В семейной психотерапии задача специалиста заключается в создании такой рабочей атмосферы, когда все члены семьи могли бы чувствовать себя естественно и проявлять свои чувства и мысли. В немалой степени это определяется оборудованием кабинета и тем, как организуются первичная консультация и психотерапевтические сессии. Многое зависит и от способности психотерапевта внимательно выслушивать клиента, взаимодействовать с ним, проявляя при этом живые чувства, справляться с чувством тревоги, анализировать свое состояние и демонстрировать клиенту свою готовность его понять Все это объединяется понятием «контекстуальная удерживающая способность» (Scharff D., Scharff J., 1987). Благодаря этому создаются предпосылки для проявления членами семьи привычных им паттернов взаимодействия, которые определяются их текущим и прошлым опытом общения с близкими родственниками, включая и опыт, отражающий развитие отношений в данной семье на разных этапах ее становления.

Первым шагом на пути создания рабочей атмосферы может быть демонстрация психотерапевтом своей готовности принять всех членов семьи (Zilbach J., 1986). Для этого целесообразно организовать с ними специальную встречу. Если в семье есть грудной ребенок или беспокойный малыш 3-летнего возраста, психотерапевт должен быть готов к тому, чтобы провести сессию в его присутствии. В этом случае может сразу возникнуть необходимость использования игровых приемов. Психотерапевт должен уметь участвовать в играх вместе с членами семьи, имеющими маленького ребенка. Контекстуальная удерживающая способность психотерапевта предполагает, что он должен чувствовать себя в процессе игры достаточно комфортно, ничуть не смущаясь наличием шума, беспорядком, проявлением естественных эмоциональных реакций -  всего того, с чем связана обычная жизнь семьи.

Звуки, которыми сопровождается такая сессия, вполне естественны, и кажется странным, что об этом следует напоминать психотерапевтам. Столь же странным представляется то, что некоторые семейные психотерапевты не воспринимают маленьких детей как естественных участников процесса лечения. Однако это становится понятным, если принять во внимание то, что семейные психотерапевты готовятся лишь для работы со взрослыми и подростками. Некоторые из них при наличии в семье маленького ребенка предпочитают направлять его на консультацию к детскому психотерапевту. К сожалению, дети младше 13 лет исключаются специалистами, не имеющими опыта работы с детьми, из процесса семейной психотерапии. В этих случаях и семья, и маленький ребенок, и сам психотерапевт упускают богатые возможности - члены семьи не могут выразить всего спектра своих чувств, малыш оказывается положении изгоя, а психотерапевт не может представить целостной картины того, что происходит в семье.

Психотерапевты, подготовленные к работе с маленькими детьми, нередко специализируются на индивидуальной игровой психотерапии и не владеют приемами психотерапии семейной. Литература, посвященная работе с маленькими детьми в семейной психотерапии, пока еще довольно скудна. Поэтому многие специалисты плохо знакомы с опытом применения игровых методов в семейной психотерапии (Scharff R., Scharff J., 1987; Zilbach J., 1986).

ОРГАНИЗАЦИЯ ПРОСТРАНСТВА ДЛЯ ИГРЫ

В распоряжении семейного психотерапевта должен быть достаточно просторный кабинет, позволяющий разместить 6-8 человек, а также пространство на полу или на столе, предназначенное для игры. Лучше, если это пространство будет находиться в центре круга стульев, что позволит взрослым и психотерапевту наблюдать за игрой детей или участвовать в ней, не прекращая при этом своей беседы. Если пространство для игры находится в конце или в углу кабинета, это может создавать у ребенка впечатление, что его попросту хотят на время исключить из происходящего и чем-то занять, для того чтобы он не мешал взрослым. Это обесценивает и саму игру. Необходимо понять, что она является не средством отвлечения, а важнейшим инструментом семейной психотерапии.

Целесообразно иметь всего несколько игрушек, чтобы ребенку не пришлось долго выбирать. Дети любого возраста часто прибегают к бумаге и набору цветных мелков или маркеров, хотя некоторые матери обоснованно предпочитают держать последние подальше от маленьких детей. Набор кубиков или иных строительных материалов в сочетании с фигурками нескольких животных и машинками хорош для детей, начиная с 4-летнего возраста. Обычно я ограничиваюсь этим, когда речь идет о первичном знакомстве с ребенком. Однако в моем кабинете также имеются крупные листы бумаги, набор небольших кукол, изображающих членов двух семей - с темной и светлой кожей, кукла более крупного размера, кукольная кроватка и несколько марионеток. Набор конструктора «Лего» хорош для детей более старшего возраста, но его мелкие детали могут быть опасны для малышей. Я не использую в практике настольные игры, поскольку предпочитаю, чтобы дети «включали» свою фантазию. Между тем мне пришлось однажды консультировать студента, который весьма успешно пользовался настольными играми.

Перечисленный набор игрушек предоставляет богатые возможности для самовыражения и позволяет членам семьи почувствовать, что, обсуждая серьезные вопросы, они могут интересно проводить время. Таким образом, наличие материалов и предметов игровой деятельности позволяет создать атмосферу, которая говорит о готовности психотерапевта в любую минуту включиться в игровое взаимодействие с присутствующими.

В ходе семейной психотерапии взрослые могут беседовать, тогда как дети заняты игрой. Иногда взрослые присоединяются к ним, в частности, для того, чтобы разрешить спор вокруг какой-нибудь игрушки. В кабинете начинает царить вполне домашняя атмосфера. Можно видеть, как взрослые поддерживают или, напротив, подавляют детей в их играх, каким образом они разрешают конфликтные ситуации, возникающие между сиблингами, как общаются с детьми. Психотерапевт занимает заинтересованную и в то же время недирективную позицию, стараясь внимательно следить за ходом игры и ее темпами, тем самым давая детям возможность вести себя наиболее естественно. На его примере родители могут учиться тому, как можно наблюдать за детской игрой, что способствует развитию их «удерживающих» способностей.

КАК «РАБОТАЕТ» ИГРА

Для детей игра является естественным средством самовыражения. В этом можно убедиться, наблюдая, как ребенок передвигается по кабинету вместе с игрушками. Пользуясь игровыми персонажами или иными предметами, дети переносят на них свои чувства и представления, что создает у них ощущение большей безопасности. Следует также учитывать роль двигательной экспрессии. Вынужденный по какой-либо причине ее сдерживать, ребенок вряд ли сможет выразить многие важные аспекты своего внутреннего мира. Двигательная и символическая экспрессии очень важны для снижения тревоги, они способствуют ощущению ребенком психического -и физического комфорта. Детская игра также позволяет опытному психотерапевту разобраться в неосознаваемых проблемах, связанных со взаимоотношениями членов семьи, включая проявления неосознаваемых переносов на него самого - задолго до того, как связанные с ним чувства будут обозначены словами. Игра является тем инструментом, который помогает подтвердить или опровергнуть выводы психотерапевта относительно поведения членов семьи, позволяет в любой момент перейти к обсуждению тех или иных семейных проблем и конфликтов, находящих в игре свое отражение.

Игры могут составлять стержень семейной психотерапии и использоваться в каждой сессии. Их характер может быть различен в зависимости от возраста и количества присутствующих на сессии детей. Так, например, если ребенок еще совсем маленький, игра не будет носить тематический характер, но в то же время будет предполагать возможность создания беспорядка, конструирования и разрушения, исследования структуры предметов, использования воды, а также более активное участие взрослых, направленное на поддержку и организацию действий ребенка. В работе с семьями, где имеются дети более старшего возраста, игра может включать символический элемент и быть связана с активными действиями. Подростки же в процессе разговора, возможно, предпочтут другие занятия. Значение игры в разных семьях может быть различным, и даже в одной и той же семье игры могут порой приобретать совершенно иной оттенок. Различна и степень толерантности психотерапевта к разным играм; некоторые из них ему порой «переварить» бывает очень трудно. Важную роль для понимания содержания игр в процессе семейной психотерапии играет контрперенос - особенно в тех случаях, когда темы игр «замаскированы» или когда у психотерапевта имеются определенные психологические блоки, препятствующие пониманию действий участников игры.

Поскольку разные игры отражают различную степень «замаскированности» источников семейных конфликтов, действия психотерапевта могут варьироваться от простого наблюдения за ходом игры без каких-либо комментариев до попыток обстоятельного анализа действий ее участников. Между этими двумя крайними позициями находятся те случаи, когда психотерапевт «про себя» пытается анализировать свои эмоциональные реакции, временами задает игрокам вопросы или даже сам включается в игру, а также использует ее как метафору, позволяющую проиллюстрировать ту или иную обозначенную тему. Игра тоже позволяет психотерапевту обратить внимание семьи на новые темы. Она может быть безопасным средством, позволяющим обсуждать конфликтные ситуации и взаимоотношения, сложные чувства и многое другое. Позднее она также может стать инструментом реконструктивного воздействия, позволяющим использовать наблюдения и выводы, сделанные в ходе игры, для анализа реальных обстоятельств жизни семьи и взаимоотношений ее членов. После этого можно попытаться провести новую игру, чтобы увидеть, насколько изменились установки и реакции ее участников.

ИГРА В ДИАГНОСТИЧЕСКОМ ИНТЕРВЬЮ

Следующий пример представляет собой описание хода двух диагностических сессий. Он показывает многообразие вариантов использования игры в ходе семейной психотерапии с участием детей. Эпизод также свидетельствует о целесообразности привлечения ассистента к ведению подобных сессий.

Случай:

Миссис Уэллер пожаловалась социальному работнику, что она не может справиться со своей гиперактивной полуторагодовалой дочерью Брук. Она также посетовала на чрезмерную капризность 4-летнего сына Терри. Когда Терри был чем-нибудь расстроен, он впадал в истерику и отказывался что-либо слышать. Поскольку миссис Уэллер в последние два месяца второй беременности страдала от тяжелой мигрени и вынуждена была часто принимать кодеин, ее дочь некоторое время после рождения испытывала «синдром отмены». Миссис Уэллер в этом винила себя и заявляла, что родила «наркоманку».

При этом она часто плакала. Когда ее муж приходил вечером домой, он нередка высказывал недовольство тем, как она ухаживает за детьми и что игрушки разбросаны по всем комнатам. Миссис Уэллер чувствовала себя на грани срыва».

Социальный работник направил ее на совместную консультацию ко мне и доктору Дэвиду Шарффу. Хотя мы нередко преподаем и пишем статьи вместе, клиническую работу каждый из нас ведет самостоятельно. Однако социальный работник выразил пожелание, чтобы мы провели сессии совместно и тем самым продемонстрировали студентам модель совместной работы двух специалистов.

Случай:

Миссис Уэллер пришла на встречу с мужем и своими нарядно одетыми детьми. Войдя в кабинет, она сразу убрала маркеры подальше. Брук заплакала. Тогда мать показала ей мелок, на который малышка не обратила никакого внимания. Миссис Уэллер дала ей пустышку, и Брук успокоилась. Терри, взяв мелки, нарисовал картинку, которую затем исчиркал каракулями, и мать вынуждена была оттащить его от бумаги. Всякий раз, когда Брук чем-то огорчалась, она начинала плакать. Родители пытались ее успокоить, давая ей пустышку или бутылочку. Девочка то и дело вновь начинала кричать, все попытки ее успокоить имели лишь временный эффект. Давая ей пустышку, мать пояснила, что Брук родилась с кодеиновой зависимостью и испытывала «синдром отмены». «В первые несколько месяцев я просыпалась через каждый час, - добавила она. - Даже сейчас, стоит мне выйти из комнаты, Брук начинает плакать». Словно пытаясь опровергнуть ее слова, Брук спокойно отошла в сторону и, взяв куклу, протянула ее Дэвиду. Дети с интересом занялись тем, что тянули друг у друга эту куклу. Увидев это, мать воскликнула: «Ой, Брук от меня убежала» (в ее тоне я почувствовала обиду и раздражение). «Я обычно не обращаю на Брук внимания и выхожу из комнаты, когда она плачет, - сказал отец. - Не знаю, почему моя жена не может поступать так же». На это миссис Уэллер сказала: «Это невозможно. Если уйду я, она будет плакать гораздо сильнее, чем если выйдет он». (В ее словах я заметила нотку гордости, словно между супругами велось какое-то соревнование. Доказывая, что дочь в ее отсутствие плачет сильнее, она словно пыталась продемонстрировать, как сильно ее любит дочь. Отец же, говоря о том, что ему быстро удается заставить Брук замолчать, показывал свою сообразительность и компетентность.)

Точно стремясь внести ясность в их спор, Брук снова заплакала, и родители дали ей бутылочку. Терри же играл в это время с марионетками, изображая драку между лошадкой и кроликом, которые никак не могли решить, кто из них будет рисовать мелками.

Тем временем отец заговорил о рациональном расходовании денег, о том, что в доме должен царить порядок. Он посетовал на то, что его супруга не поддерживает дом в чистоте и не умеет разумно тратить деньги. Терри попытался нарисовать картинку для Дэвида, но Брук ему помешаю. (Я обратила внимание на то, что поведение детей в ходе игры отражаю содержание родительского разговора.) Мать в ответ на упреки отца продолжала: «Я не могу со всем справиться. Я сильно устаю, потому что Брук будит меня по пять раз за ночь». При этом Брук обнаружила игрушечный мусорный бачок и принялась его открывать и закрывать. Затем она вручила его отцу. (Я также обратила внимание на то, что Брук не только отражала в своей игре состояние матери, что могло быть для последней весьма травматично, но и пыталась имитировать ритуал соединения и разлуки с матерью, связанный с кормлением. Она словно стремилась в своей игре выразить те чувства, которые были связаны с отделением от матери. Так, например, вручая отцу игрушку, она словно пыталась получить с его стороны поддержку своему стремлению быть независимой от матери.)

Видя это, я сказала: «Может быть, вам обоим больно видеть Брук плачущей, потому что вы испытываете при этом чувство вины за то, что она так страдает, а также за то, что вы на нее злитесь, поскольку она причиняет вам столько хлопот?»

«Да, я злюсь на нее и поэтому предпочитаю уходить из комнаты, когда она плачет. А иначе я, наверное, ее бы ударил», - сказал отец. Мать при этом смотрела на него с укором.

Родители продолжали высказывать недовольство друг другом, связывая это с тем, что они выросли в разных штатах. Муж рос на Среднем Западе, в иммигрантской среде, представители которой привыкли предъявлять к себе высокие требования; жена же воспитывалась в Калифорнии, жители которой обычно более расслаблены и ленивы. Когда отец критиковал мать, Брук с озабоченным выражением лица забралась на колени к матери. Отец рассмеялся, и мать похлопала его по руке. На это Я заметила: «Вот видите, вы можете смеяться и давать выход своему напряжению, а когда расстроена миссис Уэллер, Брук приходит ее утешить». Однако обстановка накалялась. Терри увлекся раскрашиванием своих ногтей фиолетовым фломастером, а Брук снова принялась плакать.

В своем описании я сознательно не упоминаю о всех тех моментах, когда девочка плакала. Между тем я помню, что в ходе сессии я их считала. Теперь я понимаю, что таким образом я пыталась защитить себя от чувства раздражения и боли. Когда Брук широко раскрывала рот, издавая резкие вопли, ее крик пронзал меня насквозь, словно нож. Обычно, если плачет не мой ребенок, я почти не обращаю на это внимания; однако плач Брук оказывал на меня очень сильное воздействие, вызывая ощущение отчаяния и безнадежности. Позднее я обратила внимание на то, что это происходит, когда девочка только начинает плакать. Если ей давали бутылочку, она не всегда ее сосала, иногда предпочитала с ней лишь играть, теребя соску.

Анализ собственных чувств заставил меня задаться вопросом, каким образом родители Брук справляются со своими чувствами, видя дочку плачущей. После того как мы коснулись способов их защиты от чувств вины и злости, связанных с Брук, а также реакций девочки на действия родителей, они согласились с тем, что стоит давать ей возможность поплакать и тем самым «выплакать» свои чувства.

Родители обнаруживали свою неспособность «удерживать» чувства и дать ей возможность успокоиться самой. Было тяжело смотреть на то, как она плачет, как ей то и дело суют пустышку или бутылочку, хотя она не испытывала никакого голода. Из-за переживаемых родителями чувств вины и раздражения их «удерживающие» способности оказывались ограничены. Они не могли позволить Брук просто выразить свои чувства недовольства, отчаяния и страха разлуки. Казалось, родители опасаются того, что в этой ситуации и психотерапевт обнаружит ограниченность своих способностей к «удерживанию» чувств дочери. Я связываю эти опасения с так называемым семейным переносом (Scharff D., ScharffJ., 1987). Он обычно проявляется в том, что члены семьи часто звонят нам после очередной сессии, пытаясь еще раз убедиться в том, что наши договоренности относительно дальнейшей психотерапевтической работы остаются в силе и что видеозаписи хода сессий не будут использованы против них.

Неделю спустя, на второй диагностической сессии, родители вновь заговорили о неспособности миссис Уэллер содержать дом в порядке. Она сама посетовала на отсутствие своей матери, к которой привыкла обращаться за советом и помощью. В это время Брук сидела у нее на коленях с соской во рту, а Терри строил какое-то сооружение, похожее на дом, поместив в дверях домика двух овечек, а на его крышу поставив фигурку Ворчуна-Оскара. (Как и раньше, Терри был поглощен игрой. Построенный им дом был типичен для 4-летних детей, так же как и использование фигурок животных. У меня возникло предположение, что две овечки могут символизировать родителей, а Ворчун-Оскар - стремящихся дистанцироваться от них Терри и Брук. Можно было трактовать пару овечек как Брук и мать, а Ворчуна - как Терри, сумевшего преодолеть симбиотическую зависимость от матери. Однако у меня нет убедительных доказательств верности какой-либо из этих версий.)

По мере того как тон разговора родителей, обсуждавших различия во взглядах, накалялся, Брук подошла к построенному Терри домику и разломала его. За это брат ее ущипнул. Заплакав, девочка вернулась к матери. Дэвид отметил: когда родители говорят о проблемах в своих отношениях, Брук и Терри начинают ссориться, словно перенимая их настроение. «Думаю, в своем поведении они отражают разыгрывающийся рядом конфликт, - добавил Дэвид, - поскольку это случается всякий раз, когда вы начинаете выражать взаимное недовольство и сердитесь друг на друга». «Нет! - запротестовала миссис Уэллер. - Они ссорятся всегда, когда бы мы ни говорили».

В наш разговор вмешался отец, сказав, что Терри стремится к всеобщему вниманию и при этом нередко обрывает разговор родителей. Я сказала: «Тем самым он пытается помешать вам быть вместе». Ответом на мои слова были действия Терри: мальчик изобразил, как Ворчун-Оскар выглядывает из домика, пытаясь рассматривать коровок, которые подошли к домику, чтобы поиграть с Ворчуном: «Ему любопытно узнать, чет они хотят», - пояснил Терри.

(Эта игра, по моему мнению, отражала недоверие Терри к демонстрируемому родителями интересу к его внутреннему миру. В ней также проявлялись его эдипальные переживания. Видя проявление в игре мальчика этих двух аспектов его переживаний, я пришла к выводу о том, что наблюдающиеся в игре конфликты между Терри и Брук могут отражать противоречия между потребностями разного уровня: доминирование потребностей одного уровня было связано с регрессом Терри на уровень развития Брук; доминирование потребностей более высокого уровня отражало попытки Брук догнать в своем развитии Терри.)

В этот момент дети принялись играть самостоятельно: сестра усаживала куколок в машинки и говорила им: «До свидания», а брат продолжал играть с фигурками животных, пытаясь показать, как они катают друг друга на спинах.

(При этом у членов семьи появлялась возможность дифференцированного выражения своих потребностей: у Брук - своих преэдипальных переживаний, связанных с отделением от матери; у Терри - эдипальныx переживаний, связанных с включением-исключением из родительского союза и имеющих определенный сексуальный оттенок.)

Здесь у нас возникла возможность поговорить с родителями о переживаемых детьми чувствах зависти и ревности к ним, когда они пытаются быть вместе. Однако, как только мы начали этот разговор, Терри снова ущипнул Брук, и та заплакала. Мать усадила девочку на колени и, обращаясь к сыну, сказала, что хотя Брук и поступает плохо, мешая ему играть, он не должен ее щипать. Она сообщила мне, как они с супругом читали о том, что 4-летние дети часто злятся при появлении в семье нового ребенка. «Мы с мужем, - продолжала она, - проявляем к Брук больше внимания и миримся с ее чувствами обиды и злости, но это не помогает»- (очевидно, она имела в виду Терри). Я заметила: «Ваша оговорка указывает на то, что вы больше озабочены проблемами Брук, а не Терри». Женщина восприняла мои слова не как комментарий, а как стремление поправить ее и повторила, на сей раз «исправясь», что ее муж теперь уделяет больше внимания Терри, однако тот все равно ревнует родителей к Брук и твердит: «Вы занимаетесь только ей».

В это время Терри изобразил, как Ворчун вывел овечек из дома, поскольку ему стало одиноко и он захотел с кем-нибудь поиграть. (Вновь игра отражала преэдипальные переживания Терри, связанные с его стремлением ощущать себя частью родительской пары.) Поэтому я заметила: «Вы можете уделить Терри больше внимания, но вы никогда не сможете снова сделать его младенцем. Поэтому он вас и ревнует». «Да, вы правы, - ответила мать, - бывает, Терри подходит ко мне и говорит: „Уа-уа, подержи меня на ручках". Наверное, он снова хочет быть как крошечка». «Не как крошечка, - поправила я, - а крошечкой».

Теперь брат всячески старался не подпускать сестру к своим игрушкам, боясь, что та снова ему помешает, и Брук, заплакав, вернулась к матери. Я заметила, что крики Брук заставляют мать все время быть вместе с дочерью. «Именно так, - сказала мать, - я не могу даже спокойно принять душ. Выходя из ванной, сразу же слышу рев Брук...» В этот момент девочка без всякой причины расплакалась и прижалась к матери,заставив ту прервать разговор. Лишь успокоив дочь, миссис Уэллер смогла продолжить беседу. Она сказала, что Терри никогда так не плакал, как Брук.  [Таким образом, можно было наблюдать типичную для этой семьи ситуацию. Конечно же, любая мать может пожаловаться на то, что ее малыш слишком много плачет, однако следующие признаки позволяют дистанцировать этот случай от обычного:

1. обычно мать может, не вызывая у ребенка истерики, принять душ, оставив его одного;
2. в данном случае ребенок кричал особенно пронзительно и требовательно. 
   (Иногда матери берут малыша с собой в ванную комнату, однако это может иметь для ребенка негативные последствия.)]

Мать продолжала, сообщив, что Терри тоже иногда выводит ее из равновесия. «Но при этом я никогда на него не кричу, - сказала она. -Я просто объясняю ему, что он делает не так, и обнимаю его. На это Терри может мне заявить: „По-твоему, я плохой. Да, ты думаешь, я плохой, ты меня не любишь..." Из-за этого я еще больше расстраиваюсь. Я не знаю, где он этому научился. Мы никогда не говорили ему, что он плохой или что я его не люблю. Мы говорим: „Мне не нравится то, что ты делаешь, но я тебя люблю"».

«Это был бы хороший совет учителям и родителям, - согласилась я, - но только учителя могут ему всегда следовать». Она ответила: «Да, я учитель и знаю, что это помогает в работе с детьми».

Дэвид отметил, что Терри все-таки хорошо чувствует, когда мать его осуждает. Миссис Уэллер перебила его: «Но мы всегда сопровождаем свою критику проявлением любви к ребенку, чтобы он не чувствовал себя чересчур скверно». На это Дэвид спросил: «Кто же на самом деле хочет себя почувствовать плохо?» Мать была озадачена этим вопросом, а отец мрачно кивнул. Тогда Дэвид спросил родителей, как они себя чувствовали, когда их кто-то ругал в детстве.

(Видя замешательство матери, Дэвид использовал приемы семейной психотерапии объектных отношений. Он не пытался, однако, в деталях выяснить историю жизни родителей, их наследственность, поскольку во эта информация вряд ли объяснила бы текущие взаимоотношения родителей. Заданный им вопрос прозвучал в тот момент, когда в ходе сессии вдруг проявились отголоски прошлых травм, накладывающих свой отпечаток на родительские отношения.)

Отец привел множество примеров, когда его действия в детстве вызывали критику со стороны матери. Я заметила, что он стремился вести себя в нынешней ситуации не так, как его мать, которая была склонна скрывать свои подлинные чувства. Муж выражал свое недовольство действиями детей более открыто и прямолинейно. Также мной было отмечено то, как супруг пытался проецировать на миссис Уэллер ту часть своего «Я», которая отвергала его собственная мать. Его жена, наоборот, предпочитала открыто не критиковать других и использовала более дипломатичные и осторожные способы выражения своего неодобрения, а поэтому, как и мать мужа, нередко носила в себе накопившиеся чувства обиды и сожаления.

Мы подошли к середине сессии. Мать рассказывала о своем детстве, о том, что ее сестра страдала резкими перепадами настроения и любое замечание выводило ее из равновесия. Поэтому миссис Уэллер привыкла быть очень осторожной в общении с ней. Теперь она поступала так же в отношениях со своими детьми и мужем, нередко проявляя излишнюю вежливость Когда она об этом рассказывала, Терри и Брук снова начали драться, и отец спросил: «Что, Брук, твой брат снова пытается тебя ущипнуть?»

(Было хорошо видно то, что напряженность в отношении детей, о которой рассказывала мать, за счет механизма проективной идентификации отражалась в отношениях супругов и находила непосредственное проявление в игре детей.)

Родители снова попытались утешить Брук и предложили ей полежать на кроватке. Миссис Уэллер сообщила, что воспринимала в детстве свою мать как лучшую подругу, вместе занимаясь с ней каким-нибудь делом, когда отец работал во дворе. До момента, пока мать не сказала, что ее отец умер во дворе, когда ей было около 19 лет, я не обратила внимания на то, что Брук имитирует похороны. Затем Терри, вновь принявшись играть с фигурками животных, обратился к Дэвиду со словами: «Лошадке одиноко, но двум овечкам весело, потому что они играют вместе». (Теперь эта игра, воспринятая раньше как отражение чувств ребенка, связанных с его исключением из родительской пары, приобретала новое значение - овечки, по-видимому, символизировали мать и ее сестру, потерявших отца, либо мать и дочь, вышедших из дома незадолго до того, как умер отец.) Дэвид заметил, что для миссис Уэллер очень важно знать, что она не должна все делать идеально, поскольку перфекционизм, свойственный ее отцу, был причиной его ранней смерти и укрепил близость матери и дочери. Он добавил: «Миссис Уэллер боится, что слишком заботясь о поддержании порядка в доме, она „потеряет" детей. Мистер Уэллер, в свою очередь, опасается, что если жена не будет как следует заботиться о доме, то он потеряет ее. Миссис Уэллер стремится никогда открыто не выражать своего недовольства детьми, так же как она старалась в свое время не проявлять своих чувств, связанных со смертью отца».

То, что миссис Уэллер сообщила о смерти своего отца лишь в конце второй сессии, было связано с переживаемыми семьей проблемами дистанцирования и утраты. Это усугублялось и тем, что, завершая диагностический этап, супруги все еще не знали, возьмут ли их на семейную психотерапию или нет, а если возьмут, то кто будет с ними работать. Нередко наиболее аффективно «заряженный» материал начинает проявляться лишь в конце сессии. Это можно объяснить проявлением защитных реакций участников интервью, переживающих, что сессия слишком Кроткая, чтобы разобраться в ситуации.

ПЕРЕНОС И КОНТРПЕРЕНОС ПРИ СОВМЕСТНОЙ РАБОТЕ ДВУХ ПСИХОТЕРАПЕВТОВ

В ходе работы психотерапевт так или иначе осознает свои чувства и реакции, вызванные членами семьи. Эти чувства и реакции обозначаются понятием контрпереноса. Если психотерапевт умеет отделять реакции, связанные с его личностью, от тех, которые отражают особенности самой семьи, он может лучше понять характер отношений между ее членами. При совместной работе двух психотерапевтов внутренние объектные отношения, характерные для семьи, проявляются уже в контексте отношений между двумя психотерапевтами. Нередко можно наблюдать «расщепление» свойств, характерных для разных специалистов. Это обеспечивает дистанцирование членов семьи от своих переживаний и позволяет наблюдать проявление базисных внутрисемейных конфликтов на уровне взаимоотношений между участниками сессии, включая и обоих психотерапевтов. Таким образом, присутствие на сессии двух специалистов создает уникальные возможности для исследования семейных конфликтов. Отношения между ними также становятся предметом специального анализа с тем, чтобы отношения между членами семьи были более четко очерчены.

В ходе двух описанных сессий я ощущала определенное напряжение в отношениях между мной и Дэвидом. Мне казалось, что он стремится контролировать ситуацию, слишком много говорит и иногда забывает сказанное мной. Однако проанализировав его действия и высказывания, я не нашла подтверждений своим чувствам и решила разобраться в собственных реакциях, связанных с контрпереносом.

Мне казалось, что мой слишком разговорчивый муж меня подавляет и что он представляется членам семьи более авторитетной фигурой, чем я. Я чувствовала, что они меня часто не замечают, за исключением тех моментов, когда мы встречаемся с миссис Уэллер взглядами и «читаем» в глазах друг друга взаимную поддержку нашей женской позиции (когда она, например, сетовала на своего «ужасного» мужа или детей). Я ре-шила, что мои чувства были связаны с усиленной в результате переноса недооценкой нашей женской роли. Я заметила, что немного завидую тому, сколь непринужденно ведет себя в процессе игры Дэвид, и вместе с тем начинала испытывать все большую неудовлетворенность от нашей совместной работы. Мне казалось, что мой альянс с Дэвидом не очень удачен для проведения психотерапии, но я не находила возможности об этом заявить. Попытавшись разобраться в своих чувствах и в том, с чем они были связаны, я пришла к выводу, что в своих отношениях с ко-терапевтом уловила проекцию чувств, связанных с отношениями супружеской пары Уэллеров. Эти чувства отражали их отношения с собственными родителями. Я, например, оказывалась на месте отца миссис Уэллер, ощущая свою отстраненность и в то же время страх смерти в случае, если не смогу ее преодолеть. Оказываясь же на месте матери миссис Уэллер, я начинала ощущать себя ее подругой. Когда мистер Уэллер рассказывал о том, как мать порой делала ему замечания, у меня появлялось ощущение, что ко-терапевт не справляется со своими функциями. Я словно ставила Дэвида на место мистера Уэллера в детстве. Ощущая себя на месте Терри, я чувствовала, как меня то и дело перебивают, а, ставя себя на место Брук, я не могла подобрать слова, чтобы выразить свои негативные чувства.

Не располагая сведениями об отце мистера Уэллера, я не могла сформировать целостную картину взаимоотношений в семье наших клиентов, основанную на собственных ощущениях, связанных с контрпереносом. Тем не менее на том этапе диагностического процесса анализ контрпереносов помог мне осознать то, что многие качества отношений в семье наших клиентов отражают опыт их отношений с собственными родителями - отношения внутренних объектов, перенесенные в контекст семейных отношений, отношения родителей с Терри, чувствующим себя «плохим ребенком», отношения с Брук, чьи вопли должны были немедленно «гаситься» усилиями миссис и мистера Уэллера; чувства озабоченной, дипломатичной матери, с одной стороны, и с другой - чувства отстраненного отца.

По окончании каждой сессии мы с Дэвидом пытались проанализировать наши чувства, связанные с контрпереносом. Наиболее яркими они были у меня, так же как в семье Уэллеров наиболее болезненно воспринимала ситуацию мать. Лишь после такого анализа мы могли внутренне «очиститься», чтобы быть готовыми продолжить работу с проекциями чувств клиентов на наши собственные отношения. В данном случае, однако, как это зачастую случается, семье было трудно позволить себе роскошь использования двух психотерапевтов. Мы не смогли использовать совместный анализ в дальнейшем психотерапевтическом процессе. Тем не менее опыт совместной работы на этапе диагностики позволил нам прогнозировать будущие реакции Уэллеров при работе с одним психотерапевтом.

Семье было рекомендовано продолжить работу со мной. Для того чтобы решиться на это, им требовалось убедиться в том, что я действительно являюсь сертифицированным детским и семейным психиатром. Первоначально, как оказалось, они воспринимали меня лишь в качестве «его жены». Таким образом, мне удалось преодолеть ощущение собственной «вторичности» по отношению, к мужу, связанное с контрпереносом. Этим я подготовила себя к продолжению работы с семейством Уэллеров.

В завершение мне хотелось бы подчеркнуть, что игра выступает в качестве одного из аспектов «удерживающей» способности психотерапевта. Психотерапевт, умеющий «говорить» с членами семьи на «языке» игры, может оценить внутрисемейную ситуацию глазами ребенка. Признание игры в качестве важного инструмента психотерапевтической коммуникации позволяет усилить роль детей и детского опыта взрослых в психотерапевтическом процессе и создает предпосылки для серьезной, творческой, пронизанной духом сотрудничества психотерапевтической работы с семьями.