Приметы хаоса

Год издания и номер журнала: 
2008, №1
Комментарий: Глава из книги Н. Шварц-Саланта «Черная ночная рубашка. Комплекс слияния и непрожитая жизнь», которая в ближайшее время выйдет в свет в Издательстве Высшей школы психологии.

В самых невинных социальных взаимодействиях с людьми подчас происходит нечто удивительное. Это может случиться и во время случайной встречи на улице, и на званом обеде, и между коллегами на работе, и между друзьями, распивающими по чашечке кофе - словом, в любое время, в любом месте, с любым человеком. Это те ситуации, в которых вдруг некое чувство неловкости, неудобства охватывает общающихся. Без преувеличения можно назвать такое переживание невыносимым. Это может быть едва распознаваемым ощущением - некое странное, необъяснимое чувство затрудненности, заставляющее ваше тело напрячься, словно отторгая что-то, что вы ни за что не сможете назвать, спроси вас кто-нибудь об этом. Или же иногда, без всяких видимых причин, обычная пауза в разговоре вдруг кажется дискомфортной, даже угрожающей и вызывает странное чувство вины, как будто между вами присутствует нечто такое, чего вы изо всех сил старались не заметить.

Я полусознательно наблюдал за подобными любопытными случаями на протяжении многих лет и смутно задавался вопросом, что происходит. Тогда, я понемногу стал осознавать, что этот феномен порой присутствует и в моей консультативной комнате, в моих взаимодействиях с анализируемыми. Возможно, годами подмечая и задаваясь вопросами об этих случаях, я бессознательно взрастил в себе способность к более полному их восприятию. Какова бы ни была причина, но мое сознательное внимание к феноменологии того, что я позже назвал «комплексом слияния», начало кристаллизоваться однажды утром на сессии с анализируемой, которую я буду называть Наоми.

Наоми, привлекательная и интеллигентная сорокалетняя женщина, пришла ко мне по совету подруги, прочитавшей мою книгу о нарциссизме. Она была физиотерапевтом и при этом весьма хорошо ориентировалась в психоаналитической литературе. Помимо проблем в супружестве, приведших ее в терапию, очень скоро обнаружилось, что она глубоко заинтересована собственным психологическим ростом.

Однажды, несколько месяцев спустя после начала ее анализа, мой рабочий график был нарушен из-за аварийной ситуации в здании, где расположен мой офис. Обычно я очень осторожен и внимателен к границам, в том числе и к своевременному началу сессий, но в тот день я опоздал на встречу на пять минут и почувствовал нечто тревожное в словах, которыми встретила меня Наоми, сдобрив их точно взвешенной мерой раздражения: «Должна признаться, меня несколько беспокоит ваше сегодняшнее опоздание на сессию».

Я почувствовал внезапное напряжение в теле, сопровождаемое приводящими в замешательство хаотичными чувствами, бросающими тень на мою способность думать и рефлексировать. И хотя она вела себя иначе, чем раньше, мои реакции вышли далеко за пределы ожидаемых. Однако прояснение жалобы Наоми, в особенности то, что оно было сделано с интересом к ее чувствам, похоже, быстро изменило атмосферу. Она стала рассказывать мне о трудностях прошедшей недели, и я чувствовал согласованность и связь с ней, словно бы глубоко беспокоящее состояние пришло и сразу исчезло. Но все же эти хаотические мгновения показались мне значимыми, так что вечером, приводя в порядок свои заметки, я постарался вновь воссоздать свои переживания, оказаться ближе к тому моменту, когда я понял, что «отстранился от своего чувства» или, говоря клиническим языком, диссоциировал в дистанцированное со-осознание.

Вновь возвращаясь к переживанию в своем воображении, я понял, что помимо того, что я отследил во время нашего разговора, я почувствовал также и магнетическое притяжение к ней (которое можно описать как компульсивный поиск более глубокого смысла в словах Наоми), в тисках которого я чувствовал себя «оленем, ослепленным фарами», неспособным ни переключить от нее свое внимание, ни эмоционально и эмпатично установить с нею отношения.

Погружаясь еще глубже, я вспомнил свое ощущение: будто бы мы оба пребывали в настолько тусклой и мрачной среде, что я мог лишь фрагментами улавливать, что она мне говорила. Несмотря на то, что ее слова были, в общем-то, ясными и внятными, я не в состоянии был перерабатывать их, словно бы речь ее была частью некой чрезвычайно абстрактной лекции. И я начал украдкой наблюдать за каждым изменением тона ее голоса или выражения глаз в поисках подсказок к ускользающему от меня смыслу. Прокручивая этот эпизод в уме, я почувствовал, что мы словно бы делили между собой хаотичное поле, объединявшее нас посредством ощущения и аффекта, тогда как реально проговариваемые сообщения не выстраивали связи. Я чувствовал себя психологически привязанным к Наоми, но в то же время не связанным с ней, физически как бы прилепленным к ней, но ментально отчужденным.

В течение встречи я не в состоянии был осмыслить или обдумать этот опыт. В последующие сессии наша работа вернулась в «нормальное» русло, к примеру, была направлена на сложности ее брака, на ее отношения с сыном, на ее прошлый опыт в качестве анализируемой в психотерапии, на трудности, с которыми она принимала мысль о том, что у нее могут быть собственные потребности, и на анализе ее сновидений. И лишь семь лет спустя, после длительного и интенсивного процесса, Наоми и я смогли, уже не диссоциируя этот опыт и не загоняя его в укромное, внутреннее состояние, вновь пережить ту странную близость и одновременное отсутствие коммуникации, которые являются аспектами комплекса слияния.

Комплекс слияния проявляется из базисного поля. Физики считают частицы временными манифестациями или концентрацией энергии поля, составляющего первичную реальность. Сходным образом комплекс слияния является активированным местом фузионного поля.

Подобная активация, похоже, связана с качеством психической жизни - к примеру, с творческой идеей, или развитием эго, или со способностью мыслить или чувствовать, или с самостью и связанной с нею новой идентичностью - выходом из безвременного царства бессознательного и вступлением в жизнь в пространстве и времени. Подобный переход всегда приводит к расстройствам , а расстройство, в свою очередь, оживляет комплекс слияния. При отсутствии контейнирующих отношений - то есть отношений с человеком, эмпатически реагирующим на тревогу, присущую подобному нарушению (обычно в раннем детстве это родитель), - комплекс слияния становится очень сильным и приводит к застывшему состоянию, в котором это психическое качество поля не может воплотиться в материализованную жизнь.

В течение многих лет моей работы с Наоми - до тех пор, пока самость и чувство идентичности не смогли, наконец, воплотиться, - это взвешенное состояние невоплощенной жизни привносило в поле некое мучительное, изводящее нас обоих качество: тот самый материал, который я мельком ухватил на той ранней сессии. Качество это оформилось для Наоми в роковом сне о черной ночной сорочке (глава седьмая). И этот образ олицетворял для нас боль и сложность контейнирования турбулентности комплекса слияния.

Фузионная среда или поле невидимо для нормального восприятия, однако содержит в себе беспорядочную массу непроработанной информации. Рефлексия в данном случае дается особенно тяжело, потому что, в отличие о иных полей человеческого взаимодействия, фузионное поле не генерирует опыта трехмерного пространства, в котором могут иметь место такие процессы, как обмен чувствами или бессознательно передаваемыми фантазиями между людьми. Поскольку не хватает стабильного и годного к употреблению переживания пространства «внутри» или «вовне» другого человека (или себя самого), то не может быть эмпатии или значимой коммуникации. И неважно, что мы можем думать, будто связь с другим существует - мы все равно словно бы находимся в параллельной вселенной, даже если речь идет об общении на простейшие темы. Реакции аналитика и анализируемого постепенно теряют связность, и если один из них делает паузу, чтобы явно подчеркнуть собственное впечатление от смысла высказывания другого, то в шоке обнаруживает, насколько велико разобщение.

Эти два условия - тяга к слиянию и тенденция к дистантности и не-коммуникативности - существуют одновременно: есть и связь на уровне слияния и состояние разъединенности. И то, и другое верно. В философии этот феномен известен как проблема «истинных противоречий», в которых утверждение, что А=-А создает логическую невозможность. В качестве иллюстрации этого состояния воспользуемся рисунком «утки-кролика».

Duck

Рис.1. Утка-кролик 
Утка это или кролик? Слиты мы или полностью разъединены?

Помимо культурных и исторических особенностей комплекс слияния являет собой архетипический паттерн , организующий жизнь «между» известным и неизвестным. Эта неизбежная составляющая - постоянный спутник творческой жизни, и она сопровождает движение из одной «психической территории» в другую - смену работы, трансформирующий духовный опыт, само рождение. Ее можно обнаружить в самом раннем детстве и на более поздних фазах сепарации от материнского объекта или в процессе фундаментальных изменений личности. Для некоторых комплекс характерен и при самых малых изменениях в поведении или отношениях.

Когда активирован комплекс слияния, то сепарация от привычной «безопасной территории» уже установившихся паттернов - или (если речь идет о взаимодействии) сепарация от высказанных или невысказанных желаний или требований другого человека - может привести к крайней и дестабилизирующей тревожности, к компенсаторной ярости и временному нарушению способности к рефлексии и ясному мышлению.

Субъект часто защищается против двусмысленности и безумия комплекса посредством замаскированного и деструктивного теневого поведения. Он может (обычно бессознательно) разыграть желание разъединенности, которое трудно поднять до уровня сознания, к тому же затемненное навязчивым побуждением к соединению.

Подобное побуждение проявляется странным образом, порождая слипание со словами или чувствами другого человека, несмотря на отсутствие переживания коммуникации. Субъект часто создает ложную, симулированную связь, быстро произносит «все понятно» или компульсивно заканчивает фразы другого человека, хотя фактического понимания в общении так и не происходит, - и все это в надежде на то, что холодная бесчувственность и безумная тяга к разрыву связи прошли незамеченными.

К примеру, другой анализируемый, Джон, разговаривал со своей женой по телефону, когда она произнесла «Я люблю тебя», чтобы закончить разговор. Наступила пауза, поскольку Джона внезапно захлестнула тревога. Он знал, что она ждет в ответ его фразы «Я тоже тебя люблю», но он не чувствовал никакой связи с нею в тот момент. «Я тоже тебя люблю», - выдавил он, наконец. Его жена, которая, подобно Джону, провела много лет в терапии, возразила: «Я не чувствую этого», - и тревожность Джона подскочила еще больше. «Прости», - только и мог он промямлить, стремясь закончить разговор как можно скорее.

Придя на следующий день на нашу еженедельную встречу, Джон рассказал мне о телефонном разговоре и о своей тревоге. После нескольких минут обсуждения нам обоим стало ясно, что он избегает глубоко беспокоящего его состояния - того самого, которое к тому моменту я уже мог распознать в своих наблюдениях за моими собственными реакциями и обозначал как комплекс слияния у моих анализируемых.

В эти мимолетные, легко ускользающие из памяти моменты ощутимого присутствия комплекса я осознавал, что нахожусь на грани переживания чего-то, что сильно угрожает моему чувству связности. Я начал отмечать полное воздействие этого «чего-то» на мой разум и тело, чего-то, что прерывает мою способность к ясному различению внутренних и внешних источников невыносимых страданий. Многие годы я избегал этого пугающего состояния, адаптируясь на ментально-рациональном уровне осознанности, как если бы мои восприятия исходили из «верхних» частиц моего существа. И лишь тогда, когда я позволил своему вниманию спуститься глубже в собственное тело и отследить поле, разделяемое с другим, я смог почувствовать это крайне беспокоящее состояние между нами.

Сходным образом и Джон, чтобы избежать собственной тревоги, «поднялся в голову» и попытался представить, что именно жена хочет от него услышать. Чтобы исследовать эту тревогу, я попытался вернуть его назад к чувству, к телу и - подальше от головы. Ему было нелегко переживать пребывание в теле и пытаться добраться до дезориентирующего состояния, от которого он убежал, и сначала он вновь отступил в голову, прибегнув к интеллектуальному подходу: «Я знаю, это о моей матери».

И вновь я попросил Джона вчувствоваться в тело, и он начал говорить: «Если я позволяю себе окунуться в любовь моей жены и ее принятие меня…», - но затем остановился и сказал: «Я не могу. Слишком страшно. Я теряю ее. Я буду чувствовать себя отвергнутым или покинутым». И снова я направил его к телесным ощущениям, велев не терять ментальной связи с дыханием и подмечать, что он чувствует.

«Это сочетание гнева и страха».

«Страха чего?» - спросил я после долгой паузы, и он произнес: «Что меня засосет, и я потеряюсь в ней. Словно бы есть магнетическая тяга, которую я чувствовал во время телефонного звонка. Слиться с ней, пребывая в теле, было слишком небезопасно. Оставаться в голове тоже было страшно, но безопаснее; тогда я не чувствовал этого втягивания в нее и опасности потерять себя. Так всегда между нами. Словно бы какое-то фоновое присутствие, которого я пытаюсь не чувствовать, избегать, но я знаю - из-за этого мне трудно быть полностью с нею. В сексе я боюсь, что лишусь эрекции. Я, действительно, не хочу проникать в нее, я слишком сосредоточен на том, чтобы «сделать все правильно», чтобы чувствовать желание».

«А как правильно?»

«Как она считает правильным».

«А она говорит, как?»

«Нет, я всегда пытаюсь понять это сам, как это было и во время того телефонного разговора».

Затем Джон уточняет свои воспоминания: «Есть между нами какое-то водянистое чувство, словно бы я могу утонуть в этом, не имея ни одной собственной мысли, а думая лишь то, чего хочет она. Только так можно освободиться. Когда это начинается, я ее ненавижу».

Пока Джон пытался убежать в свой разум, он все же чувствовал много хаотичной или непроработанной информации, запрудившей его - его тело - и то «водянистое поле», в котором он неразличимо отождествлен с женой, вовсе не в положительном переживании слияния и любви, но, скорее, чувствуя себя заточенным в тюрьму. В то же самое время он ощущал обширную пустоту душевной дистанции - следствие отсутствия связи с женой, отсутствия какого бы то ни было понимания, рефлексии или эмпатии. Я спросил его:

«Вы очень близки с нею, спутаны вместе в вашем поиске ее чувств и мыслей?»

«Да».

«И вы совершенно отдалены от нее, никакого общения, никакого чувства привязанности?»

«Да».

Джон переживал тот же самый феномен «утки-кролика», который я обнаружил с Наоми. Его сознание не в состоянии было воспринимать логическую невозможность этих «истинных противоречий», не распахнув дверей навстречу предельному смятению и страху «исчезновения в ней и полной потери себя», угрожавшему его чувству существования.

Рациональный ум с его проективными формами сознания по природе своей неспособен к восприятию этих глубоко хаотичных полей, которые, похоже, существуют еще до способности к дифференциации эмоциональной жизни. Ментальный уровень, таким образом, становится побегом от поля. Только тогда, когда поле замечено и задействовано, то, что когда-то казалось хорошей коммуникацией, скажем, интерпретация или утверждение о чьей-то зависти, начинает видеться судорожной попыткой соединить края огромной пропасти, через которую оба человека переговаривались, не умея пережить этот зазор с подлинной эмпатией или пониманием.

Эта расщелина - олицетворение архетипического ядра комплекса слияния. Это наводящее ужас, травматическое состояние, которое несколько анализируемых характеризовали как страх «пустоты, вакуума, лакуны», «бездны», состояния «небытия», «белого ничто» или «бездонной ямы» или «всасывающего демона». Некоторые подыскивали для описания архетипические образы, такие, как темные аспекты индийской богини Кали или анатолийской Великой Матери, Кибелы, лучше всего отражающие подобный опыт.

Переживание такого опыта бездонной пропасти в общении с другим человеком часто приводит к интенсивному чувству вины или обвинению в попытке отделиться от того, что ощущается как опасная ненасытность «другого». После того, как человек открывается навстречу чувствованию поля, нередко он испытывает головокружение, казалось бы, говорящее ему: «Это неприемлемо», - как будто бы тело бунтует против ужасного состояния, и чувствует потребность спасти от него другого человека. Поле может ощущаться как нездоровое, гнилостное, так что каждая клеточка тела стремится скрыться от него. И если настаивать на пребывании в поле, «опоре на него», то можно испугаться, что заразишься «липкостью», словно бы испускаемой телом другого человека. Будто бы взломаны какие-то мощные табу.

Перемещение пустоты в другого - это защита от понимания того, что пустота есть качество поля, субъектами которого являются оба. Для обоих участников характерна тенденция делать вид, что промежуточного поля не существует, словно бы заговорщически говоря: «Ничего не происходит», поскольку видеть поле и испытывать агонию «невозможных» противоположностей слишком беспокойно и страшно. Психолог и философ Стивен Розен исследовал это состояние, рассматривая греческое понятие Апейрон - в разных вариациях мыслимое как безграничный, беспредельный, неопределенный, непостижимый или неоформленный поток противоположностей, - нечто, чего западная мысль избегала в течение, по крайней мере, двух тысяч лет.

Вдобавок, наша культура сейчас находится в переходном периоде и в момент этого перехода комплекс слияния повсеместен. Ибо культуры тоже оказываются субъектами фузионного поля, которое активируется, как только общество больше не может хорошо адаптироваться к коллективным потребностям, и это вызывает широкое проявление комплекса слияния у принадлежащих к этой культуре индивидуумов. Индивидуация - этот «врожденный [императив] живого существа, призывающий к полному воплощению, к становлению подлинно собою в эмпирическом мире пространства и времени» - выдвигает новые требования сознанию и требует нового отношения к себе и другим. Но, как только новое сознание и структура самости консолидированы, комплекс слияния постепенно вновь вводится в фузионное поле и становится в гораздо меньшей степени заботой отдельного человека.

Может показаться, что этот комплекс бывает только патологическим. Однако, на культурологических и индивидуальных примерах мы увидим, что комплекс слияния - это ворота, через которые должна пройти любая новая форма сознания и связанная с нею самость (та структура, которая пестует чувство идентичности и порядка в человеческой жизни), всякий раз, когда речь идет об устойчивом изменении в пространстве и времени и, что самое важное, если это изменение существует как воплощенный опыт.

* * *

Обычно чем ближе мы подступаем к сердцевине любого комплекса, к неизвестному архетипу perse, тем более мы переживаем нуминозность. Термин этот, предложенный в 1927 Рудольфом Отто в его «Идее Священного» для обозначения священных эмоциональных переживаний - таких, как Благоговение, Красота, Свет, Ужас, Трепет, Страх и т.п. - описывает природу глубоких, архетипических переживаний. Переживание нуминозности - это «конфронтация с силами не этого мира. Это «Всецело Иное», существующее за пределами нормального опыта и не поддающееся описанию в его терминах; пугающее, начиная от абсолютного демонического ужаса и через трепет доходящее до тончайшего величия; и привлекательное, обладающее непреодолимой силой притяжения, требующее безусловной преданности». 

Обычно комплексы могут стимулировать встречу с нуминозным в его негативной форме. Если речь идет о комплексе слияния, негативная нуминозность особенно прочна и цепка и трудно поддается трансформации, проявляясь в крайней тревожности, которой сопровождается сепарация любого рода. Это переживание может приближаться к понятию Джеймса Гротштейна о черной дыре психоза как о «переживании беспомощности, дефекта, ничто, нуля, выражаемого не просто в виде статической пустоты, но в виде направленного внутрь взрыва, центростремительной тяги к вакууму». Иногда мы стремимся найти безопасную гавань и прячемся от глубоко тревожной негативной нуминозности путем диссоциации от осознания противоположной фузионной тяги к объектам через побег от общения, подобный аутистическому. Такая диссоциация обычно принимает форму крайнего расщепления между умом и телом и укрытием в пассивном фантазировании. Однако встреча с дезорганизующей энергией архетипа на сознательном уровне может часто развернуть к положительной форме проявления, т.е., к благоговению, тайне, любви, красоте и состраданию.

Просто потрясающе, что попытки встретиться с хаосом, а не отмежевываться от него, могут вызвать к жизни удивительные перемены. Ибо нуминозное, даже в своей негативной форме, все равно - священная энергия архетипа. Аналитический процесс может стать медиатором подобной перемены, как говорил Юнг: «Вы вытаскиваете наружу то, присутствие чего чувствуете в человеке». Если мы способны ощутить позитивную нуминозность, то есть «свет» в человеке, то мы помогаем реальности этого света воплотиться, и, таким образом, мы будем подпитывать веру анализируемого в его или ее собственные архетипические ресурсы. Если же такого восприятия мы лишены - особенно если мы не знаем, как нуминозное связано с нарушениями при его воплощении или если мы не имеем опыта превращения негативного нуминозного в его положительную форму, то мы становимся совсем другим контейнером и выстраиваем иные объектные отношения, чем тот, кто подобным опытом наделен.

Обычно человек не приходит к осознанию своего комплекса слияния через обычные аналитические процедуры, такие, как свободные ассоциации или интерпретация снов или переноса. Восприятие аналитиком состояния ума или тела анализируемого или поля, в котором они оба находятся, должно взять на себя лидирующую роль.

В ходе этой книги я буду пользоваться выражениями типа «смотреть в поле», «видеть сквозь поле» или «видеть поле». Речь идет о способах чувствования, которых можно достичь с помощью особой формы «неординарного восприятия», которое само по себе есть функция сознания, отличная от рациональной, линейной формы осознавания, заправляющей нашей культурой, по крайней мере, три последних столетия.

В каком-то смысле, увидеть феномен комплекса слияния можно только после того, как исчерпаны рационально-дискурсивные средства понимания. Только тогда оказываешься достаточно затронутым полем вместе с анализируемым, чтобы почувствовать, что же там есть. В моем опыте это видение никогда не передается интерпретацией, основанной на теории развития. Его можно, скорее, передать утверждением о существовании того, что мы воспринимаем - неважно, глазами ли, чувствами, телесными ощущениями, обонянием или слухом.

С опорой на личные отношения или глубокую систему убеждений, человек может суметь сохранить подлинность собственного чувства в постижении «невозможных» противоположностей. Фактически, его борьба оказывается переходом к новому «я», поскольку нуминозное начинает мерцать внутри. И когда аналитик сумеет увидеть нуминозную энергию (посредством неординарного восприятия, которое развивается из визуальных, кинестетических переживаний или чувств), то состояние крайнего хаоса, переживаемое человеком, может достаточно успокоиться, чтобы процесс воплощения новой самости стал жизенной реальностью.

Довольно сложно не призывать человека к «героическому» акту сепарации от чрезвычайно деструктивного поведения или от слияния с другим, хотя он (или она) в действительности не в состоянии накопить энергию практически ни на что, не говоря уже об изменении своей жизни. Лучше всего в таких случаях помогает позиция очевидца, чувствующего пределы понимания человека и способного посочувствовать страданиям, и, кроме того, обладающего верой в процесс, посредством которого пытается воплотиться самость.

В случае адекватного контейнирования посредством таких объектных отношений - то есть таких условий, в которых существует достаточная степень коммуникации, гармонии и понимания между субъектом и объектом, - это движение из безвременья во временное существование формирует творческий переход, в результате чего появляется новое чувство идентичности и новый опыт внутреннего «я». Однако, если, как это часто происходит, контейнер, призванный облегчить переход, не справляется с задачей, то комплекс слияния производит обратный эффект: препятствует воплощению самости в пространственно-временную жизнь. 

Смысл обнаружения присутствия комплекса слияния таков:

а) аналитик добивается способности понять и оценить силу психотической тревожности, столь разрушительно действующей на чувство существования анализируемого. Тогда аналитик может более бдительно относиться к деятельности, запускающей в ход эту тревожность.

б) многие аналитические процессы наталкиваются на преграды до тех пор, пока комплекс слияния (который может вполне спокойно существовать наряду с разнообразием менее хаотичных, но все же чрезвычайно сложных состояний, таких, как пограничное, нарциссическое или диссоциативное) не начнет ощущаться в здесь-и-сейчас аналитического процесса. Это может обладать могущественным трансформирующим эффектом, сродни чудодейственным целительным способностям алхимиков, приписываемым их таинственному эликсиру.

в) даже если взаимное переживание - что оптимально - не достигнуто, все равно осознание аналитиком присутствия комплекса слияния может вызывать бессознательное уменьшение защит анализируемого против осознания своих фузионных состояний и связанного с ними отсутствия близости (relatedness).

г) комплекс слияния - это теория, помогающая нам увидеть то, что легко ускользает от нашего нормального восприятия, те темы, которые редко, если вообще когда-нибудь, проявляются через работу с личной историей или интерпретацию снов или интерпретацию переноса.

Нижеследующий список - в подробностях рассмотренный далее на страницах этой книги - суммирует основные особенности комплекса слияния со специальными отсылками к терапевтической ситуации. «Первичные признаки» являются основными в переживании комплекса слияния. «Дополнительные признаки» также существенно важны для идентификации и переживания комплекса слияния, но сами по себе не полностью охватывают его природу. Однако осознание любой из этих дополнительных особенностей часто бывает первым намеком на присутствие комплекса слияния.

ПРИЗНАКИ КОМПЛЕКСА СЛИЯНИЯ

ОСНОВНЫЕ

1. Одновременность тяги к слиянию и отсутствия коммуникации

Когда комплекс слияния доминирует в поле между двумя людьми, то тяга к слиянию и тенденция к дистанцированию и отсутствию общения существуют одновременно. В одно и то же время - и связь до полной слиянности и состояние разъединенности. В философии это известно как проблема «истинных противоречий».

2. Дезорганизующая природа архетипического ядра комплекса

Архетипическое ядро комплекса наводняет поле хаотической энергией, которая пугает субъекта потерей связности и идентичности.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ

1. Сепарация, крайняя тревожность и потеря энергии

Попытка отделиться от чувства физического слияния с человеком или со знакомой схемой поведения ведет к переживанию дезорганизующих, психотических энергий архетипического ядра комплекса слияния. В субъекте это создает отсутствие связности (когерентности) и радикальное снижение энергии. Это может сопровождаться сильным стыдом перед лицом неспособности иметь дело с, казалось бы, тривиальными вещами, - такими, как оплата счета, вполне по средствам, но просроченного.

2. Скрытая и чрезвычайно пассивная фантазийная жизнь

Чтобы избежать опыта встречи с дезорганизующим воздействием комплекса слияния человек прибегает к помощи пассивного фантазирования, и посвящает ему зачастую помногу часов в день. Эта насыщенная фантазийная жизнь обычно хранится в строгой тайне, и аналитику чрезвычайно сложно обнаружить ее.

3. Отсутствие пространства, препятствующее продуктивному использованию проективной идентификации

Трехмерное пространство ощущается как нестабильное или несуществующее в поле комплекса слияния; следовательно, отсутствует контейнер, который мог бы помочь различить «внутреннее» и «внешнее». Следовательно, проективная идентификация - процесс, при помощи которого воображение аналитика частично создается или индуцируется отщепленной воображаемой жизнью анализируемого, - оказывается фрагментарной или совсем не присутствует в качестве полезной модальности.

4. Нарушенное тонкое тело и использование суррогатной кожи

Посредством неординарных форм видения, чувствования или кинестетических переживаний можно ощутить, что человек с мощным комплексом слияния обладает разорванным или как-то иначе поврежденным тонким телом - контейнером внутренней жизни, существующим «между» умом и телом. «Суррогатные кожи», такие, как ненависть к самому себе, диссоциация, мышечная ригидность и пассивные фантазии формируются как защитные контейнеры против внутренних или внешних вторжений.

5. Мощные и чрезмерные формы нарциссизма

Когда комплекс слияния силен, то присутствует мощная форма нарциссизма (более примитивного, чем обычный для нарциссических расстройств и приближающийся к так называемому первичному нарциссизму). Это может принять форму «структуры мыльного пузыря», в которой анализируемый одновременно является оратором и слушателем. От человека может исходить некоторая странность, подобная той, что часто сопровождает психотические процессы.

6. Страх, гнев и обвинение

Внутри поля комплекса слияния человек может быть охвачен сильным гневом, по своей деструктивной природе сродни «дорожной ярости»1), а также крайним страхом. Взаимодействие с другими сильно ограничено обвинениями, ибо признание вины за кем-то - валюта комплекса, не допускающая возможности проживания конфликтующих точек зрения.

7. Внезапные скачки или прерывность переживания

Когда оживлен комплекс сращения, то один или оба человека могут испытывать внезапный эмоциональный скачок: эмоции, пробужденные встречей, резко скачут от момента к моменту. Это может сбивать с толку или пугать.

8. Отвращение (abjection)

Когда поле комплекса слияния сильно констеллировано, то довольно распространен страх заражения жалким, отвратительным состоянием другого (например, его или ее сумасшествием), принимающий форму безграничной идентификации с архетипом.

9. Непрожитая жизнь и унижение

Мощь комплекса слияния создает в человеке огромные пустыри непрожитого потенциала, и в результате порождает сильное чувство униженности.

10. Типичные реакции аналитика

а) аналитик стремится диссоциироваться от поля отношений, потому что присутствие в нем путает и оказывается болезненным - как ментально, так и физически. Физическая боль может быть крайне острой - давление или даже резкие боли в голове, груди или животе. Ментальное замешательство нарушает способность к созданию внутреннего порядка. Часто ментальный и физический уровни боли перекрещиваются, и их невозможно различить друг от друга;

б) аналитик чувствует себя пустым, тупым и омертвевшим к восприятию любого душевного или физического состояния. В своей немоте аналитик вдруг может почувствовать себя контролируемым или заключенным в заточение некой безличной силой, которой невозможно ответить.

в) психотические процессы в поле ведут к чувству странности; к примеру, когда аналитик говорит, даже если кажется, что его слышат и регистрируют сказанное, то услышанное часто не соответствует тому, что имелось в виду. Это изматывающее и сбивающее с толку качество взаимодействия может привести к сильным негативным реакциям аналитика.

г) аналитик стремится диагностировать своего анализируемого как нарциссического, шизоидного, обсессивно-компульсивного, диссоциативного, шизоаффективного или пограничного пациента. Однако, несмотря на возможное присутствие подобных состояний, требующих лечения, последнему препятствует множество обстоятельств, пока, наконец, сознательно не будет учитываться поле комплекса слияния. К тому же многие из так называемых «анти-терапевтических» реакций пациента в аналитическом процессе, а также другие серьезные формы сопротивления являются артефактами комплекса слияния, и могут уменьшиться или исчезнуть, как только комплекс идентифицирован.

11. Непатологическая природа комплекса слияния

Как только аналитик способен более сознательно выносить комплекс слияния и «пригибаться под» его поле, оппозиция слиянности и отдаленности может стать сознательной и превратиться в последовательный ряд состояний. Это порождает начинающееся осознание того, что в эффекте «невозможных противоположностей» присутствует, помимо патологии, нечто еще. Когда чувство присутствия хорошего контейнера внутри многомерного поля еще сильнее укрепляется, оппозиции могут мельком быть увидены вместе. И это в особой степени приоткрывает возможность более глубокого осознания того, что комплекс слияния - нечто гораздо большее, чем патология: это потенциальные врата к новой форме как эго-сознания, так и самости.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1) Специальный термин, применяемый в Америке для обозначения волны ярости, охватывающей водителей в сложной и конфликтной дорожной ситуации, результатом которой может быть потеря контроля, драки между водителями и т.п. (Прим.пер.)