1. Гештальт, теории и инструменты аналитика: эвристические понятия и стратегии

Уникальный гештальт рабочего часа, складывающийся во время сеанса, существует даже в том случае, если все сеансы с одним пациентом очень похожи друг на друга. Этот гештальт является чем-то большим, нежели простая сумма его составляющих. Данная статья является попыткой описать процесс формирования гештальта аналитического часа и особенности восприятия этого процесса аналитиком и пациентом как сотрудниками. В центре внимания оказывается следующий вопрос: какие из инструментов, используемых психоаналитиком, обеспечивают достижение понимания? Формирование аналитического часа является творческим и развертывающимся процессом и это прекрасно показано Джеймсом Стрейчи в письме к своему брату Литтону от 6 Ноября 1920 г. В этом письме Дж. Стрейчи описывает свои впечатления от психоанализа, который он проходил у Зигмунда Фрейда:

"... Каждый день, кроме воскресенья, я провожу час на кушетке у Профессора... Я более чем смутно представляю себе, что же это собственно такое... Во всяком случае, иногда это чрезвычайно увлекательно, а иногда - очень болезненно, потому мне кажется в этом что-то есть.. Профессор - сама любезность и поражает меня своим артистизмом. Практически каждый час ему удается превращать в органичную эстетическую целостность. Драматические эффекты временами абсолютно ошеломляющи. В течение первой половины сеанса все очень смутно - здесь скрыта загадка, там - тьма... Постепенно все начинает сгущаться и казаться очень многозначным; ты чувствуешь, что внутри тебя происходят ужасные вещи, но никак не можешь понять, что же именно это может быть; затем он дает тебе небольшую подсказку, и ты вдруг на мгновение четко видишь промелькнувшую перед глазами картину, связанную с чем-то; затем возникает следующая картина и в конце концов целая серия вспышек врывается в тебя; он спрашивает тебя еще о чем-то; ты даешь последний ответ - и одновременно с тем, как в твоей голове возникает образ целостной и ясной истины, Профессор встает, пересекает комнату, нажимает кнопку электрического звонка и указывает тебе на дверь" (Майзел и Кендрик,1986, 30-31).

Это - взгляд пациента. Частицы и обрывки сбивающих с толку ассоциаций постепенно складываются в органичную эстетическую целостность (Роуз,1980). А что же в это время происходит с аналитиком, при участии которого возникает подобное эстетическое событие?

Вне всяких сомнений, каждый аналитик имеет свои, ясно и неясно выраженные теории и концепции, которые не обязательно полностью им осознаются, но которые руководят его клиническим пониманием (Сандлер, 1983, с.38; Томэ и Кэхеле, 1987, с.17). Теории аналитика образуют "таблицы, развернутые на доске" (Дункан, 1993, с.27). Однако эта тема остается за рамками данной статьи.

Нас прежде всего интересуют инструменты эмоциональной и когнитивной¹⁾ работы психоаналитика. Даже если он художник, то вынужден быть ремесленником. Аналитик, подобно ремесленнику, должен уметь пользоваться инструментами.

1) Когнитивные процессы, среди которых следует упомянуть перцепцию, суждение, творческое мышление, решение проблем, избирательное распределение внимания, припоминание, забывание и, особенно, воображение, фантазирование, образное мышление, являются инструментами, которые аналитик использует в работе (Холт, 1964; Хайманн, 1977, с.316). Воображение может протекать либо в пределах активности первичных процессов, либо - активности вторичных процессов (Берес, 1960; Хайманн, 1977, с.317) и, следовательно, быть как сознательным, так и бессознательным. Если допустить, что фантазирование и воображение являются когнитивными процессами Эго, то можно утверждать, вслед за П. Хайманн, что контрперенос аналитика является инструментом работы в бессознательном пациента. Однако контрпереносом является далеко не все, что сознательно переживается аналитиком! Ситуация серьезно усложняется из-за существования так называемого "периода запаздывания" - временной разницы между сознательным и бессознательным восприятием (Хайманн, 1977, с.300). Бессознательная интроекция и бессознательная идентификация аналитика с пациентом, которую можно обнаружить только непрямыми путями, должна быть уяснена и осознана. Проще говоря, аналитик с легкостью эмпатически резонирует в ответ на перенос пациента. Эмпатия,²⁾ фрейдовское Einfühlung [ вчувствование] , является когнитивным и сознательным состоянием чувств. Однако, поскольку существует бессознательное сопротивление переносу, которое аналитику не удается понять, он переживает неожиданные эмоции уникальной силы. Впоследствии аналитик должен проследить истоки этих искажений в переносе пациента. Контрперенос, согласно этой модели, является искаженной формой эмпатии, основывающейся на бессознательной идентификации с пациентом. Если же рассматривать эти искажения с позиций собственного анализа [ self-analysis] , то контрперенос из искажения превращается в рабочий инструмент аналитика, с помощью которого он работает в бессознательном пациента.

Аналитик работает в рамках аналитического сеттинга, понимаемого как обстановка и т.п., однако в то же время сеттинг представляет собой некое понятие и отражает часть личности терапевта (Klöß-Rotmann, 1997). Поэтому я отношу сеттинг к рабочим инструментам аналитика. Идея использования вышеперечисленных когнитивных процессов в качестве аналитических инструментов была очень изящно сформулирована Полой Хайманн. Ниже я дам беглый комментарий ее концепции.

2) Какую же цель преследует аналитик-ремесленник, используя свои когнитивные процессы как рабочие инструменты? Цель, конечно, заключается в том, чтобы понять пациента; "мы понимаем другого человека создавая его психический образ, улавливая образным восприятием его проблемы, конфликты, желания, тревоги, защиты, настроения, и т.п." (Хайманн, с.298).

3) Сами по себе инструменты бесполезны до тех пор, пока художник не узнает, как ими пользоваться. За инструментами стоят установки, теории и концепции, которые я faute de mieux называю рабочими операциональными теориями аналитика. К числу таких установок относятся свободно парящее внимание аналитика, соответствующее так называемому свободному ассоциированию пациента, и некоторые другие, о которых я скажу ниже. По моему мнению, сеттинг является такого же рода установкой.

4) Существует пять основных видов активности, или базовых психических позиций, из которых задействуются аналитические инструменты, основывающиеся на операциональных теориях. Аналитик наблюдает, слушает (мысля и чувствуя), говорит, действует и подвергает свою работу фиксации и критической проверке.

5) Позиции аналитика, инструменты, операциональные теории и их цели могут в совокупности быть названы эвристическими стратегиями (Томэ и Кэхеле, 1987). Эвристические стратегии становятся частью вторичной и автоматической спонтанности аналитика и позволяют аналитику слышать "третьим ухом". Таким образом в данной статье вы ознакомитесь с моим собственным, идиосинкразическим подходом к аналитической работе. Применяя модель пяти основных позиций, служащих отправной точкой в использовании когнитивных процессов как инструментов, я постараюсь более четко продемонстрировать характерные особенности моего подхода. Многое в этой статье является лишь уточнением идей Полы Хайманн, изложенных в одной из ее последних работ - "Дополнительные наблюдения за когнитивными процессами аналитика" (1977). Клинические примеры, приведенные в статье, иллюстрируют мою собственную точку зрения.

2. Аналитик за работой. Инструменты и их применение

2.1. Наблюдение

Посмотрим на работу аналитика. В моем офисе пациент нажимает кнопку звонка на входной двери, затем стучит в дверь рабочей комнаты, входит, и за считанные секунды его настроение, выражение лица, то как он сегодня одет и моя реакция на появление пациента становится для меня источником важной информации. Подобным образом и расставание с пациентом в конце рабочего часа может дать важные подсказки. Безусловно, пациент точно так же наблюдает за аналитиком. Но расскажет ли он об этом? Аналитик осторожно наблюдает за тем, как он сам использует сеттинг, и как это делает пациент. Таким путем ему удается проследить развитие бессознательной сцены [ unbewußte Szene] (Аргеландер, 1970) аналитического часа. Это позволяет аналитику обратить внимание на угрозу крушения диалога [ Sprachdialog] (Клювер, 1983, 1995) и начало разыгрывания [ enactment]³⁾(диалога действий) [ Handlungsdialog] (Клювер, 1995).

Для моей пограничной пациентки, практически невосприимчивой к интерпретациям, стало привычкой опаздывать сеанс на 2-3 минуты. Внешне это выглядело как безобидное разыгрывание [ enactment] . Только спустя годы мы пришли к пониманию того, что постоянные опоздания символизировали глубоко укоренившееся смирение пациентки с мыслью о том, что она совершенно неспособна ощутить себя как источник чего-то позитивного. Испытав глубокое разочарование, пациентка отказалась от идеи интактного Эдипова треугольника. Символизация была очень слабой и в ней не было надежной/безопасной репрезентации отцовской фигуры. Только позже я понял (почему только позже - это уже другая история), что уходя, эта пациентка останавливалась возле самого порога и всегда оборачивалась для того, чтобы посмотреть на меня. Что именно она ожидала увидеть? Не искала ли она снова первичную сцену для того, чтобы наконец сформировать представление об интактном Эдиповом треугольнике?

Другой пациент в начале каждого сеанса снимал очки и оставлял их на столе аналитика. Этот стол казался ему единственным безопасным местом. Пациент никогда не комментировал свое явное и одновременно скрытое переносное поведение. В свою очередь аналитик, который сам носил очки, ощущал, что это обусловленное переносом действие имеет особое и, вероятно, глубоко скрытое значение. В конце каждого часа аналитик фиксировал свои наблюдения и мысли по поводу повторяющихся в течение часа маневров. Ему стало понятною, что отыгрывание вовне уберегало нечто чрезвычайно важное от уничтожения преждевременной интерпретацией. Поэтому аналитик продолжал строить работу на использовании контейнирования дольше чем это обычно необходимо, целых 3 1/2 года, до тех пор пока не почувствовал, что пациент начал говорить о своих маневрах. Не вдаваясь в детали можно отметить, что за повторявшимся действием скрывались воспоминания пациента о его отце, который после войны, уже находясь на грани смерти, сохранил лишь две дорогие для себя вещи - Новый завет и очки. Идентифицируясь с потерянным отцом, пациент помещал очки под защиту аналитика, демонстрируя таким образом свою потребность в скорби и сопротивление против нее (Ротманн, 1989).

Подобными примерами я хотел напомнить о том, что невротические пациенты скорее принимают сеттинг как нечто само собой разумеющееся и используют его предсказуемость как рамки безопасности. Невротические пациенты не пытаются оспорить действительность и постоянство сеттинга. Они предпочитают использовать сеттинг как основу для символизации переноса и работать над содержанием своих ассоциаций.

Более хрупкие пациенты пограничного и психотического уровней, для которых безопасность и целостность являются существенными проблемами, не столь легко доверяют обстановке, продолжительности рабочего часа, периодичности встреч, плате за пропущенные сессии и т.п., и гарантируемой аналитиком доверительной поддержке. Пациенты, для которых привычными являются постоянные опоздания, принадлежат именно к этой группе. Используя сеттинг, они склонны отыгрывать вовне свое тревожное недоверие к объекту и языку. Такие пациенты скорее действуют, чем говорят. Когда символизация слаба, возникает опасность того, что сеттинг будет неверно истолкован пациентом, как в общем, так и в частных случаях. В подобной ситуации с проблемами сетттинга можно и нужно много работать.

2.2. Слушание

Представим себе ситуацию, когда пациент говорит. Как аналитику уловить смысл в том потоке беспорядочного материала, который он слышит? Слушающий аналитик не просто молчит, он работает (Кремериус, 1966). Восприимчивость аналитика к тому, о чем говорит пациент является результатом активной, хотя и неслышной работы. Терапевт выслушивает вопросы, формулируемые пациентом, не имея достоверных и однозначных ответов на эти вопросы. Эмпатическое психоаналитическое слушание заключается в попытке уловить, насколько это возможно, психическую реальность пациента, заранее беспристрастно относясь ко всем излагаемым им идеям (Швабер, 1981, 1983). Именно по этой причине Бион рекомендовал аналитикам, хотя это и звучит несколько парадоксально, встречать пациента "не имея памяти и желаний", с "открытым сознанием". Тем не менее, сколько бы мы не старались следовать этой рекомендации, аналитик все же не белый экран и не желая того, он неминуемо вносит свой вклад в перенос.

Как говорила Анна Фрейд, психоанализ подразумевает сопротивление основному правилу психоанализа. Нет смысла говорить пациенту, что он может и должен сказать обо всем, что у него на уме. Когда пациент чувствует, что аналитик действительно слушает его, он обязательно станет говорить о том, о чем хочет сказать. Замечание о том, что "сопротивление предполагает наличие страдания, которое может быть облегчено посредством интерпретации" (Винникот, 1954, с.258) указывает на ответственность аналитика за некоторую часть сопротивлений пациента. Следующий правилу свободно парящего внимания и слушающий аналитик пытается настолько принять сторону пациента, чтобы тот отважился заговорить о вещах, о которых раньше боялся даже подумать. Когда результатом интерпретации становится облегчение тревоги, переживаемой как аналитиком, так и пациентом, последний начинает открываться. Пациент ожидает интерпретативной поддержки. "Может быть мне интересно, действительно ли вы хотите услышать это. Я буду ожидать до тех пор, пока не получу какого-нибудь знака. Если этот намек скажет мне, что я иду в верном направлении, тогда я сделаю шаг вперед. Но затем снова стану ждать следующего знака" (Смит, 1990, с.221; Гилл, 1982).

Выслушивая явные содержания аналитик всегда старается обнаружить скрытые содержания, которые в форме вербальных и невербальных осколков и обрывков разбросаны в пространстве рабочего часа. В эмоциональном и когнитивном резонансе аналитик пытается обнаружить нить латентного содержания, берущую свое начало в отдельных наблюдениях, в кажущихся тривиальными или загадочными высказываниях, в замечаниях, которые на первый взгляд не имеют отношения к материалу часа и от которых аналитик пытается избавится. Подобные квази-неприятные наблюдения или комментарии пациента способны неожиданно натолкнуть нас на мысль о том, какое латентное содержание может скрываться за ними. Что-то, едва заметное ранее, способно вдруг стать важной догадкой (Смит, 1990) для перевода манифестного содержания в скрытое.

Наибольшее внимание я уделяю анализу переноса и взаимодействий, происходящих между пациентом и аналитиком, аналитиком и пациентом. Перенос - это загадка, и Фрейд неоднократно говорил о том, что перенос должен быть "отслежен", обнаружен, разрешен, разгадан (Грибински, 1994). "Угадать (нем. "zu erraten") перенос - это может быть единственная возможность понять, что же все таки происходит, поскольку все происходящее в аналитической ситуации окрашено переносом. В то же время перенос является формацией бессознательного, о которой пациент ничего не может нам сказать" (Грибински, с.1011). Поэтому нам остается лишь доверять намекам на перенос (Гилл, 1982), удивляясь внезапному осознанию "остатка психоаналитической ситуации" (Гилл, 1979) или "остатка переноса" (Гилл, 1982). Термин "остаток переноса" образован в результате игры слов от принятого в анализе сновидений понятия "дневной остаток" и подразумевает обращение к переносной теме прошлого сеанса. Возвращаясь к характерным особенностям своего подхода, хочу отметить, что я уделяю особое внимание вкладу аналитика в перенос. Анализ - это взаимно обязывающее (Рехард) и обоюдное действие. Мертон Гилл разделяет точку зрения релятивистов и социальных конструктивистов, которые считают, что перенос не является искажением, а мнение пациента о своем аналитике всегда заслуживает глубокого доверия.

Рой Шафер (1997) называет это субъективной интерпретацией. "Слова есть дом наших мыслей" (Хайдеггер), и поэтому аналитик переводит свой эмпатический резонанс на язык знания и понимания. Психоаналитик сжато выражает пережитые им эмоции и слова, в которые он превратил эти переживания, в гештальте аналитического часа.

И все же, можно ли дать исчерпывающий ответ на вопрос как именно аналитик улавливает смысл в той массе материала, которая возникает в ходе сеанса? Пять основных позиций (наблюдение, слушание, говорение, действие и критическая проверка) в теории Хайманн тесно переплетаются с более тонкими концептуализациями: "подвижным вниманием" (синонимом описанного Фрейдом "свободно парящего внимания"), безмолвным "беглым комментарием" и молчаливыми "пробными интерпретациями".

2.2.1. Беглый комментарий (Хайманн, 1977)

Понятие "беглый комментарий" приводит нас к третьей и, в свою очередь, троичной стратегии использования аналитических инструментов. Хайманн обнаружила, что высказывания пациента часто "наводят на образ трех концентрических кругов, подобных кругам на воде, в которую брошен камень" (Хайманн, с.302). Пола Хайманн рекомендует аналитику в первую очередь слушать то, о чем пациент сознательно размышляет, что он чувствует и что хочет сообщить. Это явное содержание. Во-вторых, аналитику следует сконцентрироваться на неосознаваемых переживаниях пациента и связях этих переживаний с первичными объектами. После этого Хайманн советует уделить внимание бессознательному переносу в ситуации "здесь и сейчас", источником которого являются первичные объекты пациента или незрелые части его Я. Второй и третий пункт касаются работы со скрытым содержанием, и на этих этапах я делаю особый акцент на анализе переноса.

"Беглый комментарий", происходящий в процессе свободно распределенного внимания, или "подвижного внимания", используя выражение Хайманн, является "частично вербализованным". Он время от времени "вспыхивает" в голове аналитика, и представляет собой предсознательную и сознательную обработку "иерархии намеков, знаков, иносказаний и символической вербальной коммуникации, телодвижений и поведенческих реакций пациента, материала прошлых сеансов, в особенности совсем недавних, различных проявлений бессознательных уровней психики пациента, потока припоминания и забывания. Аналитик примечает, сохраняет, вмещает и запоминает их". Комментарий движется от "психической поверхности" пациента к его "психическим глубинам". "Беглый комментарий приводит к формулировке пробной интерпретации, оценивающей готовность пациента к настоящей интерпретации, которая ... может никогда и не быть предложена пациенту, поскольку в процессе дальнейшего слушания она замещается и вытесняется более точной и удачной. Подобные пробные интерпретации должны забываться. Забывание тоже имеет огромное значение ... Внимание аналитика должно оставаться подвижным и никогда не должно застревать...". (Хайманн, 1977, с.321).

2.2.2. Рабочие операциональные понятия аналитика

В то время как аналитик слушает, чувствует и размышляет он организует свои когнитивные процессы на основе определенных допущений, гипотез, понятий и концепций. Они являются подоплекой и фоном размышлений аналитика, образно говоря, операциональной системой, которая руководит наблюдением и слушанием.

Существует множество хорошо известных концепций такого рода. Фундаментальное правило свободного ассоциирования (существующее для пациента), дополняется правилом свободно парящего внимания, или подвижного внимания (существующим для аналитика). Хотя в теории Хайманн подвижное внимание направлено на пациента, оно тем не менее охватывает и все ассоциации терапевта. Аналитик отмечает все собственные аффекты, равно как и все аффекты пациента, уделяя особое внимание тревоге. Слушая пациента, аналитик пытается интерпретировать только скрытые содержания предлагаемого материала. О значимости различных сторон переноса я уже говорил ранее. Аналитик внимательно отслеживает в себе необычно интенсивные реакции или возникновения чувства отчужденности, расценивая их как возможные индикаторы бессознательного контрпереноса⁴⁾ (Хайманн, 1977, с.318). Аналитик пытается идентифицировать ощущение манипуляции и неожиданно появляющуюся склонность противоречить пациенту как возможную проективную идентификацию, которую следует отличать от реагирования на роль (Сандлер, 1976).

Кроме того, я придаю большое значение первому, о чем говорит пациент в самом начале сеанса, и стараюсь проследить трансформации этой темы в течение всего часа. Подобный динамический способ слушания означает, что я заранее готов удивится тому, что вспомню какие-то части материала прошлых сессий, напомненные мне пациентом. Достаточно забавно позволять своему пациенту удивлять вас.

Конечно же, мне интересны сновидения пациента, его ошибочные действия, противоречия, парадоксальность и двойственность, которые могут обнаружиться в процессе работы. Я уделяю внимание холдингу, контейнированию, сеттингу и фону аналитических установок. Кроме того, я глубоко убежден, что в аналитической работе следует различать потребность и желание (Треурнит, 1991,1992). Пациент может нуждаться в стакане воды. Нужду следует удовлетворять. Однако, "Stillen" в немецком, кроме "жажды" означающее "кормление грудью", указывает нам на то, что инстинктивные желания должны обязательно быть проанализированы.

Упрощенную модель концепции, предлагаемой Паулой Хайманн, можно изобразить следующим образом:

РАБОЧИЕ ОПЕРАЦИОНАЛЬНЫЕ ПОНЯТИЯ АНАЛИТИКА:

свободное ассоциирование, свободно парящее внимание, осознание аффектов, явные/скрытые содержания, остаток переноса; взаимодействие: вклад аналитика в перенос, проективная идентификация, реагирование на роль; первое предложение в ходе сеанса, сновидения, парапраксисы, загадки, противоречия, холдинг/контейнер-контейнируемое, мать-среда и мать-объект, передний план и фон.

КОГНИТИВНЫЕ ПРОЦЕССЫ, ИНСТРУМЕНТЫ:

восприятие, суждение, научение, воображение, фантазирование, творчество, решение проблем, избирательное распределение внимания, припоминание и забывание, контрперенос, сеттинг.

ПОЗИЦИИ:

2.3. Говорение

Прежде чем переходить к рассмотрению особенностей говорения в аналитической ситуации, стоит вспомнить простое и ясное замечание Эдварда Бибринга (1954, с.745) о том, что все психологические методы используют пять основных разновидностей базовых техник: (1) суггестивные; (2) абреактивные [ катарсические] ; (3) манипулятивные (в нейтральном смысле слова); (4) проясняющие; (5) интерпретативные техники. Вполне очевидно, что аналитическим может быть назван подход, основывающийся преимущественно на использовании техник прояснения и интерпретации. Иногда односложные звуки типа "Мм?", "Аа!", "Хм..." и т.п. несут очень глубокое значение, а временами и встречный вопрос может послужить мощнейшей интерпретацией (Хайманн, 1977, с.325, с.326).

"Чем же именно является то, о чем я сейчас хочу сказать?", - интересуется внимательный и вдумчивый психоаналитик до того, как заговорить. "О чем же именно я только что сказал?", - удивляется другой аналитик, который минуту назад говорил, следуя своей вторичной спонтанности или давал "безотлагательную интерпретацию" (Стрейчи, 1935; Ротманн, 1993). Переход аналитика из молчаливого состояния слушания и фантазирования в позицию говорения не так легок, и создает определенный риск. "Пациент ожидает чего-то от аналитика и эти ожидания часто очень нелегко удовлетворить" (Хайманн, с.324, 303). Говорение мешает слушать, и любящему поболтать аналитику может быть достаточно непросто вновь вернуться к слушанию после интерпретации. Аналитики обычно стараются избегать специфического психоаналитического жаргона и используют обычную для пациента лексику. Придавая большое значение условностям, я стараюсь использовать лишь тот материал, который был проговорен в течение данного часа, поступая так до тех пор, пока не возникнут достаточные основания для изменения стратегии. Пациент всегда берет инициативу на себя. Поэтому я считаю, что лучше подождать пока пациент сам не начнет обращаться к материалу прошлых сеансов. Из приведенных мною выше примеров вы легко можете понять, что в случае необходимости я вполне могу нарушать собственное правило. Подводя итог этих размышлений о говорении, сформулирую его так - когда аналитик говорит, он всегда должен помнить, что его главная задача - интерпретировать, а не просто болтать.

2.4. Аналитик в роли собственного супервизора

За исключением Филлис Гринакр, Фредерика Уайта и Отто Кернберга, практически никто из известных психоаналитиков не ведет записи во время сеанса. Несмотря на то, что однозначно нежелательно вести записи во время работы, именно этот прием позволяет некоторым аналитикам сохранять бдительность и не засыпать. Если возможно, заметки лучше делать сразу после окончания сеанса. Фиксация материала сеанса превращает аналитика в собственного супервизора (Хайманн, 1977; см. работу Патрика Кейсмента, посвященную концепции внутреннего супервизорства, 1985, 1990). Это может стать очень увлекательным занятием, ведь все мы знаем, что стоит нам начать писать, как что-то новое, незамеченное во время сеанса, возникает в нашей голове, и мы достигаем инсайта. Писание на листе бумаги напоминает использование переходного объекта и часто заключает в себе большой креативный потенциал.⁵⁾ Часто случается, что только в момент фиксации материала на бумаге гештальт часа неожиданно во всей своей полноте возникает перед аналитиком вместе с мыслью о тех интерпретациях, которые не были даны. Осторожное и внимательное составление заметок о каждом рабочем часе сразу после его окончания может существенно помочь в том случае, когда в своей работе с пациентом вы проходите кризисные периоды и испытываете растерянность. Перед началом сеанса я никогда не заглядываю в свои записи и вы знаете почему. Я отлично помню правило "без памяти и без желаний". Изредка я все же заглядываю в свои записи, иногда даже во время сеанса. Например, однажды мне срочно понадобилось обратиться к своим заметкам, и это помогло уберечь пациента от надвигающейся катастрофы.

3. Развитие гештальта во времени

См. в этой связи "I'ideé vient en parlant" и небольшую книгу Генриха фон Клейста "Über die allmähliche Verfertigung beim Reden", написанную раньше, чем работа "Как стать оригинальным писателем за три дня" ("Die Kunst, in drei Tagen ein Originalschrifsteller zu werden"), которую Фрейд (1920, с.26) цитировал в связи с техникой свободных ассоциаций.

То, что аналитик должен "держать глаз на часах" (Винникот, 1962, с.166) является частью аналитического сеттинга. Узнать когда заканчивается рабочий час достаточно легко. Существует более сложный вопрос: когда именно начинается сеанс? С того момента, когда пациент садится и начинает говорить? Или когда он только входит в комнату и вы встречаетесь в физическом смысле этого слова? Когда пациент нажимает кнопку звонка (что тоже можно сделать очень по-разному: робко, мягко, настойчиво, холодно, безразлично, требовательно - каждая из перечисленных разновидностей звонка уже вызывает у аналитика определенную ответную реакцию)? Или когда вы начинаете думать о пациенте, который скоро должен прийти и которого вам не удалось понять на прошлом сеансе? А может быть гештальт смутившего вас прошлого сеанса возникает у вас утром следующего дня по дороге на работу? Оказывается этот наивный вопрос напрямую касается проблемы двойственности аналитического времени. И все же Винни Пух достаточно просто нашел ответ на вопрос о том, с чего следует начинать историю, сказав, что начинать нужно с начала, а заканчивать концом.

Гештальт часа, описанный Стрейчи в виде "органичной эстетической целостности", развивается во времени и требует времени для своего развития. Лично мне кажется, что психоаналитический процесс характеризуется диалектическими сменами ритма. Объективное время иногда замещается субъективным, т.е. атмосфера неспешного течения часа может неожиданно смениться ощущением стремительного действия. Высокое напряжение, вызванное ощущением чрезвычайно быстрого течения времени, может ослабеть до ощущения вялой и инертной монотонности. Подобная ситуация описана в письме Стрейчи, в том месте, где он говорит о сгущающейся атмосфере часа. Любое изменение ритма рабочего часа служит индикатором чего-то важного. Особенно это заметно в сфере переноса. Таким образом, субъективно переживаемые темп/скорость, общая продолжительность часа или анализа в целом, временные ограничения и сепарации, возникновение препятствий на фоне общей сохранности всех видов активности - все это кажется мне более важными характеристиками анализа, чем утверждение о четырех или пяти сеансах в неделю. Каждый час имеет четкое начало (в вашем понимании) и четкое завершение, он никогда сознательно не сокращается аналитиком. Между сеансами существуют перерывы. Каждая неделя либо подходит к своему завершению, либо прерывается выходными, в зависимости от субъективного значения перерыва. Субъективно каждый период аналитической работы завершается выходными днями или отсутствием пациента/аналитика по другим причинам. В конце концов анализ завершается. Реакция пациента на это событие может быть очень различной - от болезненной сепарации до умиротворенного спокойного прощания с аналитиком. Общая продолжительность анализа может оказаться важнее частоты встреч в неделю. Удивительно, но сегодня практически не говорят о том, что для приобретения полноценного аналитического опыта необходимо определенное субъективное качество ежедневного анализа. Вполне возможно, что качество менее интенсивного анализа, если это действительно психоанализ, может побудить пациента включиться в атмосферу ежедневной работы. Психоаналитикам знаком этот тип диалектического мышления. Процессы, происходящие во время психоаналитического сеанса вновь находят свое отражение в спиральном процессе понимания и (ре)конструкции, протекающем на протяжении всего периода анализа.

4. Итог

Во-первых, ремесленник в аналитике занимает две из пяти позиций: он наблюдает и слушает. В качестве инструментов в этой работе он использует когнитивные процессы (восприятие, избирательное распределение внимания, решение проблем, припоминание, забывание и т.п.) которые в свою очередь базируются на таких операциональных теориях и концептах, как свободное ассоциирование, подвижное внимание и др. Он подвергает разнородную смесь своих идей и наблюдений беглому комментарию. Если в течение рабочего часа складывается гештальт, аналитик создает пробные интерпретации. Если какая-то из пробных интерпретаций кажется подходящей, аналитик принимает решение сообщить ее пациенту. Для аналитика целью высказывания является интерпретация. Если интерпретация была удачной, то аналитик снова может вернуться к слушанию. После завершения сеанса он ведет записи. О действии и отыгрывании вовне я вообще не говорю.

Сначала у вас была масса беспорядочного материала, с которой необходимо было разобраться. Теперь у вас есть масса концептов и стратегий, беспорядок в которых может точно так же поставить в тупик. Как же разобраться с ними? Мой собственный способ основывается на пяти базовых концептах, являющихся одновременно рабочими инструментами: (1) наблюдении за тем, как пациент реагирует на сеттинг; (2) свободных ассоциациях пациента; (3) свободно парящем внимании аналитика; (4) молчаливом "беглом комментарии"; (5) понимании переноса. Прежде всего и в основном, мое внимание подчинено принципу наблюдения за происходящим в течение сеанса, за изменениями темпа и атмосферы часа. Я обращаю внимание на выражение лица пациента, когда мы приветствуем друг друга в начале сеанса, и на то, как он воспринимает сеттинг, какую атмосферу он создает - в частности, на изменение настроения пациента в течение часа. Меня интересует и моя собственная эмоциональная реакция на пациента.

Другой путь заключается в том, чтобы встретившись с пациентом в следующий раз, забыть все о чем я вам рассказал. Вы можете помнить лишь об одном парадоксе: перенос, как говорил Грибински, является единственной формацией бессознательного, о которой пациент ничего не может нам сказать. Я же хочу приободрить вас, сказав, что лишь пациент может дать вам все те обрывки и осколки, знаки и намеки, которые позволят вам обнаружить перенос и "разгадать" его, как сказал бы Фрейд.

Перевод с английского С.Г. Дурова

Примечания

^*) Первоначально эта статья была написана ко дню 70-летия Хан Гроен-Праккен. Ее переработанная версия была представлена в виде доклада на 6-ой Восточноевропейской Летней психоаналитической школе в Хорватии в 1998 г. На русском языке данная статья впервые была опубликована в Психоаналитическом журнале Харьковского областного психоаналитического общества, 2000 г.

¹⁾ Хайманн одобрительно цитирует Холта (1964): "Понятие "когниция" по своему содержанию значительно шире понятия "мыслительный процесс". Оно охватывает восприятие, суждение, образование представлений, научение (особенно вербальную его форму), воображение, фантазирование, творчество и решение проблем". Понятие "когнитивный" охватывает все аспекты символического поведения, включая язык (с.650).

²⁾ Предложенный Винникотом (1971, с.131) ) термин "кросс-идентификация", обозначающий способность "вникнуть в положение другого человека, оказаться в его башмаках", кажется мне более подходящим, чем термин "эмпатия", поскольку последний в меньшей мере учитывает взаимодействия, происходящие внутри аналитической диады. Неудобство, однако, заключается в том, что чувственное состояние эмпатии более текуче, чем идентификация, хотя и базируется на ней.

³⁾ "Представляется неудачным ... , что в литературе не используется такой, например, термин, как "разыгрывание" (enactment) c тем, чтобы различать общую тенденцию к импульсивным или нерациональным действиям и отреагирование как таковое, в контексте лечебного процесса",~ пишут Дж. Сандлер, К. Дэр и А. Холдер (1995, с.125). Со времени первого издания их книги "Пациент и психоаналитик" термин "enactment" получил достаточно широкое распространение в психоаналитических кругах, в чем не последнюю роль сыграла ролевая концепция Дж. Сандлера~одного из авторов цитируемой работы. [Прим. ред.]

⁴⁾ Для Хайманн эмпатия и контрперенос являются "когнитивными инструментами" (1977, с.318) и следовательно эго-функциями, в отличие от проективной идентификации, которая является "вторжением" и, следовательно, "межличностным действием" (с.319). Бетти Джозеф, разделяя идею Биона о коммуникативных аспектах проективной идентификации, называет последнюю "фантазией", способной оказывать на реципиента мощное влияние (1989, с.66).

⁵⁾ Этот феномен был известен Фрейду, который рекомендовал своей дочери Анне записывать ассоциации к сновидениям. Акт писания значительно более креативен, чем простое ассоциативное мышление (Грубич-Симитис, 1993). Как я уже говорил, я убежден, что особое значение имеет здесь использование третьего, переходного объекта~карандаша, бумаги и т.п. Столь же эффективным может оказаться и размеренное нажатие на педали велосипеда во время прогулки по хорошо знакомому маршруту. Мышление становится упорядоченным, когда сопровождается ритмическим действием. Роуз (1980) говорит о силе "рифмы" в музыке. Строгий и изящный канон музыкальных форм освобождает музыку от хаоса звуков.