ли этот отчаянный поиск усредненной меры следствием страха, вечного страха глубины, который идет по пятам за теми, кто осмеливается отделить свой зрачок от всеобщего фасеточного зрения и увидеть небо иного мира на этой же самой планете?

Вина за то, что мы другие

Однако попробуем взглянуть на ситуацию с другой стороны, - с точки зрения того самого "значимого взрослого", которому судьба послала одаренного сына или дочь. Тогда рассматриваемая нами "драма" может быть понята также как история вины некого коллективного родителя перед необычным, чужим, непонятным ребенком - за то, что, не понимая и не имея возможности понять его, родитель вынужден, для того, чтобы сохранить свое нарциссическое равновесие, явно или скрыто обесценить ребенка, попытавшись сделать из него "рядового" члена общества. Знаменитая фраза "Я делаю это для твоего блага" представляет собой чистую рационализацию вины, так как дарение блага не бывает насильственным и не нуждается в индульгенциях. Впрочем, это лишь одна сторона такого широкого явления, как отношения с "неожиданным" ребенком.

Всегда все дело в отношениях. Сами по себе участники ситуации не здоровы и не больны, не сложны и не просты, не одарены и не обычны. Все это включается тогда, когда люди вступают в отношения между собой и начинают пробовать и узнавать границы своих возможностей, желаний, целей и качества всего этого.

Возвращаясь к нашей теме, можно сказать, что огромную роль здесь играет мотив стаи и родственности одного человека другому или одного человека целому сообществу. Случается и так, что условно обычное сообщество чувствует коллективную нарциссическую вину за то, что оно отличается от условно одаренного ребенка. И больше того - этот ребенок не ощущается своим, а как бы данным взаймы, тем, кого природа поручила попечению конкретной семьи, конкретной стаи, а после непременно призовет к тому, к чему он принадлежит по-настоящему. Это страх потерять, страх, что придет подлинная стая и затребует свои права на ребенка, заберет его навсегда, оставив семье "воспитателей" лишь боль утраты. Не зря в нашем обществе так болезненно воспринимается и трудно обсуждается тема усыновленных детей. Не зря тайна усыновления охраняется столь ревностно. Поговорка "Не та мать, что родила, а та, что вырастила", сильно похожая на мантру собственной ценности, живо отражает эти трудности, этот страх приемной матери стать просто заемщицей, вечно второй, которая должна все время доказывать свое право на любовь этого дитя. И если ребенок чувствует себя "заблудившейся зиготой" (меткий образ К. П. Эстес, - см. Эстес, 2006) и страдает от того, что его не понимают и не принимают, то родители страдают тоже, - из-за страха никогда не стать родителями по-настоящему.

Шрамы бывают очень полезными

А теперь мне хотелось бы вернуться к началу моей статьи, к ее названию. Оно навеяно романом американской писательницы Урсулы Ле Гуин "Техану" (Ле Гуин, 2004), в котором рассказывается история необычной девочки. В раннем детстве она была изнасилована, жестоко избита и брошена в огонь, но не сгорела, а лишь получила сильную травму и страшные шрамы на всю жизнь. Лейтмотив отношения к этому ребенку звучит через всю книгу - "ее будут бояться", - но почему именно, выясняется далеко не сразу. Не только потому, что огонь изуродовал ее лицо и тело, а потому еще, что, будучи человеком, девочка одновременно является драконом - представительницей древнейшей расы на Земле, единственной владеющей изначальным Языком Созидания. К. Г. Юнг прекрасно выразил такое отношение к наделенному особым даром человеку в своей статье "Феномен одаренности": "... возникает опасность того, что талант останется без внимания, как будто само по себе из-ряда-вон-выхождение уже что-то будто сомнительное и непристойное. Посредственность недоверчива и предпочитает с подозрением относиться к тому, чего не может ухватить своим интеллектом" (Юнг, 1970). (Курсив мой - Я. П.)

Метафора обожженной девочки показывает, как сильно может влиять на других необычный ребенок, показывает, откуда могут взяться его страхи и травмы, в которые он бывает закован, как в броню.

Примечательно, что у героини обгорела лишь одна сторона тела, и ребенок оказался как бы поделен пополам своей травмой и своим уродством: одна часть была черной и затвердевшей, а другая - чистой, нежной и красивой. Огонь не может уничтожить дракона, но он может "пометить" его в человеческом мире, так чтобы все, кто встречает дракона на своем пути, могли внутренне приготовиться к тому, что это существо отличается от них. Дракон же чувствует свои человеческие шрамы и через них сознает свою непохожесть, отличие от других людей. Но все дело в том, что эта метка - не природная, ее создала и укрепила человеческая конвенциональность. "Распахнувшись" во всю ширь своих крыльев, дракон может быть разрушительным даже для тех, кого любит, не говоря уже о врагах. И об этом он тоже знает, потому и прячет от других, а иногда и от себя самого, свой внутренний огонь, сворачиваясь в то, что мы называем шизоидной изоляцией. И другие тоже на каком-то уровне это знают, ведь они и сами - драконы. А дракон императивен, ему невозможно сопротивляться, во всяком случае, сопротивляться долго. Рано или поздно внутренняя суть проявит себя - громким рыком, шорохом крыльев или словом Истинной Речи, сорвавшимся с губ.

Это возвращает нас к мысли о том, для чего обществу "нужны" шизоидные люди - где-то в конвенциональной реальности просто необходим клапан, через который вырывается огонь ее чувств, клапан, через отношения с которым можно отыгрывать и безопасно повторять взаимодействие со своим собственным огнем. Дракон носит на себе наши страхи, наши страсти, наши сомнения, наши раны, наши безумные желания и парадоксальные сны наяву. И потому дракона никогда не убивают - его только бросают в огонь или гонят до его пещеры. Зная, что он все равно рано или поздно затребует себе принцессу и ее придется отдать. Можно, правда, набраться смелости, отправиться по следам дракона и освободить принцессу. Но для этого снова придется встать с ним лицом к лицу.

И начинается эта встреча с имени. От имени обыденной жизни, где тебя могут звать, как героиню романа Урсулы Ле Гуин - просто Терру, - "горящий, пылающий". Всего лишь заметный человек. Но вся штука в том, что подлинное имя ребенка - Техану, одновременно имя звезды и дракона. И рано или поздно это имя прозвучит в полный голос. Остановить или отменить появление звезды Техану невозможно. Но пугает другое, - неизбежность, с которой мы должны задать себе вопрос: кто же мы сами, - драконы, которые становятся людьми, или люди, которые становятся драконами?

Быть одаренным - и значит постоянно задавать себе этот вопрос и отвечать на него по-новому. Отвечать словами, музыкой, вновь созданным языком, отношениями с другими людьми, умением возвращаться от обгорелого ребенка к дракону, дышащему огнем жизни, и - обратно. Всегда обратно, потому что дракон всесилен, а ребенок беззащитен, но только вместе, во множестве переходов от одного к другому, они - человек.