Страхи и опасения

Перспектива практики в Онкоцентре внушала ужас. Сильнее всего было чувство вины: как же так, почему на этих людей обрушилась такая страшная беда, а у меня все в порядке. У меня трое детей, и я очень хорошо помню свои ощущения, когда врач в детской больнице равнодушно сказала, даже не глядя на меня: «Это не лечится, хотите забирайте, хотите – оставляйте». У нас обошлось, оказался банальный вирус. А у них – нет. От этого хотелось спрятаться, не знать, не видеть.

Важным открытием оказался курс психосоматики, забрезжило что-то вроде «никому ни с того ни с сего кирпич на голову не падает». Стало казаться, что можно что-то делать, бороться со смертью, помогать. Но это был самообман, все та же попытка спрятать голову в песок, шаманские пляски и заклинания духов.

К началу практики я подошла в практически обнуленном состоянии. Четверо похорон за полгода – слава Богу, не у нас в семье, но очень, очень близко. За два месяца до сессии я прошла тренинг на тему «Работа с горем и травмой» в рамках специализации как детского терапевта.  Вот это была реальная поддержка, я получила оружие для борьбы, тревога стала не то чтобы отступать, а как-то съежилась. Но все равно, было очень страшно.

Я представляла себе полутемные, пропахшие тряпками и мочой больничные коридоры, так хорошо знакомые мне по собственному опыту, замученных и отрешенных матерей, деток, с явными признаками болезни на личиках. И всепроникающее ощущение горя и безнадежности. А мы – такие здоровые, благополучные, без проблем – как мы сможем заглянуть им в глаза? Как я смогу говорить с матерью, к чьему горю даже немыслимо «присоединиться»? Но я все-таки пришла.

Все оказалось и проще, и сложнее. Ничем таким в светлых чистых коридорах не пахло, разве что вкусной едой из кухни, лысые детишки с визгом гонялись друг за другом, прыгали в игровой на мячах, азартно пуляли на игровых приставках. А то, что они на инвалидных колясках, и поголовно пристегнуты к капельницам – так оно и не заметно почти. Только мамы с детскими колясками, гуляющие по коридору, выглядят слишком сосредоточено, такого выражения на лицах  в парке не встретишь.

Я бодрилась, вооруженная недавним тренингом, улыбалась деткам, пыталась даже поддерживать своих коллег, явно подавленных увиденным. И мы пришли на подготовку.

Я очень благодарна руководителю практики Светлане Климовой за бережное, вдумчивое и спокойное отношение к нам, благодаря этому мы смогли разделить свои страхи, сбросить часть тревоги, занять ту самую «терапевтическую позицию», без которой невозможно выходить к клиенту. Мне удалось проговорить  свою боль последних месяцев, я получила столь необходимую мне поддержку коллег и почувствовала себя в силах дать что-то другим людям. Потому что опустошенный терапевт бесполезен и даже опасен «в поле».

Дашка и воздушные шарики

Дашка напрыгнула на меня прямо в коридоре. Она как будто сидела и ждала, пока я появлюсь. Схватила за рукав и горячо зашептала прямо в лицо: «А вы психолог? А можно с вами поговорить? Мне очень надо!»

Мы нашли место в коридоре. Ни о каком сеттинге здесь и речи быть не может, просто сели за парту и повернулись задом ко всему миру. Даша немного успокоилась, и я смогла её разглядеть. Худенькая, длинноногая девочка-подросток, на голове – цветная бандана, лицо немного асимметричное, поэтому улыбается как будто половиной рта. Никогда бы не подумала, что она так серьезно больна. Но у неё неоперабельная опухоль в районе сонной артерии. Она про все говорит «Слава Богу!». «Слава Богу!» что опухоль поддается химиотерапии, «Слава Богу!» что удалось сюда попасть, что мама тоже здесь, а то, что волосы выпали – не беда, новые отрастут, ещё лучше. Такое впечатление, как будто она меня успокаивает, чтобы мне тоже не было страшно. Наверное, ужас все-таки плеснулся в моих глазах, когда я услышала про неоперабельную опухоль.

Я спрашиваю её, о чем бы она хотела со мной поговорить. Понимаете, говорит Дашка, мне вечером становится так страшно, что просто жуть. – А чего страшно-то? – спрашиваю я. – Что плохо будет, отвечает она и вся съёживается.

Оказывается, несколько дней назад она почувствовала вечером приступ паники: у неё заколотилось сердце, затошнило, закружилась голова. Связано это с мыслями о последствиях химиотерапии, она боится, что её будет тошнить, она много видит и слышит подобных впечатлений вокруг.

Я внимательно слушаю её, расспрашиваю о подробностях её ощущений, о болезни, о том, что она думает про свой диагноз. Спрашиваю о семье – Даша сразу оживает, начинает  взахлеб рассказывать о доме, об отце, о брате, даже воспоминания о доме приятны и утешительны. И смотрит на меня с ожиданием: ты мне сможешь помочь?

Я вспоминаю об одном нехитром упражнении, которое мы делали на занятиях по нарративной терапии: про воздушные шарики радости. Мне кажется, что более всего Даше сейчас необходим ресурс, надо дать ей «светлой стороны Силы», подпитать, чтобы ей было легче бороться со страхом смерти. В том, что за её паникой стоит страх смерти, я не сомневаюсь. Позже её мама скажет мне, что когда Дашу везли после пункции, она, ещё не отошедшая после наркоза, твердила «Не хочу умирать!». Сама она этого не помнит.

Закрой глаза, говорю я специальным, «таинственным» голосом, и представь себя в таком месте, где тебе хорошо, спокойно, безмятежно, где тебя абсолютно ничего не тревожит. Совсем не удивительно, что таким местом оказывается гостиная комната у Даши дома. В моменты наибольшей опасности люди, как правило, кидаются домой. Окажись в этой комнате, продолжаю я колдовать, принюхайся к её запаху, почувствуй обивку на кресле, послушай, как бормочет телевизор. А теперь опиши мне, что ты видишь, слышишь, чувствуешь.

Даша начинает рассказывать, лицо её розовеет, она машет руками, показывая мне, где стоит мебель, смущенно улыбается, когда обнаруживает у себя на ногах розовых плюшевых зайцев. Все это не открывая глаз. Она «переместилась» полностью. Отлично, говорю я, а теперь скажи, какого цвета это ощущение покоя? – Коричневого, – отвечает умиротворенная Даша. – Сделай из этого ощущения облачко у себя над головой, коричневого цвета, привяжи на ниточку и держи. – Хорошо, улыбается она. – Открывай глаза. Ну, как? – Ещё! – выдыхает Даша.

Господи, как же ей надо вырваться отсюда, как она хочет домой, к привычным вещам и запахам, к своей черепахе, как она соскучилась по отцу и брату, как ей плохо и страшно здесь, а ведь нужно ещё и не показывать виду, чтобы не расстраивать маму.

– «Теперь представь себя в месте, где ты абсолютно счастлива…» – Я продолжаю шаманить.

Облачко счастья оказалось цыплячье-желтым и пушистым. Даша в своей комнате, сидит в кресле и слушает плеер. Потом она вспомнила, как победила на конкурсе красоты в пионерском лагере, и сделала ярко-голубое облако своего триумфа.

С тремя шариками над головой Даша чувствовала себя гораздо уверенней, и я решила предложить ей вглядеться в свой страх, попробовать его «узнать», послушать, что он говорит. Я полагала, что чувство облегчения –  временное, и растает, как только ситуация опять станет угрожающей. Страх – это всегда угроза жизни. И пугает, прежде всего, неизвестность, что-то непонятное, темное, неопределенное. Когда человек встречается лицом к лицу со своим страхом, он становится более доступным пониманию, более конкретным, и, как следствие – менее опасным.

Дверь в неизвестность

Я опять погрузила Дашу в медитативное состояние, и провела её через лес (который символизирует бессознательное) к дому. Она вошла в дом (это она сама, её Душа, её внутренний мир) и оказалась в коридоре, в который выходило несколько дверей. Даша сама могла решать, открывать ей двери или нет. За первой дверью было её прошлое (эта дверь была стремительно распахнута), за второй – настоящее, за третьей – будущее. Вот в будущем и начались проблемы. Будущее страшило, именно там прятался Дашин страх, она не знала, что там увидит.

Но все же, Даша оказалась настоящим бойцом. Она собралась с духом и открыла третью дверь. «Ой! – завопила она. – Это же библиотека!» Она оказалась в большой высокой комнате, все стены которой были уставлены шкафами с книгами.  Оглядись кругом, сказала я, не торопись. Что ты чувствуешь сейчас? «Мне все любопытно, я хочу посмотреть, что это за книги». Даша открыла несколько книг, но ничего в них не поняла, почувствовала только, что ей очень интересно. Я дала ей немного времени побыть в этой комнате и спросила, не хочет ли она вернуться обратно. Даша согласилась, она вышла из «комнаты будущего», прошла через лес и вернулась ко мне.

Выглядела она сейчас, как будто после бани: распаренная, разомлевшая, немного утомленная. Её клонило в сон. Я спросила, не устала ли она. Она сказала, что нет, только шевелиться лень. А как твой страх? Я его не чувствую. Что ты думаешь по поводу увиденного? Почему там оказались книги? «Я думаю, –  сказала отважная путешественница, –  что я должна узнать много нового и очень важного в будущем. И это не страшно, а очень интересно».

Наше время истекло, я попрощалась с Дашей и проводила её до палаты. Навстречу нам вышла её мама, маленькая, худенькая женщина, она явно тревожилась. Дашка только махнула ей рукой и завалилась спать. А мы вышли в коридор поговорить.

Я сказала ей, какой Даша чудный ребенок, как много у неё оптимизма и отваги, и что, по-моему, это большая заслуга родителей. Она ощутимо расслабилась, и стала говорить, как тяжело все время слушать выговоры от медперсонала, рассказала, как пыталась выяснить, нормально ли, что ребенок боится, и как все от неё отмахивались. Я, как могла, постаралась её успокоить, сказала, что это совершенно естественно – бояться, особенно, когда не с кем поговорить о своих страхах. И что она совершенно права в том, что обсуждает с Дашей её диагноз,  перспективы лечения, что не боится в открытую говорить на такую непростую тему.

Мне казалось, что я буквально чувствую, как она жадно впитывает мои слова. Несмотря на ужасающую скученность и «коммунальность» жизни в детском отделении, мамы практически оставлены наедине со своими тревогами, с безумным страхом за жизнь ребенка, с ощущением своего бессилия и вины. И любое доброжелательное слово в этих обстоятельствах – как глоток воды в пустыне.

Мы распрощались, я пообещала вернуться через неделю.

«Волшебница»

Во второй раз идти было гораздо легче: внутри ничего не сжималось, я знала, что меня ждет Дашка, и торопилась к ней. Когда я пришла, Дашка уже подпрыгивала у двери палаты. Помогло, помогло! Ни разу не было страшно, а шарики она с собой носит просто потому, что нравится. Я спросила, не хочет ли она ещё поработать со своим страхом, узнать его поближе. Даша и хотела, и опасалась, и явно ждала повторения чуда. И опять я вначале предложила «поработать на ресурс».

Есть такое упражнение – «Волшебница», я его часто использую как с диагностической, так и с терапевтической целью. Суть его в том, что клиент рассказывает о своих желаниях, а терапевт старается их нарисовать. Чтобы чудо произошло, клиент должен представить желаемое как можно более подробно, в деталях и красках (идеально – со звуком и запахом), а терапевт должен стараться не привносить ничего своего, очень точно идти за клиентом. Впрочем, как и всегда в нашей работе. Очень часто после такой работы желания начинают исполняться.

Даша попросила собаку, типа спаниеля, потом своего котенка Барсика, и уже собиралась просить черепаху, но тут я её остановила. Мы тут зоопарк открываем, или желания исполняем? Даша опомнилась, и попросила нарисовать себя здоровую, в Новый Год под елкой с подарками. Очень подробно были описаны новые длинные волосы, розовые губы, румянец на щеках. Платье, туфли, подарки каждому члену семьи, включая Барсика.

Мне представляется очень важным начинать тяжелые исследования (к каким, без сомнения, относится контактирование со своим страхом) с работы на ресурс. В конце концов, любая экспедиция начинается с заготовки припасов. Обращение к своим желаниям, разглядывание своих внутренних «сокровищ» является мощной базой, энергетическим источником для того, чтобы прикоснуться к тяжелым, зачастую, травмирующим переживаниям. Часто терапевты забывают об этом нехитром правиле, когда приглашают своих клиентов поговорить о чем-то больном.

Заполнив свой резервуар любви, мы с Дашей могли взглянуть в лицо страху.

Что такое грех?

Мы стали рисовать страх. Сначала он выглядел как бесформенное черное пятно с яркой голубой полосой внутри. «Это потому, что даже в самом черном должно остаться что-то хорошее» –  прокомментировала Даша. Потом начали проявляться детали.

Оказалось, что весь Дашкин страх состоит из разнообразных запретов – того, что Даша считала «грехом в себе». Нельзя было: кричать на людей, ругаться матом (эти слова она даже мысленно произнести не может, обозначает одной буквой), сердиться, обсуждать кого-нибудь, спорить со взрослыми… И так далее, всего девять полок, уставленных пиктограммами «грехов». Обсуждать их было удобно – все на виду.

1. Даш, а как ты думаешь, сердиться правда никогда нельзя?
2. Ну, наверное, когда-нибудь можно…
3. А когда и на кого?
4. Ну, наверное, если человек сделал что-то ужасное, то можно.

Тогда на другом листе мы нарисовали пятно тех же очертаний, и стали ставить на полочки «то, что можно». Сначала Даша с трудом придумывала альтернативы, но потом разошлась, и девять полок заполнились за пятнадцать минут.

Я была поражена, насколько сложная и стройная система запретов была сформирована в Дашкиной голове. Отчасти, это подтверждало то, что нам рассказывали на психосоматике: рак напрямую связан с неприятием себя, с идеей самонаказания, с мыслью «я плохой». Просто предположить, что так может думать благополучная, веселая, любимая всеми девочка, очень трудно. И здесь важно не свалиться в перевоспитание, не начать убеждать, остаться в исследовательском поле. Она сама замечала рассогласования и фальшь в запретах, казавшихся незыблемыми. Большая часть «грехов» была связана с проявлением агрессии или негативных эмоций. Можно представить, как тяжело было сдерживаться энергичной и темпераментной девочке, чтобы оставаться в роли «скромной и послушной барышни». И то, что я принимала её и поддерживала, помогало ей двигаться дальше. А ещё важным оказалось мое знание православной лексики и богословия вообще: я употребила несколько специальных выражений, и Даша убедилась, что мы с ней «одной крови». Я думаю, что если бы я начала дискуссию на тему «есть ли Бог на небе», она бы мне не поверила.

Сигналом, что пора заканчивать, оказался глубокий выдох, когда она нарисовала последнюю картинку. Как после честно выполненной тяжелой работы. Облегчение.

К сожалению, я не увидела Дашину маму в тот раз, она куда-то выходила.

Подросток: ещё не взрослый, уже не ребенок

Я хочу объяснить, почему я использую специальные средства при работе с детьми и подростками, почему не провожу обычную «терапевтическую беседу». Дело в том, что, как мне кажется, дети более склонны к метафорическому, сказочному способу осознавания себя и жизни. Я много раз сталкивалась с ситуацией, когда на прямой вопрос «Как ты живешь?» ребенок отвечает «Нормально», а потом, в сказке, в игре, в рисунке обнаруживаются его страхи, горе, насилие, в конце концов. Я думаю, что если бы я пыталась ОБСУЖДАТЬ с Дашей её состояние, мы просто потратили бы время, польза была бы минимальной, особенно, если учитывать кратковременность и неустойчивость этих встреч.

Кроме того, у ребенка ещё нет этих многолетних наслоений событий, чувств, переживаний, через которые надо годами пробираться к сердцу. Все очень тонко, живо, горячо, сиюминутно. Он буквально – «здесь-и-сейчас».  Достаточно бывает легчайшего, незаметного касания – и пластичная структура детской психики чутко отзывается, распрямляются погнутые ветви, загораются глаза.

С другой стороны, Даше уже 13 лет, она в состоянии рефлексировать, замечать нюансы своего состояния, она понимает, например, разницу между «чувствуешь» и «ощущаешь». Все сделанные упражнения (ну, разве что кроме «Шариков») мы обсуждали, то есть это были средства выведения скрытых эмоций на поверхность, способ сделать их (эмоции) доступными сознанию.

Что нас делает сильнее

Считается, все, что не убивает. Я не уверена. Прикосновение к чужому горю, даже если удается как-то помочь, сродни заглядыванию в бездну. Для меня это было слишком сильное потрясение, возможно, по личным причинам. Я поняла, что в ближайшее время мне стоит воздерживаться от работы с актуальным горем, с потерями. Я меня хорошо получается, но при этом отдаю слишком много. Кстати, как только я это осознала, перестали появляться клиенты с таким уровнем проблем.

Практика необходима, это совершенно точно. Всегда полезно выяснить, на что ты способен. И, как это случилось у Даши, страх, когда посмотришь открытыми глазами, оказывается не такой уж всемогущий и с ним можно бороться.