У Фрейда, как известно, репутация атеиста. В действительности Фрейд никогда не решал вопрос: есть Бог или нет Бога. Он считал, что это занятие ни к чему не приведет. Также известно, что Фрейд называл веру в Бога иллюзией. Иллюзия – это когда человек верит в то, во что ему почему-то нужно или хочется верить. То, во что хочется верить, может быть ложным. А может быть и истинным. Религия занимает особое место в человеческом знании. Положения религии, строго говоря, не назовешь ни истинными, ни ложными. Потому что они абсолютно не проверяемы.

Фрейд цитировал студенческую песенку:

Konstanz liegt am Bodensee.

Wer`s nicht glaubt, geh hin und seh. ( Фрейд, 1989)

(«Констанц находится на Боденском озере. Кто не верит, иди туда и посмотри.»)

Фрейд отмечает: можно отправиться в Констанц и увидеть, что этот живописный город действительно находится на берегу водоема, называемого Боденским озером. Фрейд там был и подтверждает, что так оно и есть. Но нет места, куда можно отправиться, увидеть там Бога и тем самым убедиться в его существовании.

Я бы добавила: если бы Констанц на самом деле не находился на берегу Боденского озера, можно было бы поехать в этот город, хорошенько исследовать его окрестности, убедиться, что озера там нет, и успокоиться. Но нет такого места, куда можно было бы отправиться, не увидеть там Бога и тем самым убедиться, что он не существует. (Как нам в нашем октябрятском детстве говорили: «Наши космонавты в космос летали и никакого Бога там не видели».)

Мы никогда не сможем знать наверняка, что Бог есть. В это можно только верить. Мы также никогда не сможем знать наверняка, что Бога нет. В это тоже можно только верить. Верить в то, что Бог есть, или верить в то, что Бога нет, - это, в сущности, наш выбор. То, что мы выбираем, нам всегда зачем-то нужно.

О каждом конкретном верующем можно задать вопрос: исходя из его личностных особенностей, зачем ему религия, и какова эта религия?

Для того, чтобы иметь в голове, так сказать, классического Бога по Фрейду, нужно иметь невротическую структуру. Человек в своей личной истории должен созреть до того, чтобы иметь такой объект-личность.

Также и в истории человечества божество в виде такого объекта появляется далеко не сразу. Человеческая религиозность тоже должна достичь определенного развития, чтобы обрести способность иметь такого Бога. И вообще иметь Бога. Если попытаться рассмотреть раннее развитие религий в параллели с ранним развитием отдельного человека, то можно было бы предположить, что самая ранняя форма религии должна соответствовать блаженному симбиозу. И действительно существует форма религии, которая соответствует этому состоянию. Это пантеизм – представление о том, что в мире все прекрасно и едино, и все есть Бог. Безобъектное, дообъектное состояние.

Неизвестно общество, в котором такие взгляды господствовали. И, конечно, пантеизм не может быть исторически первой формой религии. В ранние дни человечества жизнь не могла представлять из себя сплошное блаженство и защищенность. Напротив, она была очень опасна. ( Кто кого: мамонт меня или я его? Или какой-нибудь саблезубый тигр.) Тут представление о мире должно быть достаточно параноидным. К тому же само присутствие слова «Бог» говорит о том, что это не ранняя форма религии.

Пантеизм встречается в цивилизованных обществах разных эпох как мировоззрение отдельных групп или отдельных личностей и всегда бросает вызов обыденным представлениям. Мы привыкли считать, что объектов много. Это – я, это – стол, и т. д. Представьте, что множество объектов – видимость. Существует только одно божество, которое проявляет себя: здесь – в виде меня, там – в виде стола, и т. д. Ромен Роллан писал Фрейду о пантеистическом переживании растворения в мире и в Боге и назвал это переживание «океаническим чувством».Фрейд заинтересовался, хотя и отмечал, что ему самому такое переживание не знакомо. Он предположил здесь регрессию, переживание возврата к младенческому опыту слияния с матерью.

Блаженный Августин, критикуя пантеизм, отмечает, что из этого следует: если кто-то, к примеру, забивает скот, то это он убивает Бога. Но это – критика с точки зрения человека, для которого «Я» и объекты дифференцированы. А там, где все одно, нет никакой ответственности. Что ни делай, это делает весь мир, который к тому же и есть Бог.

От пантеизма мы перейдем к формам религиозности, которые уже достаточно достоверно известны как наиболее ранние. К психотическим формам религиозности доисторических людей. Фрейд видел причину возникновения религии в том, что человеку необходимо справляться с двумя вещами. С воздействиями внешнего мира, которые могут быть опасными, а также с собственными инстинктами (которые тоже могут быть опасными). То есть с тем, что снаружи, и с тем, что внутри. Но у доисторического человека еще нет способности распознавать внутреннюю опасность в виде инстинктов. Столкновение с неизбежными условиями этой жизни происходит значительно раньше и бывает очень драматичным. Ранние формы религии довербальны. Они древнее языка. У неандертальца не могло быть речи в нашем понимании. У него для этого недостаточно развит речевой аппарат. Но у него находят следы обрядов. Обряды сопровождали смерть.

Так называемые психотические страхи (страх смерти и распада), в сущности, вполне адекватны. Точно известно, что все мы умрем, и тогда ... Но у нас действуют мощные защиты. Представьте, что страх смерти ежедневно сопровождал бы нас во всей своей полноте. Как он, собственно, того и заслуживает. Мы были бы слишком плохо адаптированы в этой жизни. Мы же рассуждаем о смерти хладнокровно, как если бы до нас не «доходило» в полной мере. И здесь психотик ближе нас к реальности из-за слабости своих защит. У доисторического человека защиты начинают формироваться, потому что со страхом нужно что-то поделать, чтобы с ним можно было жить.

В пантеизме объекты не дифференцированы, и пантеистические переживания обычно описывают, как очень приятные. Всего лишь маленький шажок отделяет этот счастливый мир от мира очень страшного. Вот объекты начинают слегка дифференцироваться, между ними виднеются зыбкие границы. Намечается деление всего на хорошее (приятное) и плохое (болезненное, пугающее). Но объекты нестабильны. Если по-кляйниански, то вот он был хороший объект. Дающий. К которому тянешься. И вот вместо него плохой объект, который преследует и хочет сожрать.

Я выделяю три этапа в развитии этого мира недостаточно дифференцированных объектов, чтобы условно реконструировать и проследить истоки религиозных представлений в младенчестве человечества.

Первый этап – это когда что-то, вроде, уже явно находится вне человека, но еще не вполне оформилось. Самое начало дифференциации. Все мы имеем в душе это психотическое наследие, довербальный страх, который цивилизованным людям трудно выражать словами. Редким человеком, который иногда писал об этом, был Эдгар По. Он знал секрет: на самом деле больше всего пугает неизвестно что. Что-то есть под полом: что это может быть? Или: два человека в большом пустом доме слышат отдаленные звуки. Действительно слышат, или им кажется? Это крики или нет? Двое ничего не говорят об этом. Но в это время один читает другому вслух старинную легенду про дракона. Столкнувшись с архаичным страхом, они пытаются придать ему облик, чтобы как-то контролировать ситуацию.

Второй этап – более четкая дифференциация, когда объект уже определенно является чем-то, имеет свойства, его можно распознать и назвать. Но все нестабильно и текуче. Где гарантия, что объект останется тем, чем он является сейчас? Это наследие времен, когда наши далекие предки уже были говорящими, и оно живет, например, в многочисленных поверьях и сказках о превращениях. Также в искусстве (включая современное) этот архаичный пласт легче поддается изображению. Кто видел сюрреалистический фильм? Берет человек в руку ложку, чтобы есть суп, а ложка мгновенно оказывается шумовкой, и суп выливается через дырочки. Хватает палку, а палка превращается в змею.

В симбиотическом мире все под контролем, потому что все – это я. Здесь – полная потеря контроля. Потому что все – непонятно что. Это очень параноидный мир, где каждый объект подозрителен. Как в сказке Гофмана. Девушка идет к старой няне за советом. Няня–ведьма сообщает, что ей известны все секреты девушки. Откуда? Старушка напоминает, как девушка разговаривала сама с собой, и рядом находился кофейник: «…ведь я была кофейником, разве ты меня не узнала?» (Гофман, 2000)

Это психотическое наследие в истории человечества, естественно, имеет аналогию в мире психозов. Например, субъективный опыт изменения собственного тела или лица. «Лицо меняется: одна половина остается прежней, другая расплывается и деформируется.» Также бред превращения (говорят, редкий). В Библии (книга пророка Даниила) утверждается, что вавилонский царь Навуходоносор II пережил психотический эпизод, когда он ходил на четвереньках, жил в хлеву и жевал жвачку.

Голливуд, как известно, любит экзотические виды психопатологии. Я видела фотографию – кадр из фильма – где молодой человек с ужасом смотрит, как его рука превращается в волчью лапу. Неужели оборотень?

В мире, где нет постоянства объектов, постоянства собственной персоны также нет.

Но вот третий этап. Возникает представление об относительно стабильных субъекте и объектах. Ранее, когда человек проецировал собственные переживания, они представлялись: в начале – смутной угрозой извне, потом – какими-то нестабильными превращающимися формами. Теперь проекции принимают конкретный облик, и мир заселяется фантастическими и потусторонними существами. Этот мир пугает, потому что пока не ясно, что с этими существами делать, и они полностью владеют ситуацией. Как персонажи галлюцинаций, которые появляются и творят, что хотят, и издеваются над человеком, да еще и велят ему, что он должен делать. Или вот как некоторые современные люди верят в инопланетян. Которые захватывают человека в свою тарелку или увозят на свою планету. Некоторые люди утверждают, что у них есть такой опыт. По телевизору выступают.

В те давние времена родились мифические и сказочные персонажи ( некоторые из них дошли до нас в измененном и более симпатичном виде). Например, Баба Яга – Не та, прикольная («Я была навеселе, я летала на метле...»). Это – та ужасная людоедка, какой она была изначально. Которая тянет носом: «Фу, фу, фу! Пахнет человечиной: к дому идет добыча.» Баба Яга облизывается: «Съем и на косточках покатаюсь.» И добро бы она одна такая в лесу водилась. А то ведь хоть совсем туда не ходи!

Люди, ясное дело, видят собственную деструктивность снаружи. И она, персонализованная, беспрепятственно гуляет в этом мире. Вот здесь человек и начнет защищаться от внутренних опасностей. Но он их видит пока только снаружи.

Первой практикой, защищающей человека от этих спроецированных чудовищ и вселяющей надежду, стала магия – архаичная предшественница религии. По происхождению она довербальна. Неандертальцу страшно, и он творит примитивный обряд. Но позже, когда человек станет говорящим и сложно думающим, у него сформируются магические представления ( которые говорят о том, как спасительно было бы наметить границы в хаотичном психотическом мире). Итак:

- если выбрать нужное время и место,

- если знать нужное слово и нужный жест,

- если произвести нужное действие, - то не только защитишь себя, но и, возможно, получишь что-то хорошее.

Например: сожжешь волос врага – он будет чахнуть и вскоре умрет. Или кто-то тебе понравился. Приласкаешь щепку, которая его изображает. Он будет по тебе тосковать и в конце концов придет. А уже этот эффект - из-за сравнительного безграничья. Из-за слабой дифференциации что связано между собой – тождественно (например, человек и его волос). И что похоже – тождественно (например, человек и его изображение).Как оно и положено в первичном процессе. А вторичный еще только зарождается, и ему долго предстоит формироваться.

Психотическое религиозное наследие сохраняется не только в магических практиках (например, в гаданиях, приворотах, снятии порчи). У каждого есть психотическая часть, и столкновение с ней иногда может быть захватывающим опытом. Современные люди знают сюжеты сказок и мифов, пересказывают друг другу истории о сверхъестественном. В прокате всегда есть фильмы ужасов. В них, кстати говоря,- сама суть древнейших религий: страхи, которые осаждают людей, и то, как люди пытаются спастись. Именно этой цели служили первые ритуалы.

У своих истоков религиозность могла быть только психотической. Доисторический человек, дикарь, вероятно, просто не мог иметь другую структуру личности. Но во все времена психотики в обществе есть. И в цивилизованных обществах, исповедующих религии, которые Фрейд определил как невроз, психотик развивает свою психотическую религиозность, потому что не может по-другому.

Царь Иван Грозный был христианин по своей национальной и культурной принадлежности. Но он был психотиком, и его религиозность могла быть только психотической. А так как он был у власти, его психозом жила вся страна. Он наполнял все вокруг себя воплощениями своих страшных фантазий, и страну прочесывали опричники: всадники в черных нарядах на черных конях.

Заповеди типа «не убий», вероятно, были усвоены его умом (вполне сообразительным), но он их никак не связывал с тем, что делал. У него во владениях был пруд, в котором он время от времени велел топить людей. Рыба в этом пруду питалась человечиной, была жирной, и ее подавали к царскому столу. То есть царь, подобно дикарю, ел своих врагов. Он мог шутки ради взорвать монаха на пороховой бочке, «дабы уподобился ангелу». ( См.: Ковалевский, 1995)

При этом царь был, конечно же, человеком религиозным, молился по много часов в день, так что на лбу оставались следы поклонов. Он был параноидным, боялся врагов, и ему было очень страшно. Молитва имела для него смысл магических действий. Религия психотика - как спасательный круг в бурном море. Он за нее хватается, пытаясь уцелеть, и все равно чувствует, что тонет.

Во многих ранних религиях, имевших значительную психотическую составляющую, практиковались человеческие жертвоприношения . Эта практика появляется вследствие проецирования своей агрессии и деструктивности вовне на потустороннее существо, которому как бы говорят: «На, возьми вместо меня другого!» Множество сказок и мифов повествуют о том, как люди таким образом в течение длительного времени откупаются от монстра или злого божества. Иногда появляется герой, который убивает наполненного проекциями монстра. Также, начиная с ритуального убийства врагов дикарями и до наших дней война (и отдельные случаи терроризма) на религиозной почве – это, вероятно, психотические проявления религиозности, - попытки убить собственные проекции, помещенные в других людей, в другую группу.

В целом, основой смысл психотических религиозных практик (от самых невинных до самых жестоких) – магический: совершать правильные действия ради собственной безопасности и благополучия. Настоящая магия – это когда человек производит некоторые изменения в окружающем мире сам, без посредника. Граница между «Я» и «Не-Я» пока еще очень зыбкая. Поэтому другой может на меня воздействовать (например, думать в моей голове мои мысли), а я, соответственно, могу воздействовать на что угодно другое и кого угодно другого. Что-то сделаю, как надо, - и вот он, результат.

Но скоро все станет сложнее. Сейчас мы у самых истоков пограничной религиозности. Очень рано, едва человек стал говорящим и сложно думающим, в духовных практиках появились посредники из потустороннего мира. Это были духи. Люди верили в души умерших соплеменников, которые обитали среди живых или возникали среди них незримо. Или даже зримо. Вера в привидения значительно древнее веры в любое божество. Человек уже достаточно эффективно справляется со страхом смерти, поверив, что какая-то его часть продолжает после смерти жить. И развиваются новые религиозные практики. Анимизм – это вера в души и всевозможных духов. А духи – отличная мишень для проекций, потому что их никто не видел.

Человек уже знает о существовании собственного «Я» и сталкивается с тем, что оно наделено какими-то качествами. Качества разнообразны, подчас противоречивы, и интегрировать их слабому Эго пока не под силу. Они отщепляются, проецируются, и мир духов множится. Возникают всякие приемы манипуляции этими духами. Колдовство. Вспомним известный образ: колдуна, который очертил вокруг себя магический круг. Он вызывает духов, духи останавливаются у черты, а в круг войти не могут. Колдун, находясь в круге, повелевает ими. Психотик проецирует собственных внутренних «бабаев», и после этого их нападение представляется ему ужасным, потому что он не чувствует собственной надежной границы, которая бы его защищала. А здесь «бабаи» тоже проецируются, но собственная граница уже ощущается достаточно хорошо, и поэтому они уже не смертельно опасны. Более того: ими можно пытаться манипулировать, чтобы что-то для себя выгадать.

Это уже определенно мир объектов. Объекты «пограничника» не воспринимаются как личности, не уважаются, а только используются для удовлетворения своих потребностей или для отыгрывания своих проблем. Такие объекты Тэхкэ называет функциональными. Дух для колдуна – типичный функциональный объект. Родственное явление: в народном творчестве полно сказочных существ, которых использует удачливый человек: джинн из бутылки, Емелина щука. Или золотая рыбка (она, правда, показала свой настоящий характер, когда ее довели). В обращении с духами есть еще одна типично пограничная черта: они значимы и желанны, и при этом им не доверяют. Их страстно приманивают, но от них же спасаются, избавляются. На то и другое есть специальные колдовские приемы. Поддерживать в общении с ними дистанцию жизненно важно. Что будет, если духи проникнут внутрь круга, в котором стоит колдун?

Как основную характеристику пограничной личности Кернберг указывает недооформленную, диффузную идентичность (себя и объекта). И проистекающее отсюда манипулятивное отношение к объекту, который не воспринимается, как личность. Как другую диагностически значимую характеристику обычно называют конфликт близости-дистанции с другими людьми. Мак-Вильямс в учебных целях соединяет это все вместе. Ради удобства я здесь тоже соединю все вместе, хотя, конечно, есть люди, у которых то и другое не совпадает.

Религии, которые господствуют в современном мире, являются по существу невротическими. Но пограничная личность развивает в них свою характерную пограничную религиозность. Ритуал приобретает принципиально новое значение по сравнению с ритуалом психотика. Пограничная личность чувствует себя в этом мире значительно спокойнее, и уже озабочена не столько тем, чтобы ее спасли, сколько тем, чтобы получать от объектов только то, чего хочется. Да как бы объект не сделал что-то, что не нравится. Божество, как и человек, для «пограничника» является объектом функциональным. Обряд и ритуал в этом случае – верные средства манипулирования божеством. Просто существуют действия, на которые оно абсолютно обязано отвечать, как нам надо. Первоначальная форма такой религиозности – вызывание духов, спиритические практики – тоже сохраняется, хотя сейчас этим чаще занимаются дети, чем взрослые. Если правильно обращаться с блюдцем или правильно подвесить книгу на ножницах, дух просто вынужден появиться. Мне говорили, что дух Гитлера всегда матерится, когда его вызывают. (Вероятно, по-русски.) Но приходит.

В пограничном типе религиозности нравственная сторона религии воспринимается поверхностно. Может, вам случалось увидеть знакомого взяточника в церкви с благочестивым выражением лица и со свечкой. Когда он в очередной раз поменяет машину на более современную, обязательно пригласит батюшку, чтобы освятил. Стремление быть нравственным – это стремление разобраться в начале с собственной душой, а уже потом – с чем-то в окружающем мире. А классический «пограничник» манипулирует объектами вокруг себя для того, чтобы ему внутри, на душе, было легче, когда объекты ему подчинены. Обряд и ритуал, соответственно, очень важны: как средство поставить Бога в такое положение, чтобы он не мог нам отказать. (Собственно, такие же ловушки расставляются для людей.)

В жизни пограничной личности церковь может играть очень важную роль, потому что при недостатке внутренней структуры она обеспечивает человека жесткой внешней структурой. Также характерным пограничным проявлением религиозности является расщепление: наша религия хорошая (и правильная) – чужая плохая (и неправильная). Человек с этого имеет свой психологический выигрыш – хоть какую-то идентичность. «Я - тот, кто относится к такому-то лагерю. К хорошим и правым.» Если нет способности иметь более сложную идентичность, понимать что-то про себя лично, – и то дело. Только мы знаем, что в отношениях (в том числе межнациональных и межрелигиозных) расщепление обходится дорого.

Но вернемся к ранней истории религий. Вот наступает ответственный момент, и начинается формирование невротической религиозности. Возникает языческий политеизм – многобожие ( А до этого в мире еще никто ни в какого Бога не верил).

У невротика все в порядке с границами и с идентичностью – своей и чужой. Соответственно, языческий бог – индивидуальность. Боги имеют собственные характеры и способности. Согласно своему характеру и способностям каждый из них чем-то в этом мире заведует. Впрочем, божества язычников множились, имея тенденцию становиться чисто функциональными объектами. Многие из них отличались чрезмерно узкой специализацией и нигде не были описаны, как личности. Уже упомянутый Августин писал, что римлянину требуются три бога, чтобы выйти из дома: один бог отвечает за засов, другой – за дверные петли, третий залег под порогом. Даже туалеты курировались специальной богиней Клоакиной (по свидетельству того же Августина).

Нормальные, то есть обладающие биографией и личностным своеобразием языческие боги имели все возможные человеческие слабости. Они обманывали, зарились на чужое богатство, гневались по делу и не по делу, вступали в сексуальные связи с богами, людьми, животными и всякими мифическими существами обоего пола. ( И от этого кто только ни рождался.) Описывается, как эти боги едят, испражняются, как их рвет от слишком большого количества выпитого, как они болеют. В ряде случаев они также не бессмертны. Временами они поступают откровенно безнравственно. Как подметили Фрейд и Ранк, эти боги делают именно то, что запрещают делать людям. И хотя они, подобно людям, подвержены усталости, недомоганиям, болезни и увечьям, они при этом физически гораздо сильнее, а также имеют гораздо больше возможностей для удовлетворения своих желаний.

Однажды два весьма влиятельных индуистских бога, Брахма и Вишну, решили измерить эрегированный детородный орган бога Шивы. Для этого они засекли время и полезли друг другу навстречу: один - сверху, другой - от основания. Надо ли говорить, что они так и не встретились? Может, до сих пор все еще лезут.

В политеистических религиях уже явно присутствует понятие греха. Боги задают людям критерии: что хорошо, и что плохо. Они также часто ссорятся между собой, упрекая друг друга за конкретные поступки. Боги крайне заинтересованы в судьбах людей. Они заботятся, поучают, охраняют, а также и наказывают. Причем наказывают временами по заслугам, а временами по прихоти. Короче, боги, едва став личностями, сразу же стали оформляться в родительские фигуры. И притом в родителей, вызывающих зависть: они делают то, что не позволено детям. Теперь уже человек проецирует вовне не отщепленные качества или переживания, а целостные внутренние родительские фигуры.

Политеистические языческие религии содержали в себе много пережитков прежних, более архаичных форм религиозности, например, остатков магии и колдовства. В ранних формах языческих религий зачастую практиковались человеческие жертвоприношения (или другие виды ритуального человекоубийства). Высокоразвитые политеистические религии таких обычаев не имеют ( религии Греции и Рима периода классической античности, современный индуизм, и т.д.) В целом тенденцией развития таких религий является «урезание» колдовской и магической практики и усиление нравственного элемента.

Невротическая религиозность стремится справиться не только с тем, что угрожает снаружи, но и с тем, что кажется угрожающим в

самом человеке. Благодаря хорошей интеграции личности впервые осознается внутренний конфликт. Если мы вспомним образ круга, то теперь нужно представить внутренних «бабаев» не спроецированными за его пределы, а находящимися в круге. Человек не может принять их поведение и ведет с ними борьбу. В условиях интеграции формируется невротическое чувство вины и недовольство самим собой в плане нравственности: «хорошая» часть личности недовольна другой, «плохой» частью.

И вот уже на подходе монотеизм – единобожие. Все крупные религии современного мира невротичны; Фрейд, впрочем, назвал «коллективным неврозом» именно религии этого, последнего типа. На поклонении единому Богу основаны три религии: христианство, иудаизм, ислам. В этих религиях Бог – единственный творец и хозяин мира. Он всегда прав (если и гневается, то справедливо), абсолютно мудр, вечен и всемогущ.

Единый бог является мужским божеством, напоминающим патриархального отца. Фрейд, как мы помним, объяснял это так. В некой первобытной орде отец притеснял сыновей. Он не допускал их к различным благам; и в том числе распоряжался всеми женщинами. Сыновья однажды не выдержали, взбунтовались и убили отца. Причем весьма вероятно, что они его также и съели. Чтобы приобрести его силу и внушительность.

Конечно, у них не было сильного Эго, которое помогло бы сдержать порыв и попытаться договориться. Хотя бы выдвинуть ультиматум: «Слушай, папа! Давай, по-хорошему делись с нами всеми хорошими вещами, какие имеешь. Да смотри, про женщин не забудь. А иначе мы за себя не отвечаем.» Но они были импульсивны, и все произошло стремительно. Это если вообразить реальных доисторических людей. Я не думаю, что речь здесь идет о каком-то реально убитом и съеденном папе. Был ли он единственным на все человечество? Или в каждой первобытной орде убили папу?

Скорее всего, это фантазийный отец, существующий в голове, как эдипальное наследие. Не все, что есть в бессознательном, представляет собой память о реальных фактах. Чаще всего это – что-то про отношение к реальным фактам или про желания. В бессознательном невротика остается вина за желание устранить родителя.

По Фрейду, впоследствии наступает период латентности, и убитый отец кажется забытым. Но постепенно этот образ возвращается в сознание. И вот с наступлением единобожия образ отца вырисовывается уже настолько отчетливо, что его невозможно игнорировать, и людям грозит воспоминание об отцеубийстве. Защищая себя от невыносимой информации, люди не вспоминают, а отыгрывают это событие.

Вслед за историком Зеллином Фрейд считал, что евреи убили своего предводителя Моисея, который вывел их из египетского плена. Моисей утверждал единобожие. А так как первая попытка ввести единобожие предпринималась в Египте Эхнатоном, Фрейд предположил, что Моисей был знатным египтянином, жрецом из окружения этого фараона. После смерти Эхнатона Моисей с горечью увидел, что в Египте у новой религии нет будущего. Поэтому он выбрал угнетенный еврейский народ, чтобы спасти его от рабства и в придачу передать ему новую религию. К сожалению, высокая духовность его религии и его четкая нравственная позиция оказались невыносимыми для евреев-язычников. Но дело Моисея не пропало. Во многом благодаря деятельности многих выдающихся людей – библейских пророков – еврейский народ с течением времени формирует собственную монотеистическую религию. Вот так рассказал эту историю Фрейд.

Религия рано начинает жестко регламентировать жизнь человека. Фрэзер в «Золотой ветви», Фрейд в «Тотеме и табу» описывают дикарские общества, в которых действуют жесткие религиозные нормы. Первоначально они имеют чисто магический, то есть спасательный, смысл. Не сделаешь, как надо – умрешь. Что иногда и случалось на самом деле, если дикарь по ошибке нарушал правила, - до такой степени он был уверен, что от этого умирают. Впоследствии эти нормы, вероятно, способствовали осознанию и укреплению границ. В личной истории любого человека первая усваиваемая мораль тоже основывается на предписаниях «можно – нельзя – следует», а не на чувстве вины и не на сопереживании другим людям. А когда границы укреплены, человек уже ясно осознает, что снаружи, а что внутри. Впервые он осознает внутреннюю опасность. На невротическом уровне развития религий человек начинает сам себя жестко контролировать.

Невротические религии очень привлекательны тем, что они гуманны. Все невротические религии озабочены обузданием человеческой деструктивности и предотвращением нанесения вреда другим. Джайнистский монах, идя по дороге, метет впереди себя специальной метелкой: чтобы не раздавить какое-нибудь насекомое (джайнизм – религия, близкая индуизму). Пророк Мухаммед жил в стране, где было принято избавляться от лишних младенцев женского пола: их закапывали живыми в землю. Каждый, кто разделял учение пророка и присоединялся к нему, давал клятву, и один из пунктов был: никогда не убивать своих детей. А в Коране, описывая Страшный суд, он еще немного попугал своих соплеменников, пообещав, что младенец-девочка воскреснет и спросит, за что была убита. Кстати, редко упоминают, что пресловутой концепцией священной войны пророк первоначально просто разрешил единоверцам защищаться.

Христианство, как известно, даже призывает любить врага и обидчика и не защищаться, поскольку и это – насилие. Христос не только стремится исключить человеческую агрессию ( которая, как известно, может привести к смерти). По преданию, он даже делает противоположное: воскрешает мертвых. При этом он очень покорно отдается в руки врагов, понимая, что идет на смерть, хотя в его окружении были люди, готовые за него постоять. По Фрейду, Христос-сын, идя на казнь, искупает грех убийства первобытного отца сыновьями. Здесь можно отметить еще один очень важный момент: признание Бога как отдельной личности с собственной волей и готовность с ним считаться; отказ невротически религиозной личности от манипуляций. Это молитва Христа в Гефсиманском саду накануне его ареста: «Если возможно, да минует меня чаша сия. Впрочем, не как я хочу, но как ты хочешь.» ( Матфей 26:39)

Фактически, невротически религиозный человек должен любить ближнего больше, чем самого себя. Существуют такие народные легенды про Будду (индусы, как известно, верят, что мы живем на земле много раз в разных обличиях). В одном из своих рождений Будда был оленем, бросился в пропасть и разбился о скалы, чтобы накормить голодного тигра. В другом рождении он был зайчиком, бросился в костер и изжарился, чтобы накормить голодного человека. При этом исторический Будда не хотел есть животных и был вегетарианцем.

Невротически религиозные люди призваны себя усмирять: укрощать свой аппетит, жадность и сексуальность. Даже там, где практикуются сексуальные ритуалы, их цель – дисциплинировать сексуальность, подчинив ее духовности. В индуистском тантризме ритуальный акт длится около полутора часов. Причем целью является не разрядка, а удержание энергии. Если обеим сторонам удается избежать оргазма, то сексуальная энергия трансформируется в духовную ( чего, собственно, и добивались в течение полутора часов).

Я уже говорила, что в современном мире преобладают невротические религии. Я также говорила: это, конечно, не значит, что каждое проявление этих религий невротично, или что каждый верующий – невротик. Но многие действительно невротики. Классические типажи невротической личности я привожу по Кернбергу (мне нравится малое количество типов и убедительность). Итак: истерический, депрессивно-мазохистический и обсессивно-компульсивный. А теперь я постараюсь показать, как каждый тип развивает свою специфическую религиозность, как мне это видится. Понимая, что люди сложны и все выделяемые типы условны, хочу все же обозначить эти типы, как тенденции в проявлениях религиозности ( в религиозном мышлении, переживаниях и поведении).

У истерической личности внутренний конфликт надежно вытесняется, и она подчеркнуто много выражает внешне. Представляется такой образ: яркая и эффектная внешность, достаточно соблазнительный наряд, и – иконка на шее, и на кольце – «спаси и сохрани». Ну, пусть в церкви наряд скромный, но Бог нас видит, вестимо, не только в церкви. «Смотри, папа, какая я красивая!» Не истерическим людям религиозность истерички может казаться просто неискренним спектаклем. И тут они ошибаются. Религиозная культура, в которой Бог – фигура отцовская («Отче наш»), как будто специально создана для истеричек. Также священник – высоко чтимая отцовская фигура ( «отец», «батюшка»). Если бы вся любовь к мужчине-отцу, все почитание и желание понравиться были направлены по адресу, собственному папе, они бы вызвали чувство вины и страх наказания ( там, где есть мама, надо все-таки меру знать). Но значительная часть этих чувств благополучно смещается.

Истерическая личность чувствительна ко всему внешне красивому; а в церкви красиво. Истерики демонстративны: если они религиозны, то все коллеги об этом знают. А если соблюдают пост, все друзья знают подробности рациона. Но для истерической личности обряд и ритуал – это выражение и демонстрация ее любви.

Теперь я перейду к типу, который делает основной акцент не на любви, а на чувстве вины. Характеристики депрессивно-мазохистической личности: жесткость Супер-Эго, громадное желание быть нравственно хорошим, трудность в проявлении агрессии и направление ее в основном на самого себя. Из-за бессознательного желания устранить родителя своего пола и от страха перед собственной разрушительностью. Этот человек использует реактивные образования и больше всего хочет быть честным, добрым, сострадательным и в придачу всеми любимым. Причем, чем больше старается быть хорошим, тем больше чувствует себя плохим ( и нелюбимым, соответственно). К тому же, негодуя по поводу чьей-либо непорядочности, этот человек все-таки ведет себя агрессивно (а из-за этого снова собой недоволен).

Жизнь этой личности не очень комфортна. Но в невротических религиях, и, возможно, в христианстве особенно, ее качества поощряются. Во-первых, их трех названных невротических типов именно этот имеет хороший контакт со своим внутренним чувством вины и внутренним представлением о своей плохости. Эти вещи вообще характерны для невротической личности (как эдипальное наследие), но другим двум типам с ними соприкасаться не так уж хочется. А тип депрессивно-мазохистический эти переживания в себе просто культивирует. Во-вторых, в свое время к этому типу принадлежал, ни много ни мало, сам Христос. Помните такой парадокс: Христос очень великодушен со всеми грешниками. Но сколько негодования вызывают у него фарисеи! А фарисеи, между прочим, имели высокие моральные стандарты и гордились ими (иудаизм – он ведь тоже религия невротическая.) Христос недоумевает: как можно считать себя хорошим? Человек должен признать свою плохость и чувствовать вину. Только тогда он хороший. И вот с легкой руки Христа слово «фарисей» для нас значит «лицемер».

Собственно говоря, христианские нормы и рассчитаны на то, чтобы человек чувствовал себя недостаточно хорошим. В отношении невротика это эффективно. Супер-Эго невротической личности регулируется по преимуществу чувством вины. Если вы хотите, чтобы невротик хорошо себя повел, заставьте его почувствовать себя виноватым (манипулятивный ход, конечно).

В некотором смысле обсессивно-компульсивная личность противоположна депрессивно-мазохистической. Она способна чувствовать себя хорошей ( во всяком случае, на сознательном уровне) и не склонна себя осуждать. И не противопоставляет нравственность и подчинение правилам. Напротив, с ее точки зрения нравственен тот, кто правилам подчиняется.

К этому типу принадлежал Конфуций, который создал в высшей степени обсессивно-компульсивную религию. Фрейд сравнивал религию именно с обсессивно-компульсивным неврозом, имея в виду характерные для нее ритуалы. В целом же личность этого типа на первый взгляд кажется не особенно склонной к религиозным переживаниям. Эти люди практичны и педантичны и не любят фантазировать. Они мыслят ясно, логично и достаточно простыми мыслями. Конфуций гениален и при этом прост иной раз до банальности. Его спросили, нужно ли отвечать на зло добром. Озадаченный Конфуций спросил, чем же тогда отвечать на добро, и рекомендовал отвечать на него добром, а на зло – справедливостью. Религия Конфуция возникла в культуре анимизма, почитания духов предков. Конфуций одним махом сместил акцент с манипулирования духами на нравственное отношение к ближнему, повелев ученикам следовать долгу перед людьми, а духов уважать, но держаться от них подальше. Если бы кто-то назвал Конфуция новатором, он был бы глубоко оскорблен. Для обсессивно-компульсивных личностей крайне важно соблюдение установленных правил и уважение авторитетов. То и другое они считают моральным долгом. Тех, кто этого не делает – безнравственными. А в общем все это – реактивные образования. Потому что в бессознательном есть желание бунтовать против правил и авторитетов. То есть в конечном счете против родителей. Поэтому те, кто восстает против правил, на бессознательном уровне привлекательны и вызывают зависть. А на сознательном уровне они вызывают яростное возмущение. ( И ведь правда: плохо было со стороны юношей из первобытной орды убивать папу.)

Конфуцианство тщательно предписывает подобающее поведение в различных ситуациях и различает пять стилей речи в зависимости от того, с кем говоришь, и чье положение выше. Из-за большого значения, придаваемого каждой мелочи, конфуцианец оказывается беспомощным в спорных ( не описанных для него ) случаях. Например, если племянник старше дяди, они не могут общаться. Потому что один старше другого по родству, а другой – по возрасту, и они не могут продемонстрировать главенствующее положение старшего и подчиненное положение младшего.

Европейцы видели в Конфуции то плохого философа, то создателя свода правил хорошего тона, который когда-то давно был актуален. При этом конфуцианство имеет культ, религиозные праздники, и я встречала ( во всяком случае один раз) упоминание о конфуцианском храме. Почему? А надо знать обсессивно-компульсивных. Потому что рациональность и практичность являются реактивными образованиями. А за ними сохраняется представление о магичности ритуала. Если сделать правильный жест или сказать правильное слово, можно магически воздействовать на мир. (Фингаретт, 1998)

Конфуцианство – магия нравственного (то есть правильного) поведения. Конфуций считал, что из отдельных порядочных людей сложатся порядочные семьи. А из порядочных семей – порядочный народ. И, если не ошибиться в каждодневных правильных действиях, то все будут счастливы. В отличие от магии, в религии Конфуция предполагается уважение к ближнему и имеется верховное божество - Небо. Небо ведет строгий учет всех поступков. Для обсессивно-компульсивной личности ритуал – это прежде всего демонстрация Богу лояльности и послушания.

А что в действительности нужно Богу? На этот вопрос невротик отвечает по характеристикам собственной личности. Бог непостижим, непонятен, и люди проецируют на него что-то свое. Кто-то нуждается в том, чтобы сместить любовь, первоначально предназначенную отцу. Значит, Богу нужно, чтобы его любили. Кто-то нуждается в том, чтобы ни на кого не злиться, кроме самого себя. Значит, Богу надо, чтобы мы себя ругали. Кто-то нуждается в том, чтобы подавить протест и быть послушным. Стало быть, Бог требует послушания. Невротик свою собственную эдипальную проблему возводит в ранг долга перед Богом.

Вообще в любом случае религиозность человека объясняется тем, каков он сам. Современные религии цивилизованных народов исключительно богаты ( так как содержат в себе пласты разных форм развития религиозности с древнейших времен). Любой из нас, человек с любым характером и любой проблематикой в принципе может найти в религии свое место.

Только один современный человек придает своим личностным особенностям и проблемам религиозное оформление, другой, имея более или менее аналогичные особенности и проблемы, оформляет их во что-то другое. Что определяет этот выбор религии или «не-религии»? Наверно, на этот вопрос можно отвечать только в индивидуальном порядке, рассматривая сочетание индивидуальности человека, его персональной истории и условий его жизни.