Зигмунд Фрейд в своих трудах и клинических «историях» фокусировался преимущественно на динамике индивидуальной душевной жизни и не стремился сделать семью (как единую систему) самостоятельным предметом исследования. Тем не менее, его вклад в психологию и психопатологию семьи, а также в семейную психотерапию, сформировавшуюся уже после его смерти, признается, как психоаналитиками, так и представителями альтернативных психотерапевтических направлений. Значение ранних стадий онтогенеза для формирования характера и психопатологических предпосылок развития личности, детско-родительские отношения как структурообразующий фактор этого развития, роль, отведенная в нем механизмам идентификации и интроекции, динамика Эдипального конфликта…  – перечень внутренне связанных тем, обсуждение которых способствовало появлению не просто новаторского учения, но, по сути, нового психологического мышления, может быть продолжен. Все эти и др. революционные идеи послужили стимулом к осмыслению и изучению феномена семьи как особой сферы психической реальности, закономерности которой несводимы только к суммарным эффектам взаимодействия изолированных индивидуумов, как, впрочем, и к фундаментальным законам функционирования общественной макросистемы, ячейкой которой семья провозглашалась.

Теория объектных отношений стала развитием и углублением ряда классических фрейдовских постулатов и, не отказываясь от собственной родословной, сохранила преемственность и связь с «отцовской» доктриной. М.Кляйн, Д.Винникот и др. аналитически-ориентированные исследователи детства довели до логического завершения фрейдовский проект реконструкции ранних воспоминаний и переживаний, сосредоточившись на отношениях первого года жизни. В эту, почти мифическую, сферу, где фактам соответствуют иллюзии (те иллюзии, из которых, собственно и проистекает все, что позднее мы считаем фактами), Фрейд заглядывать не решался  – видимо, считал попросту невозможным сделать это, сохраняя научную объективность.

Позднее (1960-е гг.) сторонники системного подхода в психотерапии и основатели системной семейной терапии сформулировали ряд важнейших теоретических постулатов и разработали новаторские методы, полемизируя с Фрейдом. Патриарха психоанализа критиковали за то, что он в своей практической работе не рассматривал семью как единое системное целое и не учитывал циркулярные принципы взаимодействия членов семьи. Новые перспективы терапевтической практики открывались ценой отказа от трансфера, как основного объяснительного принципа в терапии, а, как известно, «перенос-контрперенос»  – в психоанализе конструкт сакральный, неприкосновенный: извлеки этот опорный блок, и рушится все здание. При некотором антагонизме между психоанализом и семейной психотерапией, главным образом опирающейся на кибернетику, общую теорию систем и коммуникативистику, очевидно, тем не менее, что многие положения системных концепций семьи были сформулированы в процессе переосмысления фрейдовского учения, чтения «между строк» и конкретизации важнейших «обмолвок» гения. Так, например, классический случай «маленького Ганса»  – что неоднократно обсуждалось в литературе по семейной психологии  – уже содержал в зачатке многие интерпретационные приемы, объяснительные схемы и методы, которые позднее более дифференцированно использовались «системщиками». Такие концепты, как «триангуляция», «дисфункциональная вертикальная коалиция», «символическая функция симптома» и др., могут вполне обоснованно рассматриваться как продукты переинтерпретации тех работ Фрейда, где он предлагал изучать «чисто человеческие и социальные обстоятельства жизни пациентов» также тщательно, как и симптомы их расстройства, под тем же углом зрения, в неразрывной функциональной взаимосвязи. Величие Фрейда в том, что его высказывания не только разошлись «на цитаты», но и неоднократно находили новое/иное понимание.

На мой взгляд, огромное значение для психологии семьи и, в частности, для прояснения генеалогии этой науки, имеют три семейные истории, рассказанные Фрейдом: случай Доры, случай «маленького Ганса» и «Человек-Волк». Эти три случая замечательно дополняют друг друга, описывая субъектов с разными поло-возрастными характеристиками (девушка, мальчик, молодой человек) и с различной симптоматикой. Важнейшие для психологии семьи выводы, проистекающие из анализа этих случаев, я сформулирую в виде следующих тезисов.

1. Симптоматика идентифицированного пациента может трактоваться как символическое отражение его нарушенных внутрисемейных отношений, симптом  – символ, обозначающий брешь или изъян в этих отношениях. Подобрать ключ к пониманию симптома значит найти недостающие или слабое звено в семейной системе, «ахиллесову пяту» семьи. Так, хроническое заболевание отца Доры и болезненные состояния самой Доры символизируют различные аспекты неблагополучной семейной ситуации: «заморозки» в супружеской подсистеме и наличие тайной структуры отношений, размыкающей границы семьи и угрожающей ее стабильности («дружба» отца с супругами К). В свою очередь, страхи маленького Ганса отражают тревогу и напряженность в отношениях его родителей.

2. Симптоматика идентифицированного пациента может трактоваться как символическое отражение установившейся в семье структуры власти, иерархии и либо поддерживает эту иерархию, когда ей что-то угрожает, либо служит средством ее подрыва, бунта, саботажа.

3. Симптоматика идентифицированного пациента служит средством (инструментом) влияния на взаимоотношения между другими членами семейной системы, дестабилизируя их или восстанавливая нарушенный баланс. Так, симптоматика маленького Ганса, развившаяся после рождения его сестры, обеспечивает ему тревожное внимание родителей и служит их сплочению в заботе о нем.

4. Власть в семье неким неизвестным ребенку образом сопряжена с сексуальностью; взаимодействие между родительской и детской подсистемами регулируется, а внутренние границы семьи  – поддерживаются сексуальными запретами. Детский кошмар Сергея Панкеева (Человека-Волка)  – пирамида из забравшихся друг на друга волков  – метафора не только коитуса родителей, но и властной вертикали в семье: сексуальность и власть переплетены в жизни семьи и изгнаны / вытеснены из детского сознания.

5. Власть в семье имеет форму знания, осведомленности (прежде всего, о происходящем в сексуальной сфере), а неведенье  – это, соответственно, отсутствие (лишение) властных полномочий.

В западноевропейской культуре далеко не каждый член семейной системы может претендовать на знание. Ведь знать, в особенности то, что сакрально и относится к самим истокам и основаниям системы, значит располагать властью. Некоторые вещи, в которых как раз и обнаруживается ключ к тайнам семейной системы, ребенку, в силу его положения в этой системе, видеть и знать не дозволено. Нелегитимное получение ребенком таких запретных знаний (при первичной сцене) опасно как наказуемое посягательство на устои семьи, как угроза установленной в ней структуре власти.

6. То, что скрыто, тайно, не допущено в детское восприятие / сознание или изгнано из него, определяет структуру индивидуальной памяти, создавая необходимость во всевозможных смещениях, перекрывающих воспоминаниях и парамнезиях. Семейные тайны и призванные «покрывать», вуалировать их семейные мифы оказываются важнейшими факторами формирования личности, ее Эго, самосознания или, пользуясь более поздней, постфрейдовской терминологией, идентичности и личностного мифа.

7. Фрейд констатирует наличие явных и скрытых структур отношений в семье. Наряду с явной, «фасадной», предъявляемой для обозрения структурой, анализ позволяет выявить скрытую, как правило, нелегитимную подструктуру, элементы которой (друзья семьи, любовники) могут находиться за формально установленными границами семейной системы.

8. Симптоматика идентифицированного пациента обуславливается его положением в скрытой структуре отношений или является результатом болезненного соприкосновения с такой структурой (Примером может служить положение Доры в скрытой / тайной структуре отношений между ее отцом и супругами К, отведенная ей в этой нелегитимной системе роль объекта обмена, «разменной монеты»).

9. Фрейд одним из первых показал патогенное значение семейных тайн. Ими «болеют», причем разгадка не всегда означает исцеление. Каждый человек  – «Эдип», а его семья  – сфинкс, загадки которого разгадывать и мучительно, и опасно, но так уж «на роду написано». В лучшем случае, на помощь в этом нелегком деле приходит психоаналитик.

Такая западноевропейская история семьи с поистине античными мотивами просматривается сквозь ткань трех семейных историй, рассказанных Фрейдом.